Драконица заговорила:
– Я – Элот, Госпожа Иллюзий, по-вашему – Меанаса, и Мокры, и Тира. Претворительница Крови. Всё, что просил К'рул, я сделала. А теперь ты смеешь сомневаться в моей преданности?
– Ага, – кивнул Котильон, – значит, как я понимаю, вы знаете о неизбежной войне. А знаете ли вы, что ходят слухи о возвращении К'рула?
– Кровь его отравляет зараза, – сказал третий дракон. – Я – Ампелас, который претворил Кровь в тропы Эмурланна. Чародейство тисте эдуров родилось из моей воли – теперь ты понимаешь, Узурпатор?
– Что драконы склонны к грандиозным претензиям и громким заявлениям? Да, Ампелас, это я вполне понимаю. И что же? Я должен теперь заключить, что для всякого Пути – Старшего или Младшего – есть соответствующий дракон? Что вы – оттенки крови К'рула? А как же драконы-одиночники, такие как Аномандарис и, важнее, Скабандари Кровавый Глаз?
– Мы, – проговорил после паузы первый дракон, – удивлены, что тебе известно это имя.
– Потому что вы давным-давно его убили?
– Плохая догадка, Узурпатор. Тем хуже, что ты открыл пределы своего невежества. Нет, мы не убивали его. В любом случае, душа его жива, хоть и испытывает муки. Та, чей кулак раздробил его череп и тем разрушил его тело, не служит ни нам, ни, как мы полагаем, кому-либо другому, кроме себя самой.
– Значит, ты – Кальсе, – сказал Котильон. – Какой же Путь ты называешь своим?
– Громкие заявления я оставляю сородичам. Мне нет нужды производить на тебя впечатление, Узурпатор. Более того, мне приятно видеть, как мало ты на самом деле понимаешь.
Котильон пожал плечами:
– Я спросил об одиночниках. Скабандари, Аномандарисе, Оссерке, Олар Этил, Драконусе…
Позади заговорил Идущий по Граням:
– Котильон, ты ведь уже наверняка понял, что эти три дракона искали Трона Тени из благородных побуждений?
– Да, Идущий, чтобы исцелить Эмурланн. Это я понимаю.
– Разве ты сам не того же взыскуешь?
Котильон обернулся к скелету:
– В самом деле?
Идущий по Граням был, кажется, поражён, но в следующий миг чуть вскинул голову и сказал:
– Не исцеление тебя беспокоит, но – кто воссядет на Престол после.
– По моему разумению, – ответил Котильон, – когда драконы исполнили то, о чём просил К'рул, им приказали вернуться в Старвальд Демелейн. Им – как источникам всего чародейства – нельзя было позволять вмешиваться или активно действовать в мирах, иначе чародейство стало бы непредсказуемым, что, в свою очередь, подкармливало бы Хаос – вечного врага во всём этом грандиозном плане. Но одиночники создавали затруднение. В их жилах текла кровь Тиам, и благодаря этому они обладали огромной силой элейнтов. Но они могли странствовать, где заблагорассудится. Могли вмешиваться – и вмешивались. По понятным причинам. Скабандари был изначально эдуром, потому и стал их героем…
– После того, как истребил эдурский королевский род! – прошипела Элот. – После того, как пролил драконью кровь в самом сердце Куральд Эмурланна! После того, как открыл первую, смертельную рану на этом Пути! Неужели он не понимал, чтó на самом деле есть врата?
– Тисте анди приняли Аномандариса, – продолжил Котильон. – Тисте лиосаны – Оссерка. У т'лан имассов есть Олар Этил. Эти связи и рождённая ими верность – очевидны. Драконус – куда большая загадка, конечно, поскольку он долгое время отсутствовал…
– Самый омерзительный из них! – завопила Элот, и голос её так прогрохотал в голове Котильона, что бог вздрогнул.
Отступив на шаг, он поднял руку:
– Избавьте меня от этого, прошу. Мне, честно говоря, всё это совершенно не интересно. Кроме того, что элейнтов и одиночников разделяет вражда. За исключением, быть может, Силаны…
– Её соблазнил и очаровал Аномандарис! – рявкнула Элот. – И бесконечные мольбы Олар Этил…
– Принести огонь в мир имассов, – закончил Котильон. – Это ведь её аспект, верно? Тир?
Ампелас заметил:
– Он не так мало понимает, как ты думал, Кальсе.
– С другой стороны, – продолжил Котильон, – ты ведь тоже претендуешь на Тир, Элот. Ах, умно поступил К'рул, вынудив вас разделить власть и силу.
– В отличие от Тиам, – проговорил Ампелас, – когда нас убивают, мы остаёмся мёртвыми.
– И это подводит меня к тому, что мне на самом деле нужно понять. Старшие боги – они ведь не просто все из одного мира, верно?
– Разумеется.
– И как давно они здесь?
– Даже когда Тьма правила безраздельно, – ответил Ампелас, – существовали силы стихий. Неприметные и невидимые до прихода Света. Связанные лишь своими собственными законами. Природа Тьмы такова, что она правит лишь самою собой.
– А Увечный Бог – из Старших?
Молчание.
Котильон заметил, что задержал дыхание. Он избрал извилистый путь к этому вопросу и многое узнал по дороге – столько всего, о чём следовало подумать, что разум его оцепенел от потрясения.
– Мне нужно знать, – сказал он, медленно переводя дух.
– Зачем? – спросил Идущий по Граням.
– Если он Старший, – ответил Котильон, – возникает следующий вопрос. Как можно убить стихийную силу?
– Ты нарушишь равновесие?
– Оно уже нарушено, Идущий! Этого бога сбросили на лицо мира. И сковали. Сила его разорвана в клочья и скрыта в крошечных, почти безжизненных Путях, но все они прикованы к миру, из которого пришёл я…
– Не повезло этому миру, – заметил Ампелас.
Чванливое презрение в этих словах задело Котильона за живое. Он глубоко вздохнул и молчал, пока не стих гнев. Затем вновь обратился к драконам:
– Из этого мира, Ампелас, он отравляет Пути. Все Пути. Вы сможете справиться с этим?
– Будь мы свободны…
– Будь вы свободны, – с жёсткой улыбкой перебил Котильон, – вы снова принялись бы преследовать свою прежнюю цель, и во Владениях Тени вновь пролилась бы драконья кровь.
– Думаешь, вы с твоим приятелем-узурпатором на такое способны?
– Вы сами это признали, – отозвался Котильон. – Вас можно убить, и если вас убить, вы не воскреснете. Неудивительно, что Аномандарис сковал вас троих. В упрямой глупости вы не знаете себе равных…
– Разбитый мир – слабейший из всех! Почему ты думаешь, что Увечный Бог воздействует через него?
– Спасибо, – тихо сказал Ампеласу Котильон. – Это я и хотел узнать.
Он повернулся и пошёл прочь из круга.
– Стой!
– Мы, – бросил через плечо бог, – ещё поговорим, Ампелас, прежде чем всё полетит в Бездну.
Идущий по Граням последовал за Котильоном.
Как только они вышли из каменного круга, скелет заговорил:
– Мне стоит пристыдить себя. Я недооценил тебя, Котильон.
– Это распространённая ошибка.
– Что будешь делать теперь?
– Зачем мне тебе это говорить?
Идущий по Граням не ответил сразу. Оба продолжали спускаться по склону, а затем вышли на равнину.
– Тебе стоит мне об этом сказать, – проговорил наконец скелет, – потому что я, возможно, захочу оказать тебе помощь.
– Это значило бы для меня намного больше, если бы я знал, кто… что… ты такое?
– Можешь считать меня… стихийной силой.
По телу Котильона пробежал холодок.
– Вот как. Хорошо, Идущий. Похоже, что Увечный Бог начал наступление на многих фронтах. Первый Престол т'лан имассов и Трон Тени беспокоят нас больше всего – по понятным причинам. И в этой борьбе мы одиноки – не можем даже положиться на Псов, учитывая какую власть над ними явили тисте эдуры. Нам нужны союзники, Идущий, и они нам нужны срочно.
– Ты только что бросил в круге трёх таких союзников…
– Союзники, которые не откусят нам головы, как только опасность минует.
– Ах, вот в чём дело. Хорошо, Котильон, я обдумаю это положение.
– Только не вздумай спешить.
– Здесь есть какое-то противоречие.
– Видимо, да, если совсем не понимать, что такое сарказм.
– Ты меня заинтересовал, Котильон. И это – редкостное событие.
– Я знаю. Ты существовал бессчётные века…
Слова Котильона стихли.
Стихийная сила. Похоже, и вправду существовал. Проклятье.
Столько было точек зрения, с которых можно рассматривать такую ужасающую необходимость, целые полки мотивов и побуждений, из которых изгонялись все оттенки морали. И Маппо Коротышку они просто ошеломляли, так что оставалась лишь печаль – чистая и холодная. Мозолистые ладони чувствовали, как медленно уходит из камней память ушедшей ночи, и скоро скала познает жестокость солнечного жара – её изъязвлённое, изрытое корнями подбрюшье, которое не видело солнца бессчётные тысячелетия.
Он переворачивал валуны. С рассвета уже шесть камней. Грубо отёсанные доломитовые плиты, под каждой из которых находил россыпь сломанных костей. Маленьких, окаменевших костей, хоть и раздробленных безысходным весом камня, но по-прежнему складывавшихся в цельные, насколько мог судить Маппо, скелеты.
Были, есть и всегда будут самые разные виды войн. Трелль понимал это, чувствовал в обожжённых, исполосованных шрамами глубинах своей души, так что даже не испытал потрясения, обнаружив останки яггутских детей. И ужас лишь краем коснулся его мыслей, оставив только самую старую подругу – печаль.
Чистую и холодную.
Войны, в которых солдат сражался с солдатом, чародей сходился с чародеем. Убийцы стояли в боевых стойках, и клинки ножей мерцали в ночи. Войны, в которых одни бились на стороне закона, а другие решительно избрали сторону беззакония; войны, в которых разумные вышли против безумцев. Трелль видел, как за одну ночь вырастают в пустыне кристаллы, грань за гранью открывались, точно лепестки цветка, и Маппо казалось, что жестокость открывается точно так же. Один инцидент вёл к другому, а из них вспыхивало жаркое пламя, поглощавшее всё и вся на своём пути.
Маппо отнял ладони от нижней стороны валуна и медленно поднялся. Оглянулся на своего спутника, который по-прежнему бродил по колено в воде у берега моря Рараку. Точно ребёнок, открывший для себя новое, неожиданное удовольствие, он плескался, трогал руками тростник, явившийся словно из воспоминаний самого моря.
Икарий.
Мой кристалл.
Когда пламя поглощало даже детей, пропадало различие между разумными и безумцами. Маппо знал этот свой недостаток: стремление отыскать, понять правду каждой стороны, постичь мириад оправданий для самых зверских преступлений. Имассов поработили коварные яггутские Тираны, привели их к ложной вере, заставили совершать неописуемые, чудовищные вещи. Но затем они раскрыли обман. И свершили возмездие – сначала против самих Тиранов, затем против всех остальных яггутов. И кристалл рос, грань за гранью…
И дошло до такого… Трелль вновь посмотрел на детские кости. Под доломитовыми глыбами. Не известняковыми, ибо на доломите было легче вырезать знаки: мягкий камень вбирал их силу и разрушался медленнее, чем обычный известняк. И глыба сохранила знаки, сглаженные и поблекшие за тысячи лет, но всё равно различимые.
Мощь заклятий держалась, хотя те, кого они связывали, уже давно умерли.
Говорят, доломит хранит воспоминания. Таково было, во всяком случае, поверье треллей, народа Маппо, который часто встречал на своих кочевых путях подобные сооружения имассов, наспех созданные гробницы, священные круги, обзорные камни на вершинах холмов, – встречал, чтобы затем тщательно избегать. Ибо мрачная сила таких мест была физически ощутимой.
Так мы себе говорили.
Маппо сидел здесь, на берегу моря Рараку, посреди места древнего преступления, но не чувствовал ничего, кроме отзвуков собственных мыслей. Камень, к которому он прижимал ладони, хранил лишь самые недавние воспоминания. Холод темноты, жар солнца. Лишь их и ничего больше.
Недавние воспоминания.
Послышался плеск – Икарий выбрался на берег. Глаза ягга светились от удовольствия.
– Достойнейшая награда, а, Маппо? Эти воды меня оживили. Отчего ты не хочешь искупаться и тем принять благословенный дар Рараку?
Маппо улыбнулся:
– Это благословение быстро сотрётся с моей старой шкуры, друг мой. Боюсь, безнадёжное дело тратить на меня бесценные дары, так что не рискну разочаровать новопробуждённых духов.
– Я чувствую, – проговорил Икарий, – словно поиск мой начинается заново. И я наконец узнаю истину. Узнаю, кто я. И что совершил. И узнаю также, – добавил он, подходя, – причину твоей дружбы, того, что всегда ты рядом со мною, хоть я вновь и вновь теряю себя. О, боюсь, я обидел тебя – нет, прошу, не печалься! Я просто не понимаю, зачем ты столь полно жертвуешь собой. Из всех возможных видов дружбы этот, должно быть, для тебя самый разочаровывающий.
– Нет, Икарий, нет никакой жертвы. И разочарования нет. Просто мы – это мы, и так мы живём. Вот и всё.
Икарий вздохнул и отвернулся, чтобы окинуть взглядом новорожденное море.
– Мне бы твоё спокойствие духа и ясность мыслей, Маппо…
– Здесь погибли дети.
Ягг быстро обернулся, взгляд его зелёных глаз впился в землю рядом с треллем.
– Я видел, как ты переворачивал камни. Да, вижу останки. Кем они были?
Прошлой ночью кошмар стёр память Икария. В последнее время это происходило всё чаще. Тревожно и… тяжко.
– Яггутами. Следы войны с т'лан имассами.
– Ужасное деяние, – проговорил Икарий.
Солнце уже начало испарять капельки воды с его безволосой, серо-зелёной коже.
– Как же могут смертные столь бесцеремонно относиться к жизни? Взгляни на это пресноводное море, Маппо. Новорожденное побережье кипит нежданной жизнью. Птицы, насекомые и новые растения – столько радости открывается здесь, друг мой, что у меня разрывается сердце.
– Бесконечные войны, – сказал Маппо. – Жизни борются друг с другом, каждая пытается оттолкнуть остальных, чтобы одержать окончательную победу.
– Нынче утром ты мрачный спутник, Маппо.
– О да, правда. Прости, Икарий.
– Задержимся здесь?
Маппо присмотрелся к другу. Без верхней одежды он казался более диким, более варварским, чем обычно. Краска, которой ягг маскировал цвет своей кожи, уже почти выцвела.
– Как пожелаешь. Это ведь твоё странствие.
– Знание возвращается, – проговорил Икарий, не сводя глаз с моря. – Дар Рараку. Мы стали свидетелями явления вод здесь, на западном берегу. Значит, дальше к западу будет река, и множество городов…
Глаза Маппо сузились.
– Только один достойный такого названия, – заметил трелль.
– Всего один?
– Остальные обезлюдели тысячи лет тому, Икарий.
– Н'карафал? Требур? Инат'ан Мерусин? Все погибли?
– Инат'ан Мерусин называется теперь Мерсином. Последний великий город на реке.
– Но их было так много, Маппо. Я помню их названия. Винит, Хэдори-Куил, Трамара…
– Все они проводили масштабную ирригацию, выводили речные воды на равнину. Все вырубали леса, чтобы строить корабли. Это ныне мёртвые города, друг мой. А река, воды которой были некогда столь чистыми и сладкими, теперь отяжелела от ила и почти пересохла. Равнины потеряли верхний слой почвы, превратившись в Лато-одан к востоку от реки Мерсин и Угарат-одан – к западу.
Икарий медленно поднял руки, прижал ладони к вискам и закрыл глаза.
– Так давно, Маппо? – с дрожью в голосе прошептал он.
– Быть может, море пробудило эти воспоминания. Ибо тогда оно тоже было морем, по большей части пресным, хотя солёные воды просачивались через известняковое нагорье из бухты Луншань – каменная стена разрушалась, как она разрушится вновь, я полагаю, если море дойдёт на севере до своих прежних берегов.
– А Первая империя?
– Она угасала уже тогда. И не оправилась. – Маппо помедлил, видя, как его слова ранят друга. – Но люди вернулись в эти земли, Икарий. Семь Городов. Да, название родилось из старинных воспоминаний. Из древних развалин взошли новые города. Мы всего в сорока лигах от одного из них. Лато-Ревая. Он на побережье…