– Я хочу в фойе аквариум большой поставить и электрического ската в него с хвостом забинтованным запустить. Но гадом буду – такой же точно электрический скат через месяц у конкурентов будет! С хвостом замотанным.
– Да, это может быть, – согласился я.
– Сейчас в нашем бизнесе уже не достаточно просто пивом торговать, чипсами и фисташками. В конце концов, у всех пиво и фисташки приблизительно одинаковы. Нужна эксклюзивная кухня, нужен особенный дизайн, и вообще нужна Идея.
– Верно, – втемяшились в разговор юницы – Тамарочка и Сашенька.
– Мы тут вчера с Василием сидим, трещим понемногу, ну вот примерно, как сейчас, и тут мне Васенька говорит: «Костя, у тебя вот на входе на щите написано: „Живое пиво и живой звук“. А надо ещё приписать: „Живой коитус“, и чтоб мы с девчатами…»
– С юницами, – поправил того Василий.
– Ага, «…с юницами выступили. И тогда народ к тебе попрёт толпами. Записываться будут за месяц вперёд». Не поверите, Савва Иванович, я даже похолодел! Ну, вот почему так? Про вашу группу я давно слышал и не только от Васеньки. Мои собственные бизнес-проблемы всё время со мной. Но я не связывал А и Б, одно с другим. А тут Васенька по пьяной лавочке брякнул что-то, попросту сморозил, и я вдруг связал А и Б! Короче, я вам работу предлагаю. Вам всем! – уточнил Константин. – Савва Иванович – старший, конечно, но вы все ему активно помогаете.
– Какую работу? – спросил я.
Константин слегка встрепенулся и подобрался.
– Вот смотрите, Савва Иванович, – заговорщически сказал он. – Предположим, вы говорите сейчас «да». Завтра мы с вами со всеми подписываем договора. Я закрываю заведение на ремонт недели на три, на четыре, сдерём здесь всё до кирпича, сделаем новые интерьеры…
– Сашка Бийская – художница, знаменитая, она может с интерьерами помочь, – сказал Васенька.
– Не против, – бросил Константин. – Только всё надо делать быстро. Каждый день простоя – огромные убытки! Вот! Дальше даём объявление в районную газету, примерно, как вы это в прошлом году сделали, только красочное, на целую полосу.
– Если надо, я нарисую, – сказала Бийская.
– Надо, – мгновенно отозвался Константин. – В газете пошлятину изобразят, а ты со вкусом сделаешь. Дальше дополнительно набираем новых юношей и юниц примерно в том же количестве, или чуть побольше, и в оставшееся время вы, Савва Иванович, делаете шоу-программу с условным названием «Живой коитус». Потом – открытие! На открытии мы этот «Живой коитус» представляем. Не стриптиз, а именно коитус, не мне вам объяснять разницу! Поставим станки специальные, ну и на них вы все плюс новая команда будете делать то, что делаете в ваших фильмах.
– Надо сайт «Пивного путча» организовать и на нём наши фильмы разместить, старые и новые, – волнуясь, вмешался в разговор Алёша Песников.
– Ты в этом шаришь? – откликнулся Маралов. – Завтра приноси смету, привлекай, кого нужно, но чтоб сайт к открытию ресторана после ремонта был готов! Лучше – раньше!
– Ладно, – кивнул головой Алёша.
– Можете пока наснимать ещё фильмов для разнообразия!
– Наснимаем, – пообещал Васенька. – Не фуфло там какое-нибудь, не мелководье, а настоящие шедевры.
– Зарплата, – твёрдо сказал Константин. – Я отдам вам шесть процентов от месячной выручки, на всех. Савва Иванович, делите, как считаете нужным! За съёмки буду платить отдельно, не очень много, но на круг будет выходить прилично. Главное, не ленитесь, снимайте хотя бы по пятнадцать фильмов в месяц! Лучше двадцать. И всё сразу на сайт! Чтоб там тоже жизнь была!
– Мы и тридцать снимем! – бодро пообещал Васенька.
– Но вы должны мне дать не «Ты жива ещё, моя старушка», а острую, живую, интересную, современную программу. А этого «господина офицера» с его «старушкой» я выгоню. Вы, Савва Иванович, будете именоваться в договоре художественным руководителем «Студии Саввы Супова», все остальные – артисты студии. Так? – спросил Константин.
– Нет, – сказал я.
– Что? – прехладнокровно спросил Константин.
Детки же мои смотрели на меня взволнованно.
– Что стрип-шоу, что коитус-шоу – всё равно заискиванье перед публикой! А перед публикой заискивать не надо, на неё, в каком-то смысле, плевать следует. Чем больше мы плюём на публику, тем легче нравимся мы ей!
– И как же? – спросил Константин.
– Станки – да, наверное. Коитус – да, конечно. Но не как самоцель! А только как сюжет для новых съёмок…
– То есть, на станке двое в коитусе, а в это время вы их снимаете… – начал догадываться Константин. – И всё параллельно выводится на большие мониторы? Онлайн-трансляция?
– Я или другой кто-то – это неважно. Снимает, а публика смотрит на съёмки, а он – я или другой кто-то – плюёт на публику – может даже, заслоняет собой самое интересное, и пусть вытягивают шеи, пусть встают с мест, так даже лучше. А потом, через день-другой, это всё на сайте появляется, и публика иногда попадает в кадр, публика делается сопричастной процессу. Появляется элемент интерактивности… Может, даже снимать в две камеры: одна снимает коитус, другая из публики выхватывает крупные планы, это надо продумать. Отдельный человек тут же всё сводит, как на телевидении, и – на мониторы!
– Супер! – завороженно сказал Константин.
– Ещё… – сказал я.
– Да? – спросил Константин.
– Наши юницы – артистки, – сказал я. – Не проститутки. Оказание интимных услуг – дело важное, но это другая профессия.
– Разумеется, – подумав, сказал Константин. – Будет серьёзная охрана!
– Но надобно и от самой охраны охранять, – уточнил я.
– Да, – согласился Маралов. – Это мои проблемы!
– Так вы согласны, Савва Иванович? – нетерпеливо спросила меня Тамарочка. Видно было, она задавала вопрос, волновавший всех.
– Согласны? – спросила и Сашенька.
Я молчал. О чём я думал? Я думал о Гулечке Гареевой, о том, что её нет с нами, а что она бы, наверное, рада была сидеть теперь за этим столом, пить пиво и обсуждать всяческие вопросы, мракобесия и поползновения, я думал о своём простреленном горле, я думал о белой козе, боднувшей Василия почти в сокровенное место, я думал об Олечке Конихиной с её приплодом непрояснённого генезиса, я думал о сестре Валентине, наверняка не одобрившей бы моего нынешнего выбора, я думал о юношах и юницах, сидевших против меня или рядом со мной и заглядывавших мне в рот, ожидаючи ответа, и тогда я помолчал ещё немного и сказал то, что и должен был сказать, и чего, собственно, не мог не сказать: «Да!»
19
– Вот и хорошо! – бросил Константин, поднимаясь из-за стола. – Жду вас всех завтра в это же время с документами, будем подписывать договора. Кто придёт, тот наш человек, с тем мы будем работать! Кто не придёт – значит, это не его путь, я это тоже пойму.
– У меня нет документов, Константин, – сказал я. – Всё сгорело при пожаре.
– Вы – здешняя знаменитость, Савва Иванович, – ответствовал тот. – Не приходится сомневаться в том, что вы – это вы! Подпишем без документов. Восстановите – донесёте! Ну что, – усмехнулся Маралов, – видели вы когда-нибудь работодателя – зайчика, вроде меня?
– Нет, – сказал я. – Не видел.
Он сделал движение уходить.
– Костя! – остановил его Васенька.
– Да?
– Я не говорил тебе, у Саввы Ивановича в Москве книжка выходит, роман, про всех нас, про соития и про меня тоже, он, пока говорить не мог, написал в больнице, и вот теперь это печатают.
– Свяжите меня с издательством – я выкуплю часть тиража по отпускной цене. Это должно продаваться здесь, а не в Москве или в Питере, – мгновенно отреагировал Константин. – Этим фуфлыжникам столичным и Коэльо с Пелевиным достаточно.
– Савва Иванович тебе телефон адвоката даст, это он книгу в издательство пристроил, – пообещал за меня Васенька.
– Годится, – бросил Маралов.
– Ещё… – сказал Васенька.
– Да?
– Савве Ивановичу сейчас жить негде, он у сестры живёт, а она уже старая и не одобряет, а это тяжело, – выпалил Васенька.
– Есть у меня квартира в Западном посёлке, – быстро отвечал Константин уже мне. – Я приобрёл её как-то, чтоб от Нюрки, от жены моей, иногда втихаря налево захаживать, но сейчас Нюрка квартиру запеленговала, и потому тема сделалась неактуальной.
Константин снял со связки один ключ и бросил его Васеньке.
– Отвезёшь сегодня Савву Ивановича! – распорядился он.
– Завтра, – сказал я.
– Завтра, – согласился тот. – Арендную плату буду с вас взимать для порядка, но небольшую, с зарплатой несопоставимую, – добавил Маралов уже мне.
– Спасибо, – сказал я.
– Тогда отдыхайте! До завтра! – сказал Константин.
– Скажи там, чтоб нам всё повторили, – попросил его Васенька. – За мой счёт.
– Да, – сказал Константин.
20
Мы сидели, пили пиво и тихо торжествовали. По большей части, торжествовали детки, но не могу сказать, что бы я был вовсе уж равнодушен к свершившегося. Во мне просыпалось моё потаённое.
– Ну как, Савва Иванович, ведь правда, ответный удар? – восклицал довольный Васенька.
– Ответный, ответный! – отмахивался я.
– Константин сказал, что мы можем пока фильмы снимать, и они будут на сайте, – весело говорила Оля Конихина, сызнова приступившая к кормлению ненасытного приплода.
Тут появился официант, чтобы спросить, не надо ли нам чего, увидел нагую Олькину грудь и несколько смутился. По правде сказать, скорее обозначил смущение на лице.
– Виталик, привыкай! – захохотал Васенька, заметивший всю немую сцену. – Скоро тут у вас юницы во всех видах и во всех позах будут присутствовать!
Официант стал смотреть на Олю попрямее и с нескрываемым удовольствием.
Мы допили пиво, я объявил, что пора расходиться. Мы шумно спускались по лестнице, разрумянившаяся прехорошенькая Сашенька обсуждала с Песниковым дизайн будущего сайта. Трое официантов на первом этаже с любопытством разглядывали нашу компанью. Мы остановились возле щита у входа, где было про живое пиво и живой звук. Щит нас всех веселил и вызывал нарекания. Щит здесь будет другой, бактерицидно и полновластно заключили мы, и тут к нам подошёл юноша, симпатичный, но несколько нескладный и ещё лопоухий отчасти.
– Павлик, ты долго ждал? – сказала ему Танечка Окунцова.
– Порядочно, – ответствовал тот, целуя юницу.
– Я ж тебе сказала, что могу задержаться.
– Ничего, я сам этого захотел.
– Савва Иванович, это вот Павлик, мой жених, – представила юношу Танечка.
– Привет, жених! – крикнул Васенька.
– Привет, – как-то кособоко ответствовал «жених» и пожал руки Васеньке с Алёшей.
Я тоже пожал руку Павлику.
– Ну, ладно, мы пойдём, – сказала Танечка, не глядя ни на кого.
– Про завтра не забудь! – снова крикнул Васенька.
– Что будет завтра? – спросил Павлик.
– Я по дороге расскажу, – успокоила его Танечка.
Мы подождали немного, покуда они отойдут.
– Что любовь с людьми делает! Тьфу! – сплюнул Васенька.
– Зато ты никого не любишь! – попрекнула его Тамарочка.
– Я всех люблю, – возразил Васенька. – Это совсем другое.
Песников и Бийская тоже стали прощаться. Им всё было не оторваться от рассуждений о сайте. И друг от друга, наверное.
Васенька вызвался отвезти меня до дома.
– Отвези, пожалуй, Олечку, – возразил я. – Ей тяжело, а я лучше пешком до дома пройду.
В Васенькину машину погрузились Тамара Шконько да Оля Конихина с неизбывным её приплодом, Васенька посигналил на прощанье и рванул с места с визгом резины. Я же пошёл себе восвояси без мысли, без трепета и без всяческих сожалений. Я был пуст и неприветлив. Не хотелось встречать никого – ни знакомых, ни посторонних. Мне сопутствовала удача: лишь редкие пешеходы попадались мне на заковыристом пути моём.
Зато кто-то шёл за мной сзади. Я сообразил это примерно через километр, когда уж подходил к улице сестры моей, по обеим сторонам каковой теснились разночинные домики. Чьи-то коровы мычали во дворах, гавкали потревоженные кобельки. Я обернулся и увидел шагах в пятнадцати девочку-подростка, смугленькую, хорошенькую, темноволосую, углеглазую, с востреньким личиком. Я остановился. Она, узрев, что я заметил её, ускорила шаг. Шла она легко, будто бы танцевала.
– Савва Иванович? – бросила она ещё издали.
– Да, – с некоторым удивлением сказал я.
Она сделала несколько шагов, я напряжённо всматривался в приближающуюся юницу, я увидел, что она несколько старше, чем я предполагал, тут сердце моё забилось тяжело и тревожно, и через мгновенье, благодаря особливой работе сердца, я уже знал, кто подходил ко мне.
Она явно волновалась. Преодолевала себя.
– Я – Дина Гареева, – сбивчиво сказала юница.
Я не ошибся, это была Гулькина сестра, разумеется.
21
Во мне вмиг всколыхнулось многое прошедшее, многое невозвратное, острое и мучительное. Перемешалось и отпечаталось.
– Ты меня знаешь? – спросил я. И тут же поправился: «Как ты меня нашла?»
– Это Павлик, сестра его – моя подружка, мы учимся вместе…
– Ты от него узнала, что мы собирались сегодня?
– От него, – потупилась Дина.
– И потом ты пошла за мной?
– Пошла. Простите…
– И что ты хотела сказать? – сухо спросил я.
– Я… это… Савва Иванович… – несколько даже пролепетала юница. – Возьмите меня к себе, пожалуйста.
– Что? – переспросил я с непроизвольной строгостью. – Куда это к себе?
– Ну, это… к себе, вместо Гулечки. Я хочу быть, как она.
Слёзы набухали у неё на глазах. Видно было, что юница из последних сил сдерживается, чтоб не заплакать. У меня даже мелькнула мысль, а может, оттолкнуть её, выбранить, побольнее обидеть, пусть проплачется, прорыдается, но зато у неё навсегда отобьётся охота таскаться за кем-то с предложеньями всяческих глупостей. «Ишь ты, вместо Гульки она быть захотела!» – клокотал внутренне я.
Я сделал неприметный шаг ей навстречу.
– Ты хоть знаешь, чем мы занимались? – спросил я.
– Знаю, – сказала она. И глянула на меня гордым глазом оппозиционерки.
– И чем же?
– Вы кино снимаете… такое откровенное.
– Откровенное!.. Да ведь это же эвфемизм! Образное выражение! Ты хоть понимаешь?
– Понимаю.
– А ты сама наши эвфемизмы видела?
– Видела.
– Много?
– Все. Мне Гуля показывала.
– И ты в таком хочешь сниматься?
– Хочу. Я тогда это ещё решила, год назад. Когда вырасту, тоже к вам приду! Я и Гулечке об этом сказала.
– Нет, – твёрдо ответствовал я.
Слёзки брызнули из глаз у юницы.
– Савва Иванович!.. – прошептала она.
– Не ходи за мной больше! – сказал я и решительно шагнул в сторону дома сестры моей.
Динка некоторое время плелась бессильно за мной. Потом остановилась. Остановился и я. Хотел было притопнуть на неё ногой.
– Вы не берёте меня потому, что я некрасивая, – дрожащим голосом издали молвила юница.
Тут я впервые взглянул на неё по-настоящему, пристально. Нет, некрасивой она не была, она была хороша какой-то особенной, беззащитной красотой, некоторой детскостью, неразвитостью. Личико у неё было худенькое, точёное, глазки резные, живые, подвижные. Да и сама она способна была привлекать, возбуждать, распалять, словом, это была маленькая, но великолепная, сластолюбивая самочка. Вот такою была эта миниатюрная башкирская юница, стоявшая против меня.
– Ты красивая, – ответил я ей убеждённо, искренне. – Но всё равно ты уходи, пожалуйста. Сестра моя увидит, что я с тобой говорю тут, мне нагорит обязательно. Я у сестры своей живу нахлебником и негодным индивидуумом, я и вообще живу так, – схитрил ещё я.
Губы юницы дрожали, но она уже больше не плакала, даже напротив, тень улыбки пала на милое её личико. Я уже видел её покорность и потому спросил:
– До дома дойдёшь хоть? Или проводить?
– Дойду, – шепнула она и пошла восвояси.