Наташа повернулась к подруге, – ты поешь о счастье, как сладкоголосая птица Феникс, – сквозь слезы улыбнулась она и погладила Юльку по щеке.
– Научишься с тобой петь, – пробурчала та, – короче, кончай плакать, свадьбе быть. Я сказала! – Юлька подняла указательный палец кверху.
– Спасибо тебе за поддержку, – улыбнулась Наташа, – иди, отдыхай, весь день со мной на ногах. Устала? – она погладила подружку по слегка выпуклому животу.
– Нет, совсем не устала, только есть хочу, пойду к Барби клянчить бутерброды.
– Хочешь, принесу тебе в комнату? – спохватилась Наташа.
– Нет, ты мне такие не сделаешь, я хочу белый поджаренный хлеб с чесночным маслом и селедкой, а еще хочу ваш домашний салат из баклажанов и круассаны с клубничным вареньем, и все запить сладким ванильным молоком, а еще мне понравились тарталетки с куриной печенью и сливочным соусом, только надо порезать в них немножко лучку и добавить острого кетчупа, а в постель я возьму безалкогольное пиво и торт со сливками … – с блаженной улыбкой Юля закатила глаза и облизнулась.
– Какой ужас, – Наташа прикрыла рот рукой, – иди одна, я даже смотреть не смогу, как ты будешь это есть.
– Подожди, вот забеременеешь, я на тебя полюбуюсь, – Юлька встала с кровати и потянулась, – пойдем, пузожитель мой, червячка заморим, – она погладила живот и уставилась на подругу, – больше не будешь плакать?
– Не буду, – пообещала та.
– Ну, тогда спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – подружки поцеловали друг друга в щечки.
Юля вышла из комнаты.
Наташа выключила свет и подошла к окну.
Была теплая звездная ночь. Ветер тихонько шелестел листьями в кронах высоких лип. В саду пахло поздними розами.
– She's like the wind through my tree, – вспомнила она их с Эдвардом танец посреди ночной нью-йоркской улицы под песню Патрика Суэйзи и прошептала, – ты тоже забрал мое сердце, но так и не понял, что наделал… Конечно, я подумаю обо всех, о родителях, о детях, о Мэтте, – шептала она, прижавшись лбом к стеклу, – а что же мне делать с моей любовью? Как мне больно, ой, ну как же мне больно.
Она снова заплакала, вышла из комнаты и быстрыми шагами направилась в сторону пляжа.
США, Нью-Йорк, особняк Престонов, воскресенье 25 сентября 1988 года
Эдвард стоял посреди гостиной и вспоминал прошлогодний прикол с тортом. Здесь она стояла рядом с ним, вот здесь на столе стоял торт. Он вспоминал ее задорную улыбку и счастливый радостный смех.
«Нат», – грустно подумал он, – «где ты»?
Мимо сновали нанятые официанты, убирая со стола грязную посуду и сворачивая испачканные скатерти.
«Ну, вот теперь можно и напиться», – Эдвард стянул со стола полную бутылку виски и медленно направился в сторону пляжа. Он шел по знакомым дорожкам сада, вспоминая прошлое лето. Вот по этой дорожке она убегала от него, здесь они с детьми играли в рыцарей и чудовище, на этих качелях он сидел с ней рядом.
Эдвард спустился по ступеням каменной лестницы на пляж, прошел вдоль залива, и, как был в дорогом костюме, опустился прямо на песок.
Он долго так сидел, отрешенно глядя в темноту, перед ним стояла нераскрытая бутылка.
«По-моему, кто-то плачет», – вяло подумал он, – «или мне просто кажется». Он потянулся к бутылке с виски, открутил крышку, поднес ко рту и вздрогнул от неожиданности. Мимо него пробежала Наташа. Она плакала и произносила… ЕГО имя? Эдвард помотал головой, – «может, показалось». Она быстро шла в сторону грибков. «Что случилось, где Мэтт?», – забеспокоился Эдвард. Он поднялся на ноги и пошел следом за ней.
Она сидела на краю шезлонга и, закрыв лицо руками, плакала навзрыд. Эдвард в нерешительности остановился рядом с ней.
– Что же ты наделал, ну, что же ты наделал? – услышал он ее всхлипывания, – Эдвард, ну где же ты?
Он тихонько кашлянул, – я здесь, малышка.
Она громко вскрикнула и, отшатнувшись, чуть не упала с шезлонга.
Он подскочил и подхватил ее.
– Кто это? – в темноте она еще не разглядела его.
– Нат, не бойся, это я, Эд, – он осторожно прикоснулся к ее руке.
– Как ты оказался здесь? – ее голос дрожал от слез.
Он выбросил левую руку вперед, правую назад и пригнул голову, изображая супермена, – пролетал мимо и услышал, как меня кто-то зовет.
Его жест получился настолько комичным, что она не удержалась и усмехнулась, одновременно при этом всхлипнув. Звук оказался похож на хрюканье поросенка. Теперь уже засмеялся он.
– А ты что тут делаешь? – Эдвард присел на песок около ее ног.
– Дышу морским воздухом, – уже спокойно ответила Наташа, взяв себя в руки.
– А-а-а, понятно, а почему плакала?
– Тебе показалось.
– А почему ты звала меня?
– И это показалось.
Эдвард осторожно дотронулся до нее, – Нат, что случилось?
Он сидел и смотрел на нее снизу вверх. Она забралась в шезлонг с ногами, и сейчас сидела, обняв колени, и смотрела вперед перед собой. Голова была гордо поднята.
– У вас с Мэттом что-нибудь произошло?– он снова попытался заговорить с ней.
– У нас с Мэттом все хорошо, – в ее голосе зазвучал металл.
– Да, знаю, я рад за вас.
Оба снова замолчали.
– Я могу тебе помочь? – спросил он.
– Да, – коротко и жестко ответила она.
– Что я должен сделать?
– Рассказать.
– Рассказать что?
– Рассказать, почему ты поступил так год назад, – она повернула к нему голову и посмотрела в глаза.
Повисла пауза.
– Ну, что молчишь? Начинай.
– Я не знаю, с чего начать.
– А ты начни с главного. Начни с той минуты, когда мы втроем вернулись из бара и разошлись по спальням. Ты уже знал, что Мэтт собирается делать мне предложение. Даже я еще это не понимала, а ты знал, и все равно пошел ко мне.
Эдвард упер локти в колени и обхватил руками голову.
– Ну, что молчишь? Начинай.
Теперь Наташа смотрела на него, а он на воду.
Эдвард помолчал и медленно начал, – до матери Патрика у меня были другие женщины, попадались даже очень хорошие. Но так получилось, что свою судьбу я связал именно с ней. Я не помню, на какой вечеринке мы с ней познакомились. Она привлекла меня своей яркой внешностью. Она легко могла найти себе мужика круче и богаче, но выбрала почему-то меня. У нас завязался бурный роман, она забеременела, мы поженились, потом родился сын. Мы не очень хорошо с ней жили, но я терпел, считая такие отношения нормальными. Уже потом, когда она стала вести себя совсем неподобающим образом, мы разбежались. Я так и не понял, что значит семья и семейная жизнь. Самое страшное, что тогда я совсем не понимал, что значит для меня Патрик. А потом появилась ты. Сначала я увидел, как ты играешь с детьми, и понял как ты добра. Потом ты спасла нас с братом на реке, и я понял, как ты отважна. Потом в офисе я увидел, что ты умна, – он снова помолчал, – а еще очень-очень красива. И меня захлестнула волна черной зависти. Я завидовал брату, потому что у него появилась такая женщина. Я вдруг осознал, какая пустота существует в моей жизни. Меня никто не ждет с работы, обо мне никто не заботится, я совсем никому не нужен. И мне до боли захотелось семьи, любви, заботы и душевного тепла.
Он глубоко вздохнул.
– То, что я сделал, я сделал не со зла, не из-за желания нагадить брату или унизить тебя. Я просто потерял ощущение реальности. Все то время, что мы с тобой и детьми провели вместе, мне казалось, что мы семья, именно такая, какую я и представлял в своих мечтах. В этой придуманной семье я был главой, дети детьми, а ты моей женой. И у нас все было сказочно хорошо. Я сказал при всех о том, что спал с тобой, потому что не хотел тебя никому отдавать, даже брату. Мне стало невыносимо больно от того, что ты вдруг исчезнешь из моей жизни. Приземленное желание собственничества. Нат, я знаю, что мне нет прощения, но я хочу, чтобы ты знала, что я никого не хотел обидеть и никому не хотел причинить боли, особенно тебе.
***
Они сидели рядом и молчали. Волны тихо шелестели, луна освещала пляж.
«Приземленное желание собственничества, как все просто», – думала Наташа, – «зачем она ему нужна, моя любовь».
«Я сказал ей правду, только умолчал о своей любви», – думал Эдвард, – «я обещал ничего не говорить, да и зачем ей нужна моя любовь, она любит моего брата».
Он кашлянул, – ты не замерзла?
Наташа покачала головой, – нет, на мне безразмерный халат серой мыши.
Эдвард развернулся к ней, – это он?
– Ага, это тот самый волшебный наряд, в котором я была, когда мы столкнулись около бассейна. Тридцатилетняя серая мышь с синими губами.
Оба тихо засмеялись.
– Сегодня ты была в моем платье, в смысле, которое я тебе подарил. Мне было приятно, что ты его надела… – произнес он.
– Да, это оно, оно мне и самой очень понравилось тогда в салоне… спасибо, что подарил… а теперь послушай меня, я тоже расскажу тебе правду, – после паузы произнесла она. – Тогда мне было очень горько и больно, я плакала каждый день. Сознание того, что мной попользовались, а потом еще и растоптали в грязи, убивало меня. Я никому не хотела бы пожелать такого. Страшно было не то, что ты сделал это, а то, как ты об этом сказал …
Она замолчала.
Эдвард шепотом выдохнул, – Нати, милая… – опустив голову, он прикоснулся губами к ее ногам. – В тот момент я был ослеплен яростью от того, что меня лишают чего-то очень дорогого, пусть мне и не принадлежащего. И всеми правдами и неправдами я не хотел это отдавать. Когда до меня дошло, что я сделал, было уже поздно. Я хотел тебе все объяснить, я звонил тебе каждый день, сначала в квартиру твоих родителей здесь, в Нью-Йорке, потом, когда ты улетела, я каждый день звонил тебе в Москву. Я понимал, что ты ненавидишь меня и не станешь со мной разговаривать, поэтому представлялся именем брата. Но ты все равно не подходила к телефону. Потом в декабре я узнал, что брат полетел делать тебе предложение, и перестал звонить.
– Ты мне звонил? – Наташа развернулась и уставилась на него, – ты мне звонил каждый день?
Он кивнул.
– Я очень боялся, что после нашей ночи что-нибудь может произойти, ну в смысле, что ты забеременеешь или еще что-нибудь, я считал, что я несу ответственность за тебя, неважно, будут последствия… или нет…
– Я действительно ненавидела тебя и одновременно так ждала твоего звонка, – она прижала руки к груди, – мне так нужно было услышать о твоих чувствах ко мне, как жаль, что ты так поздно все это сказал…
Эдвард посмотрел на нее, – ты считаешь, что люди должны обязательно говорить о своих чувствах?
– Не знаю, – Наташа покачала головой. – У меня в Москве есть один знакомый. Я знала, что нравлюсь ему. Но я всегда думала, что это просто дружба. А потом выяснилось, что он в меня влюблен. Его признание не просто смутило, оно меня страшно разозлило. Ладно бы мы встречались или он оказывал мне какие-то особенные знаки внимания…, кроме редких встреч после института, ничего не было. И вдруг бац! Я в тебя влюблен. А зачем, спрашивается, она мне нужна, твоя любовь? Я-то здесь при чем?
Она помолчала.
– Мне кажется, что в признании человека в любви или нелюбви скрыт элементарный эгоизм. Человек выплеснулся в своих чувствах другому, абсолютно не думая, нужны ли тому, другому, эти признания. А может тот, другой, будет всю жизнь от этих признаний страдать, и вся его жизнь пойдет кувырком. А ты как считаешь?
– После твоего рассказа даже и не знаю, что сказать, – тихо ответил он, а про себя подумал, «малышка, не бойся, я не буду осложнять тебе жизнь своими ненужными признаниями».
Они снова замолчали. Он поднялся с песка и отряхнул брюки.
У нее сжалось сердце.
– Уже уходишь?
– Нет, просто затекли ноги.
Наташа села глубже в шезлонге и подтянула к себе колени, освобождая ему место, – присаживайся.
Он присел в шезлонг боком и оказался совсем рядом, его плечо и локоть касались ее колен и рук.
– Надеюсь, кресло нас выдержит, – она слегка подпрыгнула.
– Хочешь сломать его так же, как тогда сломала кресло в моем кабинете? – поинтересовался Эдвард.
– А-а-а-а, – с возмущенным вдохом она открыла рот, – как тебе не стыдно на меня наговаривать, я не ломала твое кресло.
Он засмеялся, – шучу.
Она тоже засмеялась, – да, это были классные два дня у тебя в офисе, – и, помолчав, добавила, – это были два моих желания.
– У тебя осталось еще одно, – напомнил он ей и тут же поправился, – но я согласен выполнить и миллион.
– Не надо миллион, у меня есть только одно, – вдруг прошептала она.
– Я весь внимание, – он посмотрел на нее.
Ее сердце бешено застучало, – поцелуй меня, – еле слышно произнесла она пересохшими губами.
Он потрясенно молчал и не сводил с нее глаз. А она, не в силах сдерживать желание, уже подвинулась к нему ближе, плотно прижавшись бедром.
– Теперь я знаю, что ты – это ты, и ты знаешь, что я это знаю. Пусть все будет по-честному. Поцелуй меня, как тогда, той ночью, – горячо зашептала она ему в щеку, касаясь губами кожи, и от запаха мяты у него закружилась голова.
– Малышка, что ты творишь? Что ты задумала? – только голос еще подчинялся разуму, потому что руки, не слушая его, уже обвились вокруг нее и сжали в объятиях ее тело, а горячие губы заскользили по ее шее.
– Не называй меня малышкой, – прошептала она.
– Хорошо, малышка, не буду, – горячими губами он перехватил ее губы.
– Через пять дней я выхожу замуж, после свадьбы я буду своему мужу самой верной женой. А сегодня у меня девичник, и ты мой подарок, – горько прошептала она.
– Малышка, если я начну целовать тебя, я уже не смогу остановиться, – задыхаясь, прохрипел Эдвард.
Наташа немного отстранилась и посмотрела ему прямо в глаза, – а я не хочу, чтобы ты останавливался.
***
«Я должен уйти прямо сейчас» – подумал он, но вместо того, чтобы встать, лишь сильнее сжал ее в объятиях, она прижалась к нему, они посмотрели друг другу в глаза, и вдруг весь мир вокруг них словно взорвался желанием.
И все повторилось, все было точно так же, как и в ту сказочную ночь. Ошибки быть не могло. Это были его руки, сдавившие ее, словно стальной обруч, это его губы прижались к ее губам, это было его тело, его волосы, его запах. Это был он. Ее мужчина. Ее любимый. Ее Эдвард.
***
– Мне пора, – Наташа встала и отряхнула с тела песок.
– Нат, – Эдвард потянулся к ней, прижался горячими губами к ее губам, медленно провел ладонью по щеке, – ты плачешь? – тихо спросил он.
– Нет, это дождь, – она посмотрела на черное звездное небо и вытерла лицо полой халата.
– Будь счастлива, малышка, – прошептал он ей.
– Ты тоже, – она глубоко вздохнула и направилась к лестнице, ведущей наверх.
После ее ухода Эдвард еще полчаса, словно окаменевший, сидел на песке, потом поднялся, подхватил свою бутылку виски и медленно побрел по пляжу.
***
Было очень темно, никто из них не заметил высокую темную фигуру, прилипшую к скалам.
США, Нью-Йорк, особняк Престонов, вторник 27 сентября 1988 года
– Мэтт, – Наташа присела рядом с ним на диван и прижалась к его плечу.
– Что, любимая? – Мэтт поцеловал ее в лоб.
Наташа молчала.
– Что ты хотела мне сказать? – он заглянул ей в лицо.
– Я хотела спросить у тебя разрешения, – она запнулась.
– Нати, я заранее разрешаю тебе все, что ты хочешь, – с улыбкой произнес он и снова поцеловал ее.
– Ты даже не спрашиваешь, что мне нужно? – с удивлением спросила она и подняла на него глаза.
– Нет, не спрашиваю, я знаю, что ты умная девочка, – он улыбался и смотрел на нее, – но если хочешь, можешь мне все рассказать…