Со времени катастрофы прошло неимоверное количество лет. Хранители уже сбились со счета. Теперь вместо точных дат бытовал оборот «давным-давно». Ни о каком переселении больше не помышляли. Да и необходимость отпала, хаццка больше не плодились с прежней скоростью, и небольшое население острова могли с легкостью прокормить.
– Наверное, проще всего было бы забыть, – старик снова покачал головой, и мышь недовольно заерзала. – Остаться в дикости. Что нам теперь эти прежние знания? Никто не хочет нас слушать, никто не хочет что-то изобретать. Эти хаццка на берегу, они же не хотят ни о чем думать. У них есть рыба, есть фрукты, больше им ничего не надо. Мы ходим к ним, рассказываем, заставляем учить новые слова, но они не понимают, что означают эти слова, и забывают их. Мы, хранители, жалкие обломки прошлого. Но, пока мы есть, мы будем беречь. Что нам еще остается?
– И все же не очень понятно, – робко вступила Ретофа, когда приступ отчаяния у старика немного угас. – Как же с людьми?
– Да, – подхватил Таар более обстоятельно. – Почему лес реагирует на нас, если мы не являемся его хозяевами? Он подстраивается под наши желания и потребности, он вырастил для нас множество целебных растений. Твари никогда не возникают, если зверь нападает на зверя, но всегда, если человек нападает на человека, даже без намерения убить. В то же время тварь не защищает того, на кого напали, а просто бросается на всех без разбора.
– Сложные вопросы вы задаете, – вздохнул Инниц. – Так сразу и не придумать. Может быть, лес, не дождавшись нас, нашел себе других разумных существ и счел их хозяевами? Он ведь не просто чувствительный, он почти мыслящий, пусть он мыслит не так, как мы с вами. И вот он чувствовал себя покинутым, он ждал, никто не приходил, а тут вы…
– Наши ученые считают, что лес очаровали наши песни, – добавил Таар.
– А вот это возможно, – согласился Инниц. – Я не знаю, каким именно создали то дерево, но если принять буквально, что они практически записали в его память собственные характеры… Я, например, почувствовал бы расположение к кому-то, кто стал бы красиво петь. Надо полагать, – воодушевился старик, – что он признал вас как бы хозяевами. За неимением лучшего. Лес был создан, чтобы кому-то служить, на кого-то реагировать, вот он и стал реагировать на других разумных существ. Но у него не было установки на то, чтобы защищать вас. Он должен был защищать от агрессии. Поэтому при агрессивных действиях возникают… как ты их назвал? Твари? Вот они и возникают и нападают на всех, кроме хозяев. А хозяева – не вы.
– Вероятно, возникновение тварей от эмоционального напряжения – просто побочный эффект, – принялся рассуждать Таар. – Растянутая по времени агрессия. Несвойственные хозяевам черты характера, потенциальная опасность.
Стража, разумеется, интересовали в основном твари. Окажись здесь Мару, и не избежать бы длинных рассуждений о травах, становящихся целебными под воздействием леса. Однако обошлось.
– Кажется, мы и в самом деле узнали ответы на все наши вопросы, – Ретофа ошеломленно покачала головой. – Основное ясно, остальное можно додумать на досуге. Признаться, я не верила, что мы действительно узнаем. Очень хотелось, конечно, но кто бы мог подумать, что нам в самом деле просто возьмут и все расскажут, словами!
– Кто мог представить, – подхватил старик, – что однажды в мой дом придут существа с другого берега и расскажут мне, что легенда о лесе оказалась истиной! Я хочу узнать больше!
– Я расскажу тебе, дедушка, – вежливо, но твердо сказал Кайги, – но сначала я хочу послушать о своих родителях. Что произошло с ними?
– Тут я могу только строить догадки, – старик снова погрустнел. – Но ты имеешь право знать, почему они отправились в путешествие с грудным младенцем на руках. Дело в том, что твой отец был очень беспокойным существом. Ему хотелось воочию увидеть мифический лес на том берегу. Говорил: не могу верить пустым словам.
– Если бы он вернулся, он сообщил бы неутешительные новости, – заметил Кайги. – Лес нынче начинается слишком далеко от побережья. Но продолжай!
– Твой отец был настоящим изобретателем, совсем как прежние, – с горькой усмешкой продолжил Инниц. – Он придумал и вырастил огромный плод, из косточки которого и сделал лодку. Я завтра покажу вам, они до сих пор растут у нас. Но дело оказалось долгим. Пока рос стебель, пока вызревал плод, родился ты. Твои родители не знали, что им предпринять. Они боялись, что если не воспользоваться лодкой немедленно, косточка треснет.
– И правильно боялись, – вставил Кайги. – Лодка в конце концов треснула.
– Вот видишь. А они не знали, сколько продлится их путешествие, не понадобится ли им идти вглубь, не задержатся ли они. Они боялись, что вернутся к берегу, а плыть назад уже не на чем. Ждать созревания нового плода пришлось бы еще несколько лет. Но ты и тогда был бы еще слишком мал и для того, чтобы оставить тебя одного, и для того, чтобы ты мог полноценно участвовать в путешествии. И тогда они решили не откладывать. Твой отец опасался, что потом произойдет что-нибудь еще, что не даст совершить плавание, о котором он мечтал всю жизнь. За тебя они не особенно волновались. Ты родился крепким малышом.
Старик улыбнулся своим воспоминаниям, потом снова погрустнел и продолжил:
– Когда они отплывали, стоял полный штиль. Я говорил, что погода переменится, но они не верили. Но мои старые кости не подвели: то было затишье перед бурей. Вскоре налетел ужасный шторм. Я все гадал, успели они доплыть до берега или нет. Не должны были успеть. Когда они не вернулись, я в этом окончательно уверился.
На глазах старого хранителя выступили слезы, но голос не прервался.
– Дальше можно только догадываться. Говоришь, твоего отца в лодке не было? Вероятно, его смыло в море. Лодку могло отнести от берегов в открытое море, а потом прибить обратно. Тогда штормило беспрерывно, ветер постоянно менял направление. Может быть, он стал жертвой акул, когда пытался добыть пропитание в море. А может, он сам прыгнул за борт, когда понял, что им не выбраться, а запасы воды кончаются. Он был вполне на это способен, если бы думал, что это даст шанс тебе и твоей матери. Но ее это не спасло. Погибла она, вероятнее всего, от жажды. Не знаю, сколько времени их носило по волнам, но поймать рыбку она наверняка смогла бы. Вот только морскую воду пить нельзя.
– Но как же вышло, что я выжил? – неуверенно спросил Кайги. – Ведь я-то вовсе ничего не мог.
– Но твоя мать была нашей породы, – с явной гордостью сказал Инниц. – Разумеется, она изменила себя так, чтобы молоко не пропало в ее груди даже после ее смерти. Вся влага, которая в ней оставалась, пошла на твое питание. И это спасло тебя! Она могла бы гордиться собой.
У Кайги теперь тоже глаза были на мокром месте. Тогда люди, перемигнувшись между собой, решили, что пора уже предоставить родственникам возможность пообщаться наедине. Ретофа спросила разрешения развести костер снаружи, чтобы приготовить ужин, и старик позволил, строго велев соблюдать осторожность. Гости, пообещав это, вышли из дома.
Уже сгустились сумерки. Еще чуть-чуть, и вовсе будет не найти дров. Путники поспешно похватали сухие ветки, лежавшие поблизости. Хоть стояла такая влажность, что опасность возгорания стремилась к нулю, Таар все же снял с помощью своих способностей приличный кусок дерна, и в образовавшейся яме развели костер. Все проголодались и без возражений согласились с тем, что придется варить кашу.
– Ничего себе история, – подвела итог Ретофа. – Ладно хоть мальчишка нашел свою родню.
– Жалко их, – высказался Кайтен. – Взяли и вымерли. Еще и одичали.
– В противном случае они переселились бы на север, – резонно заметил Таар. – И наш лес никогда не был бы нашим.
– Ну, с ними-то мы смогли бы ужиться, – возразила Ретофа.
Потом развернулся спор на еще одну интригующую тему: мог ли лес повлиять на возникновение разума у предков людей. Ретофа утверждала, что это бы все объясняло. Воздействие леса различно на разные живые организмы, вот ящеров он сделал чрезмерно умными телепатами, а в людях зародил зачатки разума. Почему нет? Таару же эта идея решительно не нравилась. Ничего общего, говорил он, между разумом людей и мыслечувствительностью ящеров. Вот чрезмерную чувствительность следящих еще можно было бы объяснить воздействием леса, но это особенность некоторых, так сказать, мутация. Следящие – это единственная профессия, для которой требуется не столько склад характера, сколько врожденные способности. У остальных же людей все способности сводятся к тому, чтобы внушить нужный образ ящерам, и то некоторые обходятся (небрежный жест в сторону Кайтена). И как в этом случае быть с намеками старика о том, что в предках людей заподозрили разумных задолго до того, как было высажено дерево? Ретофа, уже разгорячившись, возражала, что ему это все показалось, и он это только что придумал, поглядев на своих гостей.
Кайтен в спор не влезал, поскольку своего мнения на этот счет не имел, но за спорщиками следил с ревностью. А потом неожиданно успокоился. Эти двое препирались, как старые приятели. Тон Таара был холоден, слова колки; тон Ретофы насмешлив, слова язвительны. Так не разговаривают люди, связанные романтическими отношениями. Во всяком случае, не на той стадии, когда они пытаются очаровать друг друга, произвести впечатление. Вот если бы они были женаты двадцать лет, изучили друг друга насквозь, тогда запросто, но не теперь.
Они уже покончили с ужином, когда к костру подсел Кайги. Он устало провел рукой по лбу.
– Как же это утомительно, вот так разговаривать! – воскликнул он. – Прямо ум за разум заходит.
Он сел, скрестив ноги, и понурился.
– Что это ты приуныл? – удивилась Ретофа. – Ты, вроде, родню нашел. Радоваться надо.
– Я радуюсь, – хмуро буркнул Кайги.
Он еще помолчал, нервно почесывая руки, потом еле слышно продолжил:
– Я никогда не плакал. Их как бы и не было. Я же не знал ничего. Ну, зверь и зверь. А тут они… как живые…
Он не удержался, хлюпнул носом. Ретофа ласково погладила его по голове.
– Ты плачь, – сказала она. – Тебе надо.
И Кайги разревелся, как мальчишка, уткнувшись носом ей в грудь.
========== Корабли ==========
Но утром все было в порядке. Кайги, неспособный подолгу грустить, снова был весел и бодр. Он с самого утра уже приставал к деду с просьбой рассказать то одно, то другое. Старик с удовольствием рассказывал и показывал. Позвал, в том числе, смотреть «лодочный орех», как он выразился.
Это чудовищное растение обитало на холме. Возле вершины холма была небольшая вмятина, в которой скапливалась дождевая вода, этакое крохотное озерцо. Этой водой и воспользовались изобретатели, чтобы питать растение. Корни, как объяснил старый хранитель, уже оплели под землей весь холм. С вершины к подножию сбегал гигантский, в три обхвата, стебель, извиваясь, точно невероятная змея. И уже в самом низу на траве лежали три огромных, много выше человеческого роста, вытянутых плода. Они были еще зелены. Один большой и два поменьше.
– Вот так они у нас и растут, – с удовольствием рассказывал Инниц. – Хорошо прижились. Но очень долго один такой плод вызревает, несколько лет. А надолго лодки не хватает, трескается даже в воде.
– Точно, точно, – подтвердил Кайги. – Наша лодка тоже быстро треснула. Хозяин покатался, а потом треснутую выбросил. Так я ее и увидел потом.
Сходили и на берег, полюбовались на лодки, в которых Кайги радостно признал «ту самую». Теперь и его спутники могли, наконец, воочию увидеть эту легендарную вещь. Огромная скорлупа, расколотая на две половинки, каждая половинка – отдельная лодка. Она казалась слишком плоской и легкой, чтобы служить надежным плавательным средством. Впрочем, вдоль дна у каждой шел грубый узловатый шов, видимо, призванный играть роль киля, а к краям скорлупа сильно истончалась. Должно быть, именно такое распределение веса придавало лодке устойчивость.
Потом гости оказались на каком-то совещании. Инниц рассказывал, показывал правнука и людей, а полтора десятка разноцветных хаццка внимательно его слушали. Кайги шепотом пояснил, что все они – хранители, и дед пересказывает им все, что услышал про лес, и теперь у них новый этап в истории всех кланов, поскольку они убедились, что древние легенды говорили правду. Потом они передадут весть дальше, всем прочим хранителям, живущим на других островах, и, возможно, у Кайги в ближайшее время будет много посетителей. Все захотят задать ему вопросы.
Так оно и вышло. Кайги пришлось временно осесть в хижине своего прадеда, куда непрерывно стекались визитеры, кто группами, кто поодиночке. Люди же оказались предоставлены сами себе, всем было как-то не до них. Головы хаццка, отвыкшие от потрясений, оказались не способны вместить два открытия сразу, и они набросились вперед на то, к которому были готовы. Тот факт, что у них нашлись собратья по разуму, временно оставил их равнодушными. Позже они непременно должны были спохватиться, но пока гости пользовались полной свободой и сами изучали быт хранителей.
Быт оказался немудрящий. Кланы тоже жили, где попало, кто строил хижины, кто ютился в пещерах, а кто вовсе обходился без жилья. Собственно, к чему им жилище, покрытым мехом существам в таком теплом климате? У некоторых из них оказались тщательно сберегаемые предметы обихода, какие-то примитивные инструменты, посуда, но все это выглядело скорее как дань древней традиции, чем как насущная необходимость.
Кажется, самой главной ценностью тут была информация. Хранители совместно составили новую легенду о пришельцах из леса. Легенда была коротенькая, поскольку больше подтверждала известные факты, чем сообщала новые, и все же Инниц жаловался, что запоминание дается ему с трудом.
– Старый стал, – вздыхал он. – Что в детстве учил, все помню, а эту новую никак не могу выучить.
– Почему вы до сих пор ничего не записываете? – удивился Таар. – У вас было столько времени, чтобы воссоздать архивы.
– А мы забыли, как делать бумагу, – признался старик. – Все старались историю сохранить, события, а потом оглянулись, а никто и не помнит, как некоторые вещи делаются. Может, вы знаете?
– Никогда не задавался этим вопросом, – Ан-Таар сконфуженно оглянулся на Ретофу. Та пожала плечами.
– Что ты от меня хочешь? Я всего лишь разведчица.
Кайтен предпочел сделать полшага назад, чтобы еще на него не додумались оглянуться.
***
Путешественники прожили среди хранителей несколько дней, и Таар начал задумываться о возвращении. Самое интересное, за чем ехали, они уже узнали, а выяснять прочие подробности было бы логичнее поручить другим людям, настоящим ученым, которые смогут задать правильные вопросы. Стражам же необходимо было вернуться до начала таяния снегов. Впрочем… так ли уж необходимо? Страж семьи Тэ обещал, что старший из его учеников присмотрит за порядком, обрадовался даже такому предложению, поскольку ученикам нужна самостоятельная практика. А отрывать Кайги от обретенной родни как-то рука не поднималась. Таар прикидывал, сколько еще можно потянуть, прежде чем задать парню прямой вопрос: возвращается он или остается. Но судьба распорядилась иначе, и события стали развиваться совершенно неожиданным образом.
В один из дней к дому старого Инница примчался взъерошенный Цохт. Был он мокрый и перепуганный, а от былой почтительности не осталось и следа.
– Где люди? – набросился он на хранителя без всяких предисловий. – Там такое!.. Надо у них спросить.
– Вон они, – Инниц махнул рукой в сторону кустарника, за которым путешественники устроили свою стоянку. – Да в чем дело-то? Говори толком.
– Корабли, – бросил Цохт, убегая.
– Слово-то какое вспомнил: «корабли»! – ворчал старик, хромая следом за ним.
К счастью, Кайги оказался на месте. Но даже ему с трудом удалось расшифровать паническую мысль собеседника.
– Там корабли, – тараторил Цохт. – Большие корабли, чужие. И на кораблях люди. Такие вот точно, как твои. Но те плохие люди, у них злые намерения. И они высаживаются на берег! На наш берег, совсем близко к нашему пляжу! Мы не хотим, чтобы такие злые люди ходили по нашему берегу. Пусть твои люди скажут, зачем они приплыли.
– Похоже, кто-то высадился на берег, – озабоченно перевел Кайги своим спутникам. – Но он говорит, что у них злые намерения. Я не думаю, что он сочиняет. Они ведь все чувствуют, понимаете? Вряд ли он стал бы так паниковать, если бы сюда просто забрался кто-нибудь из рыбаков.
– Они вот так, с первого взгляда, определяют намерения? – поразилась Ретофа. – Понятно теперь, почему они приняли нас без опаски.
– Кто мог здесь высадиться, да еще с дурными намерениями? – недоуменно проговорил Таар. – Нужно проверить.
– Идем в разведку? – деловито осведомился Кайтен, хватая свой рюкзак.
– Да. Сворачиваем лагерь и идем смотреть.
***
– Эта тропа безопасна. Я проверял, – заявил Цохт.