Будто случайная, встреча двух караванов контролировалась лично Шимоном. Он еще раз убедился в безопасности новых попутчиков, вставших неподалеку передохнуть и поесть.
– Зажиточные египтяне, – определили погонщики местные, разведав, что поклажа в мешках – это зерно золотое для людей побережья.
На охристой неприютной земле расположились два стана, по периметру стражу поставив. Все выглядело так, будто торговцы нечаянно встретились в месте безлюдном и встали, чтоб отдохнуть. Вздрогнули бы иерархи Бейт Элохим в Иерушалайме, если б узнали, кто встречается в этот момент незаметно в пустыне.
Царь Хордос в шатре принимал главного раввина александрийского Моисея. Вошел деловой человек, с глазами внимательными, лет неопределенных, ибо и частичная седина в волосах и оставшаяся в них смоль не позволяли указать на точный возраст его. В простецкой накидке священника не было даже намека на главнейшего служителя иудейскому Богу и ненавистного для священников Иерушалаймских. В нем не было чванства и набожности показной, как у служителей главного храма евреев. Он был принят с почтением. Царь встал навстречу, приветствовал, молча, усадил на мягкий диван опасного гостя, сел напротив. Между ними был низенький стол с едою и фруктами, и водой. Наконец, станет известно, что заставило двинуться в путь такой дальний служителю Бога из Александрии. Хордос ему улыбался, а сам чуть не крикнуть хотел: «Говори же!».
Моисей, как и подобало бы дипломату, выдержал долгую паузу, стал задавать незначащие вопросы, пока чуть не вывел царя из себя.
– Нам в путь пора очень скоро, солнце садится. Я не могу опоздать на встречу с Повелителем Мира, – Хордос сделал акцент на одном из самых высоких титулов цезаря.
Сидящий напротив священник александрийский Моисей проявил свою твердость:
– Мы поддерживаем тебя во все твои дни и даже содержим, если ты помнишь.
– Я помню всегда.
– Я пришел не за платой. С предложением дела, которое только ты способен исполнить.
Они перешли на шепот.
– Состарившийся самовластный Август заставил подчиненного Тиберия оставить навсегда свою жену по имени Випсания и вновь жениться на овдовевшей дочери его, несчастной Юлии. И за Азиния Галла он выдал Випсанию. Очень Тиберий страдает теперь, потому, что он однолюбом является. Мы нашли ему женщину, очень похожую на Випсанию, и считаем, что он примет ее. С твоей помощью.
Хордос был ошеломлен грандиозным планом александрийцев. Попытавшись ответить, он почувствовал першение в горле, выпил вина, посидел еще и спросил:
– Вы хотите получить нашего потомка от Бога?
– Если родится младенец от императора, этот наш мальчик вознесется на небо, ибо, что может быть выше властительного Рима? Помоги нам, царь, как мы помогаем тебе.
Долго молчал, просчитывая выгоды и угрозы, опытный политик. Он встал и ходил по шатру, снова сел и раздумывал. И спросил:
– А если в Бейт Элохим узнают?
– Только трое посвящены в это дело. Ты, я и Мария. Остальные ушли в мир иной. Да, я грешен. Но я думаю о ха-Эрец и свободе ее.
Хордос вскинул хитрый взгляд на Моисея:
– А еще о господстве над Римом.
– Не без того, – улыбнулся священник. – Ты сможешь исполнить задуманное?
– Женщин Тиберию поставляет Луций Сеян, который мне обязан кое-чем. У меня есть свидетельства, что он сожительствовал с женою Понтия Пилата, когда тот воевал в Германии. Если его прижать…
Хордос старался утихомирить свой громкий голос, и за пределы палатки не ушел ни один из вопросов-ответов.
– И кто же она? – Хордос заинтересовался.
Моисей приложил палец к губам, предостерегая царя, потом сказал тихим голосом:
– Мария из рода Давида.
– Я думал, остался один недотепа Иосиф из этого рода. Покажи мне ее.
Священник согласился, подал знак. Воитель Шимон ввел девушку в шатер и Хордос впился глазами в нее. На ней тончайшая белая туника была подпоясана на талии, что означало ее девичество. Царь беззастенчиво рассматривал ее тело, даже руку протянул, пощупать:
– Подойди.
Она понравилась престарелому. Она бы любому понравилась. Об этом и говорил Хордосу мудрейший Моисей.
– Ты случайно, как будто, покажешь Тиберию нашу деву Марию в твоей Кесарии великолепной. Говорят, что правители там расслабляются, иногда забывая даже о делах государственных. Она же сделает то, чему обучили ее. Мне грех говорить, как священнику, но Клеопатра и разумом и привлекательностью намного уступит красавице нашей. А тем более образованием. Уверен, кесарь влюбится сразу, как ты, уважаемый царь.
Оказалось, что как и властитель мира Тиберий, Хордос тоже никого любил, кроме жены своей. Мирьям! Мирьям ха-Хашмонаит. Девы самые привлекательные соблазняли его, и даже сама Клеопатра, но царь боготворил жену свою, хоть та была своенравной и подвластной сиюминутным раздражениям против мужа. Он прощал. Но не другим. И то, до поры. Хордос все-таки расправился с нею. Как Мария напомнила ему Мирьям!
Но Моисей охладил старика, сказав на латыни:
– Мы растили ее для Бога. Не для тебя.
Сам, являясь стратегом, Хордос оценил этот план дальновидный. Чтобы выжить своему государству, надо внедриться к врагу, в его самое сердце. Уже сейчас в Риме есть еврейский квартал, есть еврей даже в Сенате. А если будет наследником Цезаря потомок Сима?
Глядя прямо в глаза раввину Александрии, Хордос грустно сказал:
– Жаль, что мы с тобой не узнаем, станет ли наш парень управлять этим миром. Ибо не доживем мы до этого часа.
На что, размышляя, старик ответил ему:
– Зачем же нам знать? Мы сделали задел на долгую перспективу. Ради народа, не для тщеславия собственного. Так? Умирая, я буду знать, что заронил это семя, которое произрастет ради ха-Эрец. Зато мы с тобой постарались, чтоб хотя бы лет через двадцать наш мальчик окажется правителем империи римской.
Хордос кивнул, согласился. Заговорщики замолчали, вдумываясь в предстоящее, восхищенные тем, что, возможно, случится потом, через годы.
– Могу я идти? – спросила Мария у них на латыни.
Впервые тиран, жестокий правитель Хордос сделал то, что могло показать его слабость. Он девушку подозвал и поцеловал подол ее платья. Как целуют воины знамя, как целуют уходящих на смерть ради многих других.
Совсем уже спала жара, можно трогаться в путь. Оба лагеря быстро снялись, караваны сначала пошли параллельно друг другу, потом египтяне повернули налево, туда, где гавани Средиземноморья и заказчики их товаров. А израильтяне шли почти, что всю ночь к Кесарии. И с ними в отдельной повозке ехала жемчужина этих земель, Мария.
Благословенная Кесария! Хордос пришел с караваном и, можно сказать, вытягивал шею вперед – не опоздал ли? На море смотрел. Не здесь ли уже император? На колесницу взошел, заставил возницу мчать их вдоль берега. Высматривал – не плывут ли галеры властителя мира?
Центурион Марий и начальники подразделений сидели на ступенях театра, они во все горло обсуждали, как встретят торжественно свое божество – великого цезаря. Отсюда видна была гавань великолепная и бесконечное море. Корабли разных стран на приколе стояли, кто-то только причаливал, а другой поднял весла и с боем больших барабанов отправился в путь. Справа вдоль берега вытянулся гипподром, на котором готовились колесницы к забегам. Их украшали изысканно – надо радовать взор императора.
Марий поглядывал на маяк, с которого знак подадут, если увидят флотилию, а главное – флагман римских галер.
Колесница царя в сопровождении всадников примчалась к подножью театра. Центурион и кесарийский наместник Нафанаил приветствовали Хордоса.
– Все готово?
– Надеюсь, – Марий ответил. – Ты сам все проверишь, а также подскажешь, что мы могли упустить.
Весь этот день, несмотря на жару, царь придирчиво исследовал готовность помещений, садов, терм, прислуги к знаменательной встрече, и к вечеру только присел на террасе дворца, чтобы полюбоваться твореньем своим. Даже в хамсин-суховей ощущалось живительное дуновение с моря, чего не дождешься в Иерушалайме. Хордос смотрел на порт, на центр города, на свой амфитеатр и храм величественный, цезарю посвященный, сияющий в лучах медленно ныряющего в море светила. А совсем ведь недавно в этом месте мелкодонные только фелюги рисковали пристать к берегам, ибо скалы подводные, мели коварные, тайком поджидали жертвы свои.
Кесария погружается тихо во тьму теплой ночи. Тут и там зажигаются факелы и костры. Огонь на внушительном маяке, казалось, ярче лишь стал из-за наступающей черноты, а крики моряков, скрип весельных уключин, ржанье лошадей становились все реже и тише. Приятная приморская нега ожидала сидящего в кресле царя Иудеи. Как вдруг втрое ярче свет воспылал в голове маяка, наверное, в огонь подбросили горючую черную кровь земли, привезенную из Аравии. Колокол грянул, крики воодушевления раздались по всему побережью. И Хордос увидел важно и медленно входящую во внутреннюю гавань неправдоподобно большую гексеру. Весла гребцы подняли, чуть ли не вертикально вверх, проплывая ворота, а потом, вмиг, в совершенстве обученные, опустили и тут же втащили вовнутрь корабля. Забегали матросы по реям и вантам. Стал спускаться алый кожаный парус, борт соприкоснулся с пирсом, легкое подрагивание судна и громкое приветствие команды пронеслось над волнами:
– Аве цезарь!
И с берега кричали:
– Аве цезарь!
…От гортанного громкого крика моряков из далекого прошлого Хордос проснулся, вскочил со скамьи, отгоняя прочь воспоминания. Нет, не море теперь перед ним, а стены дворца, и не бриз ожидается легкий, а жаркая духота. Пора. И открыл он дверь потайную, проследовал темным узким проходом, который слышал только его лишь шаги вот почти уж полвека. Главнейшие поводы требовали идти подземельем на тайные встречи. Что за важность заставила шаркать по каменным плитам в столь раннее утро?
Событие в Бейт-Лехеме. Ну, какое там вообще возможно событие в маленьком поселении? Но случается так, что самое важное затевается во дворцах, а свершается в шалашах и трущобах. Не так ли и Рим грандиозный возник? Кто стоял когда-либо на Палатинском холме и смотрел сверху на Тибр, сейчас едва различимый внизу из-за новых построек, представит с трудом, что там, в заболоченной прежде местности, волчица нашла Ромула и Рема, вскормила младенцев. Но это Рим, а что Бейт-Лехем?
Евангелие от Иосифа
Бейт-Лехем. Там дома на желтых холмах, крыши плоские, и живет в них меньше тысячи простолюдинов. Скотоводство, посевы, охота – этим они добывают средства на жизнь. Животных в домах содержали, внизу, сами жители обустраивались на втором этаже. Обычно для всех – жить в одном строении со скотом.
Туда привел на время жену свою потомок династии еврейских правителей, последний, кого еще не успел заподозрить царь ни в чем осуждаемом. Кровь Давида течет в Иосифе из Нацерета. Он считался слабохарактерным, правда, иногда удивлял проявленьями резкости и раздражения. Увлеченный науками, он игнорировал разговоры о власти, политике.
Полгода назад царь ему повелел взять в жены знатную женщину, тоже из рода Давидова, привлекательную Марию. Так Хордос Великий хотел, а ему перечить нельзя. Сам царь призвал его в Иерушалаймский дворец и, глядя в глаза ему, приказал безо всяких сомнений поверить, что ребенок, которого носит Мария под сердцем, был зачат по высшему повеленью от Духа святого.
– Если кто-нибудь спрашивать будет, чей ребенок – ответишь, что твой. А когда уже пыток не вынесешь, то раскроешься, будто от Духа святого. И до рожденья ребенка – не прелюбодействуй с Марией, храни ее мнимую девственность, – царь повелел.
Иосиф не смел отказаться от роли отца неизвестно кого, ибо Хордос был крут на расправу. А он из мужчин был, наверно, последним, кого не убили, из рода Давида. Ученый и вовсе не воин, и не претендент на престол. Царь хитроумный и тут рассчитал – Иосиф не дремуч, как другие мужчины, мог допускать и погрешности в правилах поведения общего, а характер его сломить – дело времени. Унизить такого приятно владетелю трона. Это Хордос умел. Пусть жена трусливого Иосифа носит во чреве ублюдка, раз не смог сам Иосиф предъявить притязания собственные на власть.
Хордос оплатил церемонию свадьбы Иосифа и Марии, которая в Нацерете состоялась. Но и при щедрых подарках Иосиф не стал пышно праздновать, пригласил узкий родственный круг и нескольких близких друзей. Миртовыми ветвями украшен был дом. После того, как Иосиф простер над головою Марии край одежды своей в знак того, что отныне он принимает её в свое владение, начался свадебный пир.
Угощение и вино были самыми лучшими. Пахнет жареным мясом, подносы стоят с фаршированной рыбой, финики и гранаты, а также оливки наполняют большущие чаши.
Много даров принесли новобрачным. Одного только дара лишен был Иосиф – выбрать жену себе и принять ее девственницей. Вручили ему жену эту насильно. И сидел он, грустил на свадьбе своей. И Мария ни слова не проронила. Веселились, зато приглашенные все. И с улицы к ним приходили нежданные гости поздравить с надеждою на угощенье. Им на пороге вина наливали и вдоволь давали фруктов.
Ближе к ночи опьяневшие гости спросили еще им добавить вина, ведь чаши их опустели. Удивился Иосиф, ибо много было припасено опьяняющего напитка. Но на кухне он сам убедился, что все амфоры выпиты. Трезвый и раздосадованный пожеланием пьяниц, и вообще, уставший от собственной свадьбы, Иосиф велел взять пару кувшинов из-под вина, наполнить водою и выдать на стол. Он вернулся к гостям и кувшины за ним принесли.
– Мне налейте немного, – попросил.
Вода, слегка окрашенная остатками бывшего в амфорах вина, наполнила кубок. Иосиф поднял его, провозгласив, что сейчас будет подано лучшее, очищенное от примесей всяких вино.
– Пейте, гости! Пейте за свадьбу мою, за невесту.
Его вывела из себя эта лживая атмосфера, он противен был сам себе, в нем проснулась та часть его, что наследовал он от предка Давида. Ну-ка пейте, пейте воду и можете объявить меня скрягою. И проваливайте. Надоело. Он выпил чашу свою, подкрашенную воду с легким запахом вина. За ним и гости пить стали. Иосиф критики ожидал и протеста, насмешек, и готов был ответить. Но чаши выпиты, поставлены были на стол, закусывают люди и никто не говорит, что выпито не вино.
Тогда Иосиф спросил:
– И как вам на вкус вино это светлое?
– Иосиф, оно вкуснее, чем было до этого. А есть еще?
– Сколько угодно, – ответил растерявшийся даже Иосиф. – Пейте, гости.
Удалившись, чтобы, как будто, предаться наслаждениям на брачном ложе, Иосиф с Марией без слов разошлись в разные углы спальной комнаты, и молча, ждали друг от друга первых шагов.
– Я Иосиф. Меня готовили стать царем Иудеи. Но римляне все изменили. Идумеянин Хордос стал властителем. Нас называют плотниками. Мы строители. Царь возвел в Иерушалайме новый Бейт Элохим, превзошедший храм Соломона, гавань искусственную построил в Кесарии с гостиницами, стадионом, амфитеатром и термами. Дворцы он возвел в Иерушалайме и Иерихоне, Сепфорисе и Перее и в Вифарамфте. И даже на вершине горы Мецады он воздвиг два дворца. И много еще другого. Я построил дома Самуэлю, Рахили и многим еще в этом городе. Мы строители, плотники. Только я строю домишки, а этот полукровка – дворцы.
– Я Мария. Меня готовили к дальнейшей жизни, как матери императора. Я подчинилась решению мудрейших нашего народа. Император или претендент на престол, я не знаю, был со мной. Враги наши римляне считают его Богом на земле. Прости, что тебе навязали меня. Это политика.
– Не думай, что я смирился со своим положением. Сила на их стороне. Но мы с тобой просвещенные люди. Тот, которого ты вынашиваешь, будет властителем.
– Кем?
– Царем Иудеи. И не важно, чьего есть он семени. Важно, что сделаю я. Для народа нашего.
Тихий философ Иосиф восстал в эту ночь. Задумал большую игру с народом и властью.
– Не бойся, Мария, я не трону тебя. До времени. Я сам так решил, и царь так сказал.
В месяц ав ожидалось рожденье ребенка. Иосиф, он и до этого был нелюдимым, замкнулся совсем. Он встал, взял семью и направился в Бейт-Лехем. Мария была тяжела и они не успели найти ей приюта достойного.
– В ясли! – повелел престарелый Матфей, мигом поняв, что пришедшая в город незнакомка вот-вот родит.