Когда Расторгуеву показалось, что этому аду не будет конца, все прекратилось также внезапно, как и началось. Просто его перестали бить. И все. Воцарилась тишина. Мертвая... тишина. Расторгуев с трудом раскрыл слипшиеся от крови ресницы. Оба глаза заплыли так, что ему почти ничего не было видно, да и те узкие щели обзора, что он имел, мало что давали: все плыло перед глазами, тонуло в каком-то белесом тумане, силуэты предметов двоились, троились...
Расторгуев попытался встать, но ему удалось это сделать только с третьей попытки. Ноги и руки не слушались, были как ватные, каждая клеточка тела нестерпимо вопила от боли, подступала к горлу тошнота... Но он не сдавался. Превозмогая силу инерции, Расторгуеву сначала удалось дотянуться дрожащими руками до деревянных ручек скамейки, немножко подтянутся, опереться, встать на четвереньки, потом, не отпуская рук, морщась от боли и сплевывая кровавую вязкую слюну, встать на ноги... и тут же бухнуться на мокрое от крови сиденье, блаженно привалившись к спинке!
'У-у-ф... сейчас... вроде... получше...'.
Кто были эти молодчики, откуда они тут взялись, куда исчезли, зачем они нападали - эти вопросы совершенно не беспокоили едва живого Расторгуева. Он знал только одно - ему очень и очень больно, ему хочется прилечь и заснуть, но при этом он интуитивно чувствовал, что прилечь здесь нельзя - ему нужна помощь, медицинская помощь, ему нужна кровать, перевязка... 'Электричка!' - яркая вспышка ослепила покрывшееся сумерками сознание Расторгуева. -
'Электричка!'...
И в самом деле, он услышал отдаленный шум приближающегося электропоезда, прорезавший ночную тишь этой Богом забытой пустынной станции. Расторгуев почти ничего не видел вокруг, но звук поезда слышал ясно. И ещё... Он отчетливо осознавал, что ему надо ИМЕННО ТУДА! Только там его спасение... Только там...
Расторгуев сделал ещё одно титаническое усилие и оторвал свое избитое как груша, полумертвое, истекающее кровью тело, и, шатаясь, побрел к краю перрона. Яркий свет фонарей электровоза ударил в с трудом открывшиеся щелки опухших, синих с красными кровоподтеками мешков, которые только с довольно большой долей условности можно было назвать глазами, и раздался пронзительный визг предупреждающего гудка. Расторгуев улыбнулся, обнажив зияющие бреши в розовых от крови зубах, и приветливо помахал локомотиву руками. Яркая вспышка центрального фонаря, расположенного сверху, над кабиной машиниста, на миг ослепила Расторгуева и в этот момент круглый фонарь каким-то непостижимым образом превратился в солнцевидное лицо из портрета, которое он увидел также ясно и отчетливо, как тогда, на этом проклятом чердаке. А потом... Пронзительный визг, вырвавшийся из её искаженного гримасой гнева рта, пылающие ненавистью прекрасные фиалковые глаза с кроваво-красными искрами, хищный оскал белоснежных зубов... и... сильный удар прямо между лопаток...
...Когда машинист изо всех сил отжал тормозный стоп-кран, было уже поздно: колеса товарного электропоезда пронзительно заскрипели, но странный молодой человек в изорванном плаще и без одного ботинка, как мягкая кукла, как мешок с овощами, упал прямо на железнодорожные пути задолго до того, как локомотив окончательно остановился...
Машинист дрожащими руками перекрестился, достал из кармана грязный носовой платок, вытер холодный пот со лба и прошептал: 'Мать честная! Вот те РАЗ! Допился, алкаш... Надо же!'. А потом нажал кнопку переговорного устройства на приборной панели и, гулко кашлянув, вызвал диспетчера.
...А Ганин, между тем, благополучно добрался до своего дома и, не включая свет и не раздеваясь, буквально рухнул на нерасстеленную кровать. В голове был шум от выпитого, в душе - какая-то пустота, даже тревога за Пашку куда-то пропала. Было как-то безразлично, как-то... В общем, точно определить это чувство он всё равно не смог. Ясно было одно, он смертельно устал и ему хотелось спать. Ганин, не вставая, одними движениями ног, скинул на пол ботинки и положил очки на пол у кровати. Перед закрытыми глазами хаотически носились какие-то яркие пятна, огни... Где-то далеко взвизгнула электричка. 'Ну вот, Паша теперь уехал... Ну и слава Богу!', - сквозь сон подумал Ганин, а перед его глазами вдруг совершенно неожиданно возникло солнцевидное лицо с портрета, кокетливо состроило ему глазки и так радостно, но беззвучно, засмеялось, что Ганин не мог не улыбнуться ему в ответ, перед тем как окончательно не провалился во тьму беспамятства.
ДВА...
Ганин проснулся от невыносимо пронзительного звука дверного звонка - наверное, неприятнее его может быть только жужжание зубной бормашины. Голова нестерпимо болела после вчерашнего, в горле был какой-то вонючий ком, глаза не хотели открываться... Ганин попытался было спрятать голову под подушку, как когда-то делал в детстве, тщетно пытаясь отсрочить хоть на секунду неизбежный поход в школу, но и это не помогло: дверной звонок настойчиво и долго дребезжал, так что, наверное, если бы дом находился рядом с кладбищем, из могил встали бы мертвецы, чтобы спросить, кому в такую рань понадобилось так шуметь.
После длиннющего пятого звонка Ганин понял, что все его попытки игнорировать суровую действительность заранее обречены на провал и, с трудом встав с кровати, осипшим с похмелья голосом прокричал:
- Сейчас, сейчас, подождите, оденусь только!...
'И кого это в такую рань черти притащили?' - недоуменно подумал Ганин. - 'Неужели пьяный Пашка никуда не уехал, проспав электричку, а теперь вот наутро добрался до меня? Говорил же ему: 'останься!' - нет, намылился на ночь глядя в город... Что за человек, не пойму!?'. Ганин быстро подошел к умывальнику с зеркалом, ополоснул лицо холодной водой и внимательно посмотрел на свое отражение.
'Да уж... Ну и рожа...' - мрачно подумал он, недовольно рассматривая в пыльном и заляпанном пальцами зеркале свое помятое лицо с красными полосами на бледной коже, волосяные 'рожки' на голове и темные тени под глазами. - 'Алкаш, да и только...'. Вдобавок изо рта отвратительно несло перегаром.
Затем, взглянув на старинные настенные часы-ходики с кукушкой и увидев, что стрелки часов показывают семь с полтиной утра, Ганин с досадой вздохнул и решил как можно скорее уложить Пашку на приготовленную ещё вчера раскладушку, а потом залезть под одеяло и снова погрузиться в объятия Морфея - часа два поспать можно было ещё спокойно...
Поиски тапочек заняли ещё какое-то время, после чего Ганин, по-стариковски шаркая ступнями, побрел к двери и, повернув ключ на несколько оборотов вправо, резко потянул дверь на себя и... оторопел от удивления: кого-кого, а это лицо на крыльце своего дома он точно не ожидал увидеть! Прямо на него смотрело строгое лицо с густыми черными усами, такого же цвета мохнатыми бровями, серьезными, навыкате, карими глазами и густой курчавой шевелюрой на цветной фотокарточке, наклеенной на развороте ярко-красного удостоверения...
- Старший оперуполномоченный областного угрозыска майор Перепелица - речитативом отрапортовал мужчина, и Ганин испуганно, по-крабьи, молча попятился назад, в сени. Но отвечать ничего и не надо было. Майор Перепелица быстрым и уверенным шагом уже пересек сени и вошел в основное помещение, профессиональным взглядом окидывая все - стены, стол, шкаф, часы, умывальник, лестницу на чердак, полупустую бутылку настойки на столе, раздавленный окурок на полу... Майор, как и все следователи, был одет в штатское - замшевый мягкий коричневый пиджак, полустертые синие джинсы, кроссовки, под мышками он держал коричневую кожаную папку.
- Так, так, так, так... Следы попойки, два стакана, два стула... Все ясно, все ясно... - пробормотал еле слышно себе под нос оперуполномоченный, и, как бы только сейчас заметив, что находится в чужом доме и что у этого дома есть свой хозяин, повернулся к Ганину и спросил:
- Разрешите присесть?
- Да, да, конечно, садитесь, садитесь, пожалуйста... - закудахтал Ганин, услужливо, но при этом как-то неловко и неуклюже, поднося стул под зад следователя, при этом получалось, что стул своими передними ножками как бы бодал ноги следователя.
- Спасибо, я сам... - хмыкнул в свои густые черные усы майор Перепелица, и, легонько вырывая у до сих пор находящегося в шоке Ганина стул, сел на него, внимательным взглядом окинув всю его мешковатую, несколько неуклюжую фигуру от макушки до пят. Ганину в этот момент хотелось провалиться прямо в подвал. Он покраснел и почему-то почувствовал себя преступником: у него даже предательски задрожали руки, ноги и он тоже поспешил сесть, но подальше от неприятного визитера, на кровать...
- Курите? - быстро спросил Перепелица, доставая серебряный портсигар.
- Да... то есть, нет, не курю - испуганно ответил Ганин.
- Так 'да' или 'нет'? - недоуменно поднял брови майор.
- Нет... Курил, но бросил давно, лет пять назад...
Майор с уважением посмотрел на Ганина и опять хмыкнул себе в усы.
- Не возражаете?
- Нет-нет, что Вы! Вот, пепельница...
Оперуполномоченный закурил, молча продолжая осматривать Ганина: на всю его мешковатую фигуру в мятой рубашке, на его опухшее со сна бледное лицо, опущенный вниз взгляд из-под больших 'черепашьих' очков с очень толстыми стеклами, а потом перевел взгляд на несколько пейзажей на стенах - сосновый лес, излучина реки, колодец у луга...
- Вы - художник? - быстро спросил майор Перепелица, не отрывая взгляда от картин.
- Да... - механически ответил Ганин и тут же спохватился. - Ой, а откуда Вы знаете? Я же не представился...
- Мне о Вас рассказала гражданка Расторгуева, Татьяна Николаевна, по телефону. Знаете такую? - следователь опять пристально посмотрел в лицо Ганину, тот покраснел и потупил взор.
- Да, знаю. Это супруга моего друга, Паши... - опять механически ответил Ганин и тут же опять спохватился. - Ой, а с ним, что - случилось что-то, да?! До дому не доехал, да?! Пропал?! - Ганин вскочил с кровати и забегал по комнате, громко запричитав, размахивая руками. - Говорил же я ему, останься на ночь, останься... Ну куда его черти понесли! Куда?!
- Так, значит, Вы не отрицаете, что Расторгуев Павел Валерьевич, 1981 года рождения, был у вас весь вчерашний день и употреблял с Вами спиртные напитки?
- Ну, да... А что тут отрицать-то? Был... Я его сам пригласил ещё пару дней назад. Только вот выпили мы с ним всего ничего... - и тут же испугавшись, что о нем подумают, затараторил: - Да мы не для выпивки собрались, не подумайте, мы картины обсуждали, мы сокурсники с ним, друзья, единомышленники!
- Друзья, значит... Единомышленники... - задумчиво проговорил Перепелица, внимательно осматривая открытую бутыль и нюхая её горлышко. - Интересно, а почему это 'друг' и 'единомышленник', вдруг, на ночь глядя, отправляется на станцию, как будто от кого-то убегая, а? - и исподлобья взглянув на ломавшего руки на груди Ганина.
- Да не убегал он! Говорю ему, 'останься ночевать', а он, 'жена, дети, не могу'...
- ...А супруга его - резко перебивая Ганина, впрочем, не повышая при этом голоса, сказал следователь, - Расторгуева Татьяна Николаевна, рассказала мне совершенно другое: что Расторгуев Павел Валерьевич прислал ей смс на мобильный телефон, что он встретится с Вами, Ганиным Алексеем Александровичем, для обсуждения Вашей предстоящей выставки, а потом вернется домой. Спрашивается, зачем Вы хотели задержать Расторгуева П. В. у себя дома на всю ночь, в глухом садовом поселке?
- Да не задерживал я его, не задерживал! - не выдержал Ганин и опять принялся бегать по комнате. - Жене он просто никогда не говорит правду, у них все давно на грани развода, Пашка не ночует дома периодически, вот и все! А ночевать он у меня захотел сам, поговорить об искусстве, о жизни, вот и все, а потом вдруг резко передумал и решил вернуться домой! А я ему, 'куда ты на ночь глядя', а он, 'жена, дети'...
- Ну, ладно, ладно! - поспешно замахал рукой следователь. - Это я уже слышал... - 'накручивать' Ганина больше не имело смысла - все с ним Перепелице уже было ясно. - Да не беспокойтесь Вы так, Алексей Юрьевич, сядьте, выпейте, в конце концов, Вас уж точно никто ни в чем не подозревает. Супруга Расторгуева о Вас очень хорошо отзывалась, да и коллеги и друзья потерпевшего, которых я успел обзвонить, тоже.
И тут до Ганина, наконец-то, дошло...
- Подождите... подождите... в чем... не... подозревают... что... с... Пашей...? - прошептал, задыхаясь, Ганин, пододвигая стул прямо к майору и медленно на него садясь. Он, казалось, уже знал ответ, но инстинктивно пытался ухватиться как утопающий за соломинку, хоть на секунду пытаясь отсрочить неизбежное...
- Гражданин Расторгуев П. В., - бесстрастно и четко ответил следователь, внимательно глядя в глаза Ганину, - упал вчера примерно в 23:45 под колеса товарного поезда. В принципе, такую смерть я бы легко мог квалифицировать или как самоубийство, или как несчастный случай - погибший находился в состоянии сильного алкогольного опьянения, а, по словам жены, страдал затяжными приступами депрессии и запоями, если бы...
- Что... если бы... - шепотом, забывая о всякой субординации, схватив за руку следователя, спросил Ганин, просто пожирая его глазами.
- ...если бы не были обнаружены следы крови, а также окровавленная шляпа на скамейке перрона.
- Мать честная! - всхлипнул Ганин и беззвучно зарыдал, закрыв лицо руками, а его очки беспомощно упали на пол.
Лицо следователя передернуло и он резко встал, оперся рукой о спинку стула Ганина и успокаивающе потрепал рукой его плечо:
- Гражданин Ганин, Ваши сведения очень важны для следствия, очень... Дело действительно не простое и только Вы можете дать хоть какие-то нити для его распутывания: Вы - единственный, кто в этой округе видел потерпевшего незадолго до смерти. Выпейте, Вам будет легче! - майор взял почти пустую бутыль с настойкой и резким движением налил в грязный стакан уже немного выдохшейся темно-красной жидкости.
Ганин торопливо закивал головой, шумно высморкался в платок, который он достал из нагрудного кармана рубашки, вытер глаза рукавом и быстрыми, чмокающими глотками, осушил стакан, а потом рассказал все, что произошло за вчерашний день - от встречи с Расторгуевым в городе до их расставания на пустынном ночном перроне пригородной электрички.
...- Поня-я-я-ятно... - протянул следователь, дослушав до конца сбивчивый рассказ Ганина и затушив в жестяной пепельнице уже пятый окурок. - Значит, по-Вашему выходит, что возвращение гражданина Расторгуева было совершенно ничем не объяснимым - ну, разве что запоздалыми муками совести перед женой и детьми -, а его смерть на рельсах - ничем не мотивированной и случайной, не так ли?
- Гм... - озадаченно хмыкнул Ганин. - Я этого не говорил, но вполне возможно: Пашка - человек ветреный, непредсказуемый, он действительно может менять свое решение в считанные минуты. А вот что касается смерти... Не знаю даже... Просто смерть таких близких для меня людей такая редкость...
- Редкость, Алексей Юрьевич!? Редкость?!!! - внимательно сверля взглядом Ганина, вдруг повысил голос следователь. - А гражданка Мещерякова Лариса Николаевна, Вам, случайно, не знакома?
- Лариса? Как же... Мы... в общем, мы встречались...
- А знаете ли Вы, что она найдена мертвой буквально позавчера, 12-го числа, в четверг?! Она выпала из окна тринадцатого этажа прямо посреди бела дня! Тут уж Ганин вскочил как ужаленный, схватившись за голову.
- Ла... Лара... Ларочка! Какой кошмар!
- Это уж точно! Что Вы можете сказать об этом? Её мать говорила, что последний человек, с которым общалась её дочь - это Вы. Странное совпадение, не так ли? Мне передали вести её дело и тут - таинственное убийство второго Вашего гостя - Расторгуева! Думаю, мне стоит съездить в архив и хорошенько покопаться, возможно, будут и другие жертвы Вашего гостеприимства!
- На что... на что... на что Вы намекаете! - затрясся всем телом Ганин.
- Ни на что! Просто отмечаю связь - два Ваших гостя и два несчастных случая, с интервалом в один день. Что Вы можете сказать о гражданке Мещеряковой? Как Вы с ней расстались?