15
Хлев у Валентины невелик, и я предложил идти туда только Васеньке и Сашеньке, непосредственно задействованным в съёмках. Но напросились все: Алёша и остатние юницы обещали, что будут прятаться у меня за спиной и никак не попадут в кадр. Видно было, что по съёмкам истосковались все.
Козы у сестры, по преимуществу, белые, с серыми подпалинами, лишь одна из них вся белоснежная, без самомалейшего изъяна. Её-то и выбрал наш Васенька.
– Васенька, – уговаривал я юношу, – ты животное гладь подольше и особливо по брюху да по вымени. Козочка, хоть и доена с утра, но ласку твою всё равно восприимствует. Уд же свой просто обозначь присутствием, не следует сей животной скотине его всенепременнейше всовывать. Ты, Василий, сыграй страсть, не надобственно нам никакой физической детализации.
Васенька же слушал меня вполуха, он явно вознамерился сделать по-своему. Натуралист этакий! Природолюб предустановленный!
Для начала разоблачившийся донага юный Кладезев настойчивой лаской стал отделять свою белоснежную избранницу от её незначительного совокупного стада. Я взялся снимать. Козочка взволнованно мекала, Васенькины прикосновения вызывали у неё очевидную досаду. Юноша же всячески старался пробудить эротический подтекст. Сам, по крайней мере, он уж отчасти возбудился. Он поглаживал скотинку по вымени и чуть выше. Козочка, топчась и пританцовывая, жаждала освобождения. Васенька уж пытался приноровиться к ней сзади со своим красноречивым, самовластным удом, но тут произошли одновременно два события: в хлев в соответствии с ролью вошла Сашенька, изумлённо воззрившаяся на зоологические происки своего непутёвого дружка, а кроме того козочка, вдруг извернувшись, непринуждённо и беззлобно боднула Васеньку своими изрядными рожками.
– Тварь! – завопил Васенька с чистосердечною злостью и пнул козочку по её шерстистой ляжке. – Она меня чуть в инвалиды не определила! – пожаловался он.
Мы все расхохотались. Хохотала Сашенька, хохотал я, продолжавший снимать, хохотали и Алёша с юницами, прятавшиеся за моей спиной. Не до смеха было только Василию. Один козий рог угодил Василию в мошонку, другой же заехал в бедро. Васенька, приплясывая, потирал свой уязвлённый детородный девайс. Приложи его гордая скотинка чуть посильнее, так поди могла бы ему что-нибудь там разорвать.
– Ответный удар белой козы! – прокомментировал Алёша.
Тут я выключил камеру. Всё равно фильм был запорот. Обсуждение сделалось оживлённым. Васеньке сочувствовали, над ним и подсмеивались, Васенька злился, порывался выместить досаду на своей рогатой избраннице. Гонялся за ней, хотел поколотить.
– Я ж тебе говорил, Василий, – молвил я, – чтоб ты избегал чрезмерного натурализма.
– Я ей даже вставить не успел! – возмутился Васенька. – Она и не поняла, что я с ней собираюсь сделать!
– Как же – не поняла! – усумнился я.
– Коза, хоть и животное, а тоже честь девичью блюдёт, – усмехнулась Сашенька.
– От посягательств всяческих Васенек, – прибавила Татьяна.
– А давайте я то же самое попробую, – во всеуслышание вдруг заявил Алёша.
16
Мы, разумеется, удивились. После Васенькиной неудачи продолжать съёмку я не видел смысла. Но Песников продолжал убеждать. Ему, мол, в детстве по его деревенской жизни доводилось доить коз, и он знает, как обращаться с этими благодушными травоядными скотинками. Васенька же подошёл к вопросу небрежно: он не подготовил козочку должным образом.
Алёшиной партнёршей осталась Саби. Она не стала выходить из хлева, но спряталась вместе со всеми у меня за спиной. Я позволил ей выйти и войти, когда юноша добьётся от козы хоть минимального позитивного эффекта (лишние же кадры потом возможно будет отрезать).
Пеал старался на совесть. Ему приглянулась другая коза – белая с серыми подпалинами. Он гладил и ласкал её шерстистую, бородатую мордочку, несколько раз даже поцеловал в нос. Странно, козочка, кажется, благоволила Алёше. Поначалу она волновалась и тихо блеяла, но потом стала покорно принимать Алёшины ласки. Сим скотинкам немного, видать, достаётся радости ни от козлов, ни от человеков. Песников гладил её по шее, по бокам, по брюшку, понемногу добрался до вымени. Между делом и сам разделся донага. Козочка посматривала на него без удивления. Алёша гладил её вымя, другой же рукой поглаживал её сзади. Тут утрированная скотинка, приподняв краткий и куцый свой хвост, вывалила горстку чёрных шариков. Юноша, кажется, отнёсся к тому с философским спокойствием. Не прерывая своего поглаживанья, он зашёл с тыльной части, положил верхние конечности на плечи скотинки, как это обыкновенно проделывает козий самец и, подогнув колени, стал прилаживаться к ней своим заметно потвердевшим удом.
Сашенька Бийская бочком-бочком, чтобы не нарушить образовавшегося межвидового интима, стала выбираться из хлева. Вышла, но тут же вошла сызнова. И застыла остолбеневшая подле порога. Поначалу я снимал крупно зад юноши, прильнувшего к филейной области, к оборотному региону его рогатой избранницы, потом – удивлённое лицо Сашеньки. Козочка, смущённая общим вниманием, стала высвобождаться. Наконец, вырвалась совсем и соединилась со стадом своих товарок. Но отснятого материала было уж предостаточно.
– Не мог здесь никого получше найти? – упрекнула красивая юница Алёшу.
– Теперь нашёл, – ответил тот и шагнул в сторону Сашеньки.
Я снимал это разными планами: приближающегося Алёшу и ожидающую юницу. Ничего не попишешь: кино требует скрупулёзности. К бездарям же и неумёхам в нашем ремесле я отношусь негативно.
Оба они были дивно хороши: нагой Алёша и супротивно одетая Саби. Оба жаждущие, оба умелые в любовном гезамткунстверке. Алёша проворно и картинно раздевал юницу. Васенька, стоявший со мной бок о бок, с завистью поглядывал на удачливого приятеля. Васенька ненасытен, ему завсегда мало. Его, сколь ни корми, сколь ни пестуй, всё равно будет гладен, всё равно будет неутолён! Юные любовники – Алёша и Сашенька – ловко меняли позиции, я весь избегался вокруг них. Запечатлевая, цинично фиксируя. Козочки, толпясь, взволнованно блеяли. Я запечатлевал и оных. Наконец, Алёша, жадный, напрягшийся, излил семя, тут же потёкшее по Сашенькиной попе и по бёдрам. Я остановил съёмку. Васенька тут же стал канючить, что у него уже всё прошло и он хочет снова сниматься, но я был непреклонен:
– В следующий раз, Василий! – заявил я. – Надобно убедиться, что твоё повреждение неопасно!..
– Да нет никакого повреждения – обычный ушиб! – витийствовал тот.
– Может, ты, Вася, теперь инвалид козьего фронта, – ввернула ироничная Танечка Окунцова.
– Я тебе сейчас покажу, какой я инвалид! – огрызнулся тот.
Но не показал никому ничего. Вопреки своему злостному оповещению.
17
Деток своих я разогнал, сославшись на нездоровье. «И что, эти легковесные проделки с козочками нам почитать за какой-то там ответный удар? – рассуждал я. – Нет-нет, это мелко и не достойно нашего ремесла! Если и затевать какое-то новое мракобесие, так оно не должно иметь шатких оснований, основания же нынешнего нашего рассекреченного мракобесия были именно что шатки». Юницы и юноши мои импульсивны и нерассудительны, они не мыслят усугублёнными категориями. Потому теоретическую подоплёку мне следовало формулировать самолично. Мне надлежало утвердиться в роли директора доктрины, комиссара концепции. Не так уж давно я пребывал в состоянии при смерти и неплохо помнил многие из сих ужасающих мгновений. Можно ли сказать, что всё сие случилось по стечению обстоятельств? Нет, нет и ещё раз нет! Всенародное отторжение моих эксклюзивных догм было причиной моих несчастий. Безжалостный наш городишко, убогий наш Гражданск, не принял мои думы, мои сарказмы и проповеди, и как следствие тут же сыскались разнузданные противузаконные менты, сомнительные картинные казаки, раздражённая народная масса, возмутительные индивидуумы, сходственные с бандитами и вымогателями, и вот ныне я приживала и погорелец, беспачпортная плесень, безденежная экономическая единица, стреляная картоночная гильза. И перспектив положительных у меня никаких не просматривается.
Немного меня смущал адвокат с его книгой (или с моей книгой). Но можно ли сию писанину (даже если она и выйдет) полагать моральной поддержкой моего пути? Опять-таки нет, ведь это не более чем происки пресыщенной, извращённой Москвы, глумливой столицы. Гуманные, резонные, осмысленные города и веси сторону мою поддерживать пока не собирались. Книга скорее искушение, обольщение, нежели подпорка. Тьфу на книгу! В неё не следует верить, об ней не стоит задумываться!
Вечером мы с Валентиной пили чай с прошлогодним вишнёвым вареньем. После же я в своей комнате втихомолку на Сашенькином ноутбуке смонтировал два фильма: один про коитус Васеньки и Олечки и нештатное явление сестры моей, другой – сегодняшний козий экзерсис Алёши Песникова и Сашеньки Бийской. По поводу первого и намерений не следовало иметь размещать его где-то в сети, ежели я дорожил отношениями с сестрой моей. Что же касаемо до второго, так его очень даже возможно было бы разместить где-то. Вот только вопрос – где?
Ответа я покудова не находил! Но не то плохо, что ответа не находил, а то плохо, что задумывался.
Детки мои сызнова появились назавтра, в четвёртом часу. Васенька прикатил на своём драндулете. Привез с собой Тамарочку, Алёшу и Сашеньку.
– Савва Иванович, собирайтесь! – крикнул он ещё от порога. – Мы едем на встречу!
– Что за встреча такая? – спрашивал я.
– Важная!
– Что за встреча? – спросил я у остальных. Какой с Васеньки, уклончивого, пронырливого и проказливого, спрос!
– Важная, – подтвердили прочие детки.
Стало быть, подробностей мне открывать не собирались. Делать нечего – быстро собрался.
Мы ехали по оживавшему, распростёршемуся городу. Солнце палило изрядно. Люди щурились от его упругих лучей. Блистали окна, лужи, автомобили. Мы путь держали в Центр. Васенька вёл машину уверенно, с некоторой лихостью, обгонял прочие драндулеты почём зря, простонародные или роскошественные – без особенной разницы. Храм городской, горделиво расставившийся посредь недальнего ездования нашего, расточал колокольный гуд и златоглавий сверк. И гуд сей, и сверк странным образом супротивничали необузданной душе моей и секулярному взгляду. Душа же моя и взгляд восставали и смутно нахальничали. Так ощущал я.
Кладезев припарковался подле центрального универмага, рядом здесь главпочтамт и здание о двух этажах – бар «Пивной путч». В последний-то мы и держали путь. Васенька и прежде говорил, что он сюда частенько заходит, потому ничего удивительного, что встречу назначили в «Пивном путче».
С кем встреча? Скоро узнаем.
Возле входа нас ожидали Таня Окунцова и Оля Конихина с приплодом. Значит, мероприятие предстояло и вправду значительное, если уж и эти пришли.
Васенька в «Путче» был как рыба в воде. Он пожал руку здоровенному охраннику в вестибюле и сказал:
– Нам Константин назначил.
– Второй этаж, – непроницаемо ответил охранник.
– Мы только пройдем везде, посмотрим, потом поднимемся, – добавил Василий.
Его собеседник едва приметно кивнул головой, соглашаясь.
Васенька нам устроил экскурсию по «Пивному путчу», бог его знает, зачем.
– Здесь большой зал, здесь второй поменьше, там кухня, складские помещения, на втором этаже четыре зала для всяческой VIPни, в общем, есть, где развернуться.
Что нам, собственно, здесь разворачиваться? Небось, на встречу пришли, не на танцы с плясками и прочей кургузой самодеятельностью!..
Зал был, впрочем, велик, в углу же его стоял чёрный лакированный тихогром, по смазливому выражению поэта Державина.
Мы поднялись на второй этаж, разместились в одном из особливых небольших залов. Васенька с Алёшей сдвинули два стола, и мы все вокруг оных расселись по периметру.
Тут дверь распахнулась, и в зал ворвался парень под тридцать в сопровождении официанта. Завидев парня, Васенька оживился, поднялся из-за стола и устремился к тому навстречу.
– Константин, это вот Савва Иванович, – сказал Кладезев. – Савва Иванович, это Константин.
– Константин, – подтвердил парень, пожимая мне руку.
– Маралов, – прибавил Васенька. – Мой босс.
– Наслышан и уважаю, – прибавил и Константин, глядя мне в глаза, и тут же переключился: «Принеси всем пива! За мой счёт», – бросил он официанту.
– И осьминога, – вставил Васенька.
– И осьминога, – согласился Константин.
– Вот! – восторжествовал Василий.
– Может, кому-нибудь чего-то другого, не пива? Сока, например? – спросил Константин и выразительно посмотрел на Олечку, как раз вознамерившуюся кормить грудью приплод.
– Пусть будет пиво, – беспечно махнула рукой Олечка.
– Мне нужно срочно отъехать на пять минут, а вы пока пивом закиньтесь! Потом поговорим! – объявил Маралов.
– Это можно, – резюмировал Васенька.
Константин убежал, официант удалился с достоинством.
Через пару минут на столе стояло холодное пиво в бокалах, осьминожьи ломтики на тарелке.
– За успех! – молвил Василий.
Мы выпили.
– Васенька, мы здесь с Константином встречаемся? – спросил я.
– С Константином, – тряхнул головой он.
– А он ничего, – заметила Сашенька. – Деловой! Энергичный!..
– Да и внешне тоже!.. – присовокупила Тамара.
18
Константин появился минут через десять. Сел против меня, там было свободное место.
– А вот и Константин! – прокомментировал Василий.
– Люблю Василия, – сказал Маралов практически без размышлений. – И главное, доверяю ему. Прошлым летом, когда его из профлицея выперли, пришёл ко мне на работу устраиваться. Рассказал о вашей группе, всё честно, без утайки. Я ему предложил ко мне на автомойку пойти. Согласился. Потом смотрю, работает парень нормально, я ему беспроцентный кредит для покупки машины дал. Сейчас выплачивает понемногу. Хорошо, когда человек слово держит. Мы часто здесь с Василием сидели, и он мне рассказывал, как вы все год назад встретились, как вы стали кино снимать, через что прошли!.. А когда он рассказал, как вы, Савва Иванович, ради своего дела чуть жизни не лишились, голос потеряли… я вас реально зауважал! Кто ещё у нас здесь на такое способен?
– Никто, – подтвердил Алёша.
– Никто, – согласились и юницы для разговору.
– Василий мне и про финансовую сторону рассказал, – продолжил Маралов. – Такое поднять без внешнего финансирования трудно. Удивительно, что вы хоть пару месяцев продержались.
– Заслуга Саввы Ивановича, – вставил Васенька.
– Я бизнесом семь лет занимаюсь, – продолжил Маралов. – Поначалу здесь небольшую пивную точку открыл, сам за прилавком стоял. Постепенно всё здание под себя взял. У меня, кроме «Пивного путча» ещё два пивбара в микрорайонах: «Гуляй, рванина!» и «Пьяный Йожыг», но этот самый доходный. Потому что в Центре.
– Названия хорошие, Константин. Концептуальные, – одобрил я.
– Да. Провокация, но умеренная. Провокации и должны быть умеренными, а экстремизм я не люблю.
– Савва Иванович тоже не любит экстремизм, он сам нам всегда говорил об этом, – льстиво внедрилась Танечка Окунцова.
Константин живо взглянул на юницу.
– Раньше было проще, раньше я был практически один, – тут же продолжил он. – А сейчас рядом открылись ещё два пивбара: «Уют» и «Ласточка». Посещаемость снизилась, и сейчас, чтоб тот же самый миллион заработать, надо, грубо говоря, вкладываться и пахать в пять раз больше. А самое дрянное, что всё с меня дерут, все нововведения. У меня в меню появились свиные рёбрышки – через месяц они и в «Ласточке» и в «Уюте» завелись. У меня живой звук появился – дядечка такой есть, Кирилл Петрович – вы его увидите, поёт со слезой в голосе: «Господа офицеры, я прошу вас учесть, кто сберёг свои нервы, тот не спас свою честь…» и «Ты жива ещё, моя старушка? Жив и я. Привет тебе привет!» Так теперь про старушку и про господ офицеров у конкурентов моих поют. Да и вообще: эта старушка у меня уже изо всех мест лезет.
– Ага, – подтвердил Васенька. – Я тоже её раз тридцать здесь слышал.