В его глазах гнев и замешательство.
— Это ты похитил Райми? — Я понимаю, что забегаю вперед, но мне безумно хочется узнать это.
Киллер качает головой:
— Здесь священники чисты — я не должен был причинять вред новому Кардиналу. Если бы я ослушался, наказанием стала бы смерть.
— Я думал, что ты можешь возрождаться после смерти.
— Как я уже сказал, я могу возродиться, но только с помощью виллаков. Если они решат не воскрешать, меня постигнет реальная смерть, без всяких камбэков. Я не боюсь конца — всегда считал смерть любовницей, а не врагом, — но не спешу попадать в ее объятия.
— Расскажи мне о процессе воскрешения. Как они вернули тебя? Это больно? Что ты помнишь о прошлом?
В его глазах я вижу холод.
— Прошло семь или восемь лет с того времени, когда меня оживили в первый раз. Я ничего не помню о предшествовавших месяцах, ведь смерть — это небытие. Я очнулся в темноте. В тот момент я ничего не мог вспомнить о своей предыдущей жизни. Я кричал, как новорожденный, инстинктивно понимая, что меня могло бы и не быть. В мой мир вошел свет. Я увидел людей в белых одеждах, с белыми глазами. Они ощупывали мое лицо своими пальцами. Я был связан, но вырывался изо всех сил и смог освободиться. Я убил трех из них. Когда я преследовал четвертого, мое зрение заволокло зеленым туманом, и я вернулся в небытие.
Через несколько месяцев они снова вернули меня. На этот раз память у меня сохранилась. Кроме того, я был более крепко закован. Через переводчика один священник сказал, что они освободят меня, но, если я не буду подчиняться их приказам, они снова меня уничтожат.
Я дал им слово, что буду вести себя хорошо. Священник и его компаньоны взяли меня на ознакомительное посещение в эти туннели. Они сказали, что собирают армию и бойцы этой армии станут моими подчиненными. Виллаки хотели, чтобы я стал их номинальным лидером. Священник сулил несметное богатство и невероятные возможности, если я соглашусь. Будучи рассудительным человеком, я дал ему высказаться до конца. Когда он закончил, я задушил его и кое-кого из присутствующих, взял одного заложника и пошел искать путь наверх. Но через несколько минут зеленая мгла снова окутала меня. Я мог только вопить от боли, когда мое тело расползалось на части и пустота забирала меня к себе.
Вами замолкает. Его левая рука крепко сжата. Костяшки пальцев побелели от напряжения.
— Существование — тюрьма, так думают священники. — Он усмехается. — Я живу по их правилам, подчиняюсь их прихотям. Можешь представить, как это унизительно?
— Просто сердце кровью обливается, — усмехаюсь я, думая о всех невинных душах, которые он загубил, и не нахожу в себе ни капли жалости.
Он пристально смотрит на меня, его губы приподнимаются, обнажая оскал зубов.
— Вероятно, ты считаешь это подходящим концом для твоего старого доброго папочки.
— Вообще-то — да.
Он скалит зубы в усмешке.
— Рано радуешься, это не конец, это только начало. Я вернулся в третий раз, твердо усвоив, что нельзя воевать против священников. Я делал то, что они приказывают, говорил с их наемниками, обещая им город. Я позволил им убить себя перед молодыми мужчинами и женщинами, чтобы зажечь благоговейный страх в их сердцах.
Надолго меня не оставляли в живых. Бывали долгие месяцы, когда они не нуждались во мне. В это время я оставался гнить в чистилище. Я боялся таких периодов, боялся, что они не вернут меня назад, но спорить не имело смысла. Поэтому я смирился со своей судьбой и стал ждать лучших времен. И теперь они уже почти настали.
Он пересекает комнату и, присев рядом, стискивает мое колено. В тусклом свете его зеленые глаза злобно сверкают.
— Они обещали мне свободу! Еще несколько месяцев, и я смогу бродить по миру, как делал раньше. Я снова стану смертным — больше не будет воскрешений из мертвых, и я смогу свободно жить и убивать в оставшийся мне срок.
— Ты веришь виллакам?
— Разумеется нет, — раздраженно бросает он, — но в данном случае они сдержат свое слово. Они поклялись на крови, а это для них священно. Если все пойдет хорошо и ты будешь делать то, что тебе говорят, то я…
— Минуточку, — останавливаю я его. — Какое я имею к этому отношение? У меня нет ни малейшего желания снова видеть тебя на улицах города. К чертовой матери семейные узы! Лично мне ты милее мертвый, чем живой, но без разбора отбирающий чужие жизни.
— Эл, мальчик мой, — он издает театральный стон, — зачем ты говоришь эти ужасные вещи? Разве не знаешь, как я люблю тебя? Ты разбиваешь мое сердце.
— Чушь собачья, — хмыкаю я. — Лучше скажи, что надо делать, чтобы помочь тебе выйти на свободу?
Глаза Вами сужаются.
— Я не помню, чтобы ты раньше вел себя так неуважительно.
— Десять лет назад я нуждался в тебе, но никогда не испытывал к тебе ничего, кроме отвращения. Ты это отлично знал, да и сейчас, я уверен, прекрасно помнишь. Так что перестань играть в свои игры и выкладывай все начистоту.
— Очень хорошо, — хмыкает Вами, — виллаки хотят, чтобы ты…
Входная дверь открывается, и входит виллак, прижимая к груди кривой кинжал. Внутри меня поднимается волна ненависти, и я бросаюсь к нему, чтобы вырвать нож и выпустить ему кишки. Мой отец с силой отталкивает меня, потом качает головой:
— Сядь, Эл, мой мальчик, или я отдеру тебя ремнем.
— Можешь пресмыкаться перед этими ублюдками, — ору я, — но я не стану этого делать. Дай мне уйти, или я…
— Я уже душил тебя сегодня, — говорит он спокойно, — если надо будет, задушу до конца.
Тихая угроза в его голосе заставляет меня остановиться. Последние десять лет я никого не боялся. Но, очутившись лицом к лицу с человеком, которого так долго копировал, я получаю напоминание, что он гораздо более жесток и неумолим. Я неплохо его изображал, но сейчас все происходит в реальности. Он гораздо более бессердечен, чем я смогу когда-либо стать. Противоречить ему глупо. Снова опускаясь на кровать, я молча наблюдаю за тем, как мой отец разговаривает со священником, и не вмешиваюсь.
— Добро пожаловать, о, мудрое и слепое, как крот, святейшество, — приветствует Вами своего посетителя. В его насмешливом голосе чувствуется напряженность. Смерть действительно ужасная штука, и ее угроза заставляет голос Паукара Вами дрожать. Виллак ничего не говорит, он молча протягивает нож. Киллер послушно берет его. — Кого вы повелите мне убить, о, не следящий за модой господин? — Священник слабо улыбается и указывает на грудь киллера. Губы Вами сжимаются. — Нет!
Виллак что-то резко произносит на своем непонятном языке и снова указывает на грудь Вами. Наемный убийца делает гримасу и смотрит на меня.
— Видишь, что мне приходится терпеть? — вздыхает он, потом приставляет острие кинжала к точке под сердцем и вонзает его по самую рукоятку. Искривленный клинок идет вверх по мере погружения. Вами хрипит от боли, падает на пол, бьется в конвульсиях и… умирает.
Когда грудь моего отца опускается и свет уходит из его глаз, виллак делает шаг вперед и ногой поворачивает голову трупа набок, чтобы глаза его смотрели в сторону.
— Этот человек может быть страшным раздражителем, — произносит он на чистом английском, — но он знает, как достойно убить себя.
Слова священника поражают меня больше, чем самоубийство отца.
— Вы можете говорить? — глупо удивляюсь я.
— Мы всегда могли говорить, — отвечает он. — Просто никогда не затрудняли себя изучением вашего языка — ваша речь режет нам ухо. Но времена меняются, и мы на многое стали смотреть по-другому с тех пор, как ушел последний ватана. Большинство из нас все еще остается верным языку наших отцов, но некоторые научились говорить на вашем языке.
Онемев, я смотрю на виллака, а труп моего отца дергается и превращается в зеленый туман, как произошло с Амой Ситувой в статуе Манко Капака. Через несколько мгновений он становится облаком сверкающих частиц, которое медленно растворяется в воздухе.
— Паукар Вами возвращается в небытие. — В смехе священника слышатся нотки жестокости. — Он безумно боится пустоты потустороннего мира, но на этот раз его пребывание там будет коротким. Скоро мы его вернем назад.
— Как? — спрашиваю я.
Виллак потирает нос:
— Это секрет. Идем. — Он распахивает дверь. — Ты должен кое с кем встретиться.
Я делаю несколько шагов вслед за ним, потом смотрю на то место, где только что испарился Вами, и останавливаюсь:
— Почему вы заставили его убить себя?
— Скучаешь? — лукаво спрашивает священник.
— Просто хочется знать.
Виллак пожимает плечами:
— Отчасти, чтобы доказать, что мы имеем власть над смертью. Ты это знал и раньше, но знать и верить — это разные вещи. Вами думает, что мы говорим только по-инкски. Если бы он был более осведомленным, то мог бы под пытками постараться получить информацию от кого-нибудь из нас.
— Боитесь, что он может причинить вам вред?
— Нет, он может причинить нам беспокойство. — Виллак нетерпеливо топает ногой, пустые белые глаза спокойны, как всегда. — Идем. Время уходит. Дети ждут.
Я не понимаю, что он имеет в виду, но противоречить нет смысла. Подавив желание задать еще несколько вопросов, я следую за слепым священником по коридору, уставленному черепами, закрыв одну клеточку пазла и приготовившись к другим многочисленным тайнам.
Глава третья
РОК
Чередой длинных, извилистых туннелей виллак выводит меня обратно к большой пещере с огромным камнем инти ватана. Многие туннели освещены — на благо Змей, как я полагаю, — и я пользуюсь возможностью изучить лишенное черт лицо виллака, очень бледную кожу, светло-каштановые волосы и нежные руки.
— Как вас зовут? — спрашиваю я.
— У меня нет имени, — отвечает он, — я слуга Инти, а ему не нужны имена. Он узнает своих сынов по горящему огню их душ.
— Инти? Ах да, бог Солнца.
Он останавливается, и его пустые глаза сужаются.
— Ты не веришь?
— В моем возрасте вряд ли можно найти кого-то, кто в это верит.
Священник улыбается:
— Если наша власть не дана богом, как ты объяснишь, что мы можем возвращать мертвых к жизни?
Он снова пускается в путь. Я в молчании иду сзади, не зная, что ответить.
Подойдя ближе к пещере, я слышу звуки множества голосов, шепот и шарканье ног. Я замедляю ход.
— Входи, — подбадривает меня священник, — здесь нет ничего страшного. Мы не причиним тебе вреда.
— Не в этом дело. — Я киваю в направлении голосов, поскольку опять забываю, что он не видит, и говорю: — Это похоже на Змей.
— Так оно и есть.
— Я думал, что мы идем на встречу с Капаком Райми, — бросаю я пробный камень.
К моему удивлению, он отвечает откровенно:
— Еще нет. Ты не готов. Когда это случится, мы отведем тебя к нему.
— Он здесь?
— Да. А теперь пойдем. Дети волнуются. Не стоит заставлять их ждать.
Оставив вопрос о Райми открытым, я иду вслед за священником ко входу в огромную пещеру, где останавливаюсь в тени и обозреваю открывшуюся передо мной сцену. В пещере полно народа. Я вижу сотни молодых мужчин и женщин, принадлежащих к Змеям. Должно быть, здесь находятся все семь триумвиратов. Мужчин раз в пятнадцать больше, чем женщин, чернокожих больше, чем белых. Все бриты наголо, татуированы и одеты в джинсы и майки, за исключением Кобр, на которых сверху еще кожаные куртки.
Змеи построены в шеренги соответственно рангу позади огромного камня инти ватана, на котором возвышается одинокий виллак с опущенной головой. У его ног находятся три ковша. Войско стоит в боевой готовности, но по стойке «вольно». Многие тихо разговаривают. Кобры патрулируют ряды, делая замечания тем, кто нарушает порядок, но не пресекают тихого шепота и легкого движения.
— Чего они ждут? — спрашиваю я.
— Своего вождя, — отвечает священник. — Они его боготворят, но он появляется редко, предпочитая действовать через нас. Им сказали, что сегодня он обратится к ним.
— Они ждут Вами?
— Да.
— Вы можете так быстро воскресить его?
— Нет. Мама Оккло работает быстро, но не настолько.
— Какая еще мама? — Я останавливаюсь, глаза мои расширяются от догадки. — Вы хотите, чтобы я вышел к ним?
Священник улыбается:
— А ты неглуп, Плоть Снов. Да, мы хотим, чтобы ты сыграл роль своего отца здесь так же, как делал это наверху.
— Нет! — резко бросаю я. — Этого не будет!
Не знаю, почему я реагирую так яростно. Я всегда настроен сказать «нет» на любые предложения виллаков, но дело не только в этом. Я чувствую ловушку.
— Они будут разочарованы, если их вождь не покажет себя, — говорит священник.
— Вообще-то мне плевать.
— Это надо сделать. Змеи важны для нас только из-за тебя. Если ты не проявишь к ним интереса, мы обойдемся без них. Это неизбежно повлечет за собой их ликвидацию. Мы подмешаем какой-нибудь смертельный быстродействующий яд в их пищу.
— Вы собираетесь убить собственных солдат?
— Но они не наши. Они солдаты Паукара Вами.
— Вы бы и со своими поступили так же, — с отвращением бросаю я. — Умертвили бы их за обеденным столом и оставили гнить.
— Мы делаем то, что обязаны, — напыщенно произносит священник.
Я пожимаю плечами:
— Так убейте их. Что я потеряю от этого?
— Друзей, — вкрадчиво говорит священник, — и много братьев и сестер.
— Какие, к черту, братья и сестры? Только потому, что их кожа такого же цвета, как моя… — я делаю гримасу, — или вы выражаетесь фигурально?
— У сорока из них течет твоя кровь. Мы получили целый урожай незаконнорожденных детей Паукара Вами, но они не знают, что он их отец. Они были завербованы на общих основаниях, и мы обращаемся с ними так же, как с остальными.
Я отступаю назад и начинаю всматриваться в юные лица Змей. Со своими выбритыми головами и татуировками на щеках они все могут быть его детьми, даже более бледные представители — Вами выбирал белых женщин так же часто, как и черных.
— Что заставляет вас думать, что мне небезразличны мои сводные братья и сестры, которых я никогда не видел? — угрюмо спрашиваю я.
— Узы крови обычно очень трудно игнорировать.
— Вы не убьете их, — с сомнением говорю я. — Если я не стану участвовать в ваших планах, вам придется обратиться к какому-нибудь другому сыну Вами. Зачем убивать тех, кто вам нужен?
— Но они нам не нужны, — возражает он, — мы уже выбрали кандидатов на случай, если ты нас подведешь. Этих нескольких мы сохраним. Все остальные не представляют для нас ценности.
Я делаю глубокий вдох, про себя проклиная виллаков и их умение поймать человека на крючок. Сначала они используют Райми и Билла, чтобы завлечь меня сюда. Теперь хотят представить меня сорока моим ближайшим родственникам и говорят, что они будут уничтожены, как насекомые-вредители, если я не подчинюсь. Я ненавижу этих белоглазых псов, но не могу не восхищаться их хитростью и коварством.
— Чего вы хотите? — вздыхаю я, словно они заставили меня раскрыть карты.
На самом деле это не так. При всем моем нежелании стать причиной смерти этих ребят я принесу их в жертву, если священники станут требовать от меня слишком много. Но я совсем не хочу, чтобы они это знали. Не сейчас.
— Мы хотим, чтобы ты занял наше место на инти ватана и помог нам править этим городом. Но к этой установке ты должен прийти добровольно. А сейчас мы хотели бы только, чтобы ты показался перед Змеями в качестве их вождя.
— Мне просто надо изобразить из себя Вами, а потом я могу уйти?
— Да.
— Когда я это сделаю, вы мне скажете, где находится Капак Райми?
— Нет.
Все это мне совсем не по душе — я чувствую, как уже готовы захлопнуться дверцы ловушки, но решаю подыграть им, чтобы потянуть время и узнать как можно больше о Змеях и планах священников.
Стараясь не делать из этого представления, я стаскиваю парик и стираю грим с лица носовым платком. Обычно я использую увлажняющие кожу лосьоны, но здесь довольствуюсь собственной слюной. Пока я изо всех сил тру себя носовым платком, появляется второй виллак и подает мне майку, кожаный пиджак и джинсы. Я надеваю их на себя, после чего первый священник лезет в карман и вынимает зеленые контактные линзы.