Они втроем тихо отдыхали на скамейке у станции, а железнодорожники пополняли запасы воды, когда с запада появился другой поезд. Это был короткий состав, ведомый старым обветренным красным локомотивом, за которым виднелись три серых товарных вагона, вагон-купе и два больших товарных вагона, окрашенных в тусклый зеленый цвет. Когда поезд остановился, они увидели, как из пассажирского вагона появились пять вооруженных охранников в коричневой форме НКВД с винтовками с примкнутыми штыками. Федоров проследил за тем, как один из них подошел к первому вагону и поднял металлическую задвижку, а остальные четверо медленно открыли двери.
Из темного внутреннего пространства раздались стоны и донесся запах экскрементов, мочи и немытых тел, несмотря на то, что они сидели за двадцать метров от вагона. Федоров сразу понял, что это была группа заключенных, скорее всего, направляющихся в один из сотен трудовых лагерей, раскиданных по неприступным районам Сибири в огромном «Архипелаге ГУЛАГ».
Эти потерянные души, вероятно, оказались здесь после дикого и неожиданного момента, когда солдаты ворвались в их дома, громко стуча в двери с криками «Otkroite!». Их жалобы или отсутствие каких-либо доказательств их преступления не имели значения. Часто хватало даже того места, где они жили, чтобы их вытащили из их домов среди ночи и загнали в эти уродливые вагоны, направляющиеся в забытье Сибири. После того, как они достигнут своей цели, тех, кто пережил этот гнетущий путь, ожидал допрос «синими фуражками» из НКВД, их «дела» рассматривались на месте, и выносилось решение, определяющее их жизнь на долгие годы — или завершающее ее.
Эти люди выглядели так, словно провели в поезде долгое время, изможденные и подавленные. Глаза на напуганных лицах смотрели словно безучастно, словно они отказывались признавать или верить в то, что с ними происходит. Федоров посмотрел на Трояка, покачав головой.
— Добро пожаловать в мир Сталина, — тихо сказал он. — Пока что нам удавалось двигаться на запад достаточно легко, но мы забываем, что произошло в эту войну, страдания, нанесенные нами собственному нарожу, террор и несправедливость.
Трояк кивнул, неприязненно глядя на солдат. Вскоре они поняли, что помимо проветривания тесного вагона, охранник также намеревались убрать всех, кто умер прошлой ночью. Они принялись резко рявкать на людей, сгрудившихся в вагоне, и Федоров заметил, что они указывают руками на человека, лежавшего на засыпанном грязной соломой полу. Они хотели вытащить его, но затем раздался детский плач и женские рыдания, а затем Федоров заметил мальчика, державшего лежавшего старика за руку и плачущего. Он не хотел отпускать его, что вскоре побудило одного из охранников отвесить ему жесткую затрещину, а затем еще одну, отчего ребенок заревел еще громче.
Федоров не выдержал, поднимаясь с места с сердитым выражением на лице.
— Да, мы здесь, чтобы остановить третью мировую, но можем сделать что-то и с этим, твою мать. — Он решительно направился к вагону через пути. Трояк и Зыков сразу поняли, к чему идет и начали пристально следить за вооруженными солдатами.
— Боец! — Крикнул Федоров. — Ты что делаешь! — Он заметил, что солдат, ударивший мальчика, собирался ударить парня штыком, и схватил его за руку, оттащив. Охранник обернулся, замахиваясь прикладом, но увидев на Федорове черную ушанку и награды, остановился.
— Виноват, товарищ полковник. Я думал, это один из них, — он насмешливо кивнул в сторону вагона. Федоров заглянул внутрь, ужасаясь состоянию. Люди были прижаты друг к другу настолько близко, что едва могли двигаться. Из открытых дверей доносился запах смерти. Федоров увидел, что им удалось отодрать одну из половиц в центре вагона, и образовавшаяся дыра служила туалетом. Мысль о том, что этим людям — мужчинам, женщинам, детям — приходилось сидеть над ней на корточках в едущем поезде, вызвала у него отвращение. Две или три женщины тихо рыдали, а мальчик все еще дергал старика за руку, крича «dedushka, dedushka».
— Этот человек умер, — сказал охранник. — Нужно его выбросить.
Федоров подался вперед, заметив, что люди инстинктивно отпрянули от него — от формы, которую он носил. Они не знали его, но, несомненно, видели много людей в такой форме.
— Не бойся, — тихо сказал он, мягко положив руку на голову мальчика, словно пытаясь унять боль после удара. Молодая женщина нашла в себе достаточно храбрости, чтобы встретиться с ним взглядом, смотрела на него, и он поманил ее рукой. — Помогите мне с ним, пожалуйста.
Он сказал мальчику, чтобы он не волновался, а его деда заберут к врачу. Услышал его голос и увидев выражение его лица, люди, казалось, поняли, что он был каким-то другом человеком, несмотря на форму, и двое мужчин решились помочь. Одна из женщин забрала мальчика, а он вытащили тело старика. Охранники просто тупо стояли рядом, думая, что они просто выбросят тело из вагона, и когда Федоров понял это, то резко приказал им взять тело и унести с глаз ребенка.
Федоров повернулся к солдату, ударившему ребенка, с явным гневом.
— Как фамилия, боец?
— Мельников, товарищ полковник.
— У тебя есть дед, Мельников?
— Товарищ полковник?
— У тебя есть дед, я спрашиваю? Что бы ты сделал, если бы он лежал там, на грязном полу? А штык тебе зачем? Ты что, собрался убить ребенка?
— Его дед не настолько идиот, чтобы оказаться в этом вагоне, — раздался жесткий голос, и Федоров обернулся, увидев сотрудника НКВД, выходящего из вагона. Он был похож на офицера и явно не был счастлив.
— Кто ты такой и что здесь делаешь?
ГЛАВА 2
По звуку его голоса Федоров понял, что этот человек был начальником охраны поезда, лейтенантом по званию и человеком, привыкшему к боли и страданиям других и по настоящему ответственным за созданные здесь условия. Он понимал, что этот поезд был, вероятно, лишь одним из сотен других, прошедших на восток за этот месяц и хотя он понимал, что это было не более чем бесполезный плевок против накатывающегося на него прилива, он был здесь, перед этим поездом, в этот момент и был, господи, полон решимости что-то сделать.
— Какое мне дело? — Сказал он со всей угрозой, какую только мог выразить голосом. Он повернулся к человеку, выражая свое недовольство сознательным молчанием и глядя на него сверху вниз. На офицере были черные кожаные сапоги над темно-синими галифе и кожаная куртка с позолоченными пуговицами. Через плечо был перекинут кожаный ремень, на котором на левом бедре висела кобура с пистолетом. На другом бедре висел коричневый кожаный планшет. На голове у него была синяя фуражка с золотой звездой на красном околыше. На лице было заметно пятно от сигаретного дыма, и он сделал длинную затяжку прежде, чем затушил сигарету, тяжело дыша.
— Это мои люди, — медленно сказал он. — Это мой поезд, и у нас есть свое расписание. А кто вы?
Федоров проигнорировал вызов.
— Ах у вас расписание? Да? Хорошо. И когда же вы собираетесь отправляться, товарищ лейтенант? — Он добавил немного презрения в голосе, называя звание, так как его собственное звание и знаки различия были очевидны, как и награды — Орден Красной звезды на правой стороне груди, правильным образом расположенный за орденом Отечественной войны I степени.
— Как только накормим этих выродков. А вам какое дело?
— О моих делах не беспокойтесь, лучше подумайте о своих. Состояние этого поезда отвратительно. Немедленно выведите людей из вагонов, затем очистите их, положите свежую солому и накормите всех. Вам ясно?
— Очистить? Мне и моим людям? — Ухмыльнулся лейтенант. — Вы, должно быть, шутите.
— Должно быть, вы оглохли, — быстро парировал Федоров. — И, возможно, еще и ослепли. — Затем он сделал то, что видел однажды в кино, хотя не мог вспомнить, в каком именно. Он встал, вытянув руки вдоль боков напротив лейтенанта, а затем поднял правую руку и громко щелкнул пальцами, словно подзывая злую собаку.
— Старшина!
Послышались тяжелые шаги по гравию железнодорожной насыпи, и крепкий сибиряк появился на сцене.
— Товарищ полковник? — Сухо сказал он, явно будучи намного опаснее любой собаки.
— Старшина, лейтенант, должно быть, оглох. Он, по-моему, не понимает приказа. Что вы думаете?
— Прискорбно, товарищ полковник, — сказал Трояк, смерив лейтенанта жестким взглядом.
— И, должно быть, лейтенант еще и ослеп, потому что, похоже, не видит, что перед ним стоит полковник НКВД.
— Совсем ослеп, товарищ полковник, — сказал Трояк, сознательно подавшись вперед.
— Согласен. Можем ли мы что-то сделать, сержант?
— Товарищ полковник, возможно, товарищу лейтенанту нужны новые очки, — сказал Трояк, снимая с рук перчатки, глядя на офицера убийственным взглядом. Он заметил, как его рука медленно потянулась к кобуре на левом бедре, и он добавил голосом настолько враждебным и угрожающим, что от него действительно могла застыть кровь в жилах. — А если товарищ лейтенант еще и настолько повредился головой, чтобы попытаться выхватить пистолет, возможно, следует оторвать ему голову и засунуть ему в задницу.
Трояк сжал зубы и сделал два шага вперед, не отрывая взгляда от лейтенанта, давя пугающей силой и массой. Лейтенант инстинктивно отпрянул, словно перепел перед каменным великаном. Очень немногие люди могли бы не отступить перед Трояком, особенно с подобным выражением лица.
Федорову пришлось сделать усилие, чтобы сохранить серьезное выражение лица. Он повторил приказ:
— А теперь вы и ваши люди оставите оружие сержанту и найдете лопаты, лейтенант. Затем вы почистите оба вагона. Положите туда свежей соломы, убедитесь, что все люди будут накормлены и поставите по бочке воды с чашками в каждый вагон. И сделаете это в темпе! Поезд должен следовать по расписанию, как вы сами сказали мне минуту назад.
Лейтенант НКВД был в ярости, но явно напуган. Его взгляд метался от Федорова к Трояку и обратно, а рука все еще держалась на кобуре. Он покосился на своих людей. Трое все еще стояли у открытой двери вагона с винтовками с примкнутыми штыками в руках и смотрели на лейтенанта, задаваясь вопросом, что им делать. Один из них медленно поднимал винтовку, направляя ее на Федорова, пока не услышал новый голос. Зыков пристально следил за ними, в особенности за вооруженными. Он спокойно вышел на всеобщее обозрение, держа наготове российский спецназовский пистолет-пулемет.
— Наконец-то работа для моего «Бизона-2», — сказал он, указывая на оружие, направленное на солдат. — Патроны повышенной мощности девять на восемнадцать от пистолета Макарова в шнековом магазине на шестьдесят четыре штуки. Семьсот выстрелов в минуту. То, что нужно, чтобы зачистить помещение. — Он стоял, глядя на солдат с мрачной улыбкой.
Наконец, лейтенант отдал приказ:
— Опустите оружие и делайте так, как говорит товарищ полковник, — сказал он с явным напряжением, покраснев от гнева и унижения. Затем он повернулся к Федорову. — Это неслыханно! Начальник службы охраны захочет узнать об этом, я вас уверяю.
— И где он? Где-то здесь? — Федоров огляделся по сторонам. — Так где он? Еще кому-то нужно разъяснить, как делать свою работу?
Лейтенант бросил окурок на землю и, кинув досадливый взгляд, повернулся, но Трояк положил ему на плечо руку, удерживая на месте, а затем ловко вытащил пистолет из кобуры.
— Он же оглох, товарищ полковник. Собрался уйти, не сдав мне оружие, как вы приказали.
— Прискорбно, — сказал Федоров.
Зыков стоял в нескольких шагах от него, пытаясь сдерживать смех, но продолжая пристально следить за солдатами. Затем, по жесту Трояка, он быстро собрал у них винтовки. В задней части вагона нашлись лопаты, и Федоров поручил Трояку проконтролировать, чтобы все было сделано правильно.
— А что с ними? — Лейтенант НКВД указал на людей в поезде.
— О них не беспокойтесь. Я прослежу за ними, пока вы будете работать. А теперь приступайте, товарищ лейтенант. У меня тоже есть свое расписание. Сегодня я должен проверить еще три поезда, а вы только что прервали наш обед.
Лейтенант и его люди разгрузили первый вагон, и Федоров отметил, что они помогали малолетним и немощным. Он также сказал Зыкову вывести пятерых солдат, ехавших с ними, и разгрузить второй вагон с заключенными. Увидев то, что случилось, и поняв, что им предстояло и дальше ехать в одном вагоне с этим неожиданно появившимся полковником, они не выразили протеста и быстро взялись за дело. Когда лейтенант увидел этих людей, то, естественно, предположил, что это были солдаты из подразделения Федорова, и внутренне обматерил свою неудачу, выразившуюся в том, что он нарвался на этого полковника. Он не ожидал встретить здесь еще одно подразделение НКВД.
Федоров следил за происходящим, пока не убедился, что работа ведется в соответствии с его приказом. Он отправил железнодорожников на станцию, и велел им принести любую свежую солому, которую они смогут найти — она часто хранилась именно для таких целей. Прошло два часа, и когда работа закончилась, Федоров снова принялся за лейтенанта.
— Ваше имя? — Потребовал он.
— Лейтенант Микаэл Суринов, — человек был явно не рад, но достаточно пришел в сознании, чтобы не спорить с полковником, появившимся здесь ни с того ни с сего. Однако внутри у него жгло от обиды и гнева на то, что он был вынужден сделать.
— Ну что же лейтенант, вы опозорили свое звание. Да, ваша работа заключается в охране заключенных, да, это грязное дело, но нельзя поступать так — не с нашими собственными людьми. Для таких дел есть фашисты.
— Но это государственные преступники! — Запротестовал Суринов.
— Возможно, но в первую очередь они люди. Кто знает, что они совершили, чтобы оказаться в этом скотовозе? Скорее всего, ничего. Скорее всего, просто какой-то козел решил, что они должны оказаться здесь. А ваш подчиненный только что не ударил штыком десятилетнего ребенка, плачущего над своим Dedushka! Куда следует поезд?
— В Хабаровск. Лагерь «Верхний».
— В Хабаровск? Замечательно. — Федоров улыбнулся, понял, что у него сложилась неплохая lozh. — Я только что из инспекции оттуда, и скоро вернусь. Убедитесь, что в поезде будет чисто и гуманно на время всего пути на восток.
Он осмотрел вагоны, все еще не слишком удовлетворившись. Слишком много людей располагались на слишком малой площади. Поэтому он сказал Суринову следовать за собой и направился осмотреть остальную часть поезда. Два других вагона были почти пусты, как и в его собственном поезде.
— Кто едет в этом вагоне?
— Мои люди, разумеется, — сказал Суринов.
— Пять человек на весь вагон? Здесь может разместиться тридцать. Кто в остальных вагонах?
— Это мой вагон, — Суринов поднял подбородок, глядя на Федорова через очки.
— Ваш вагон? — Неодобрение в голосе Федорова было очевидно.
Он решительно подошел к вагону и заглянул внутрь. Он увидел трех молодых женщин, которые были очевидно напуганы, а у одной явно была разбита губа. Он нахмурился, сразу все поняв и сильно расстроившись.
— Предпочитаете общество женщин, верно? Что же, вам нужно обновить понимание дисциплины, лейтенант. Вы офицер внутренних сил безопасности, а этот поезд направляется на восток с определенной целью, и это не бордель! Хотите разделить вагон с женщинами? Что же, быть по сему!
Он отошел, и вскоре его подчиненные вывели из тесных крытых вагонов всех всех babushkas, которые могли быть следующими, кто умрет в долгом пути в холодных вагонах. Там были и супружеские пары, которые также решили вывести вместе. Вскоре Зыков и Трояк разместили всех их в более комфортных пассажирских вагонах. Затем Федоров вернулся к лейтенанту, вывел девушек из вагона и отправил их в крытые вагоны, рассудив, что они будут для них более безопасным местом. По крайней мере, он так считал.
На лице лейтенанту Суринова ясно отражалась сдерживаемая ярость, хотя он и ничего не мог сделать. Что это был за полковник? Он никогда не видел его на этой линии ранее и вообще не слышал, чтобы полковник НКВД мог вести себя подобным образом.