- Ну, об этом я и так узнаю – из книг, газет, которые появятся после 1924-го года. Думаю, что вся литература последующего времени изменится, и это будут уже две разных литературы. Наверное, в здешних библиотеках будут даже два разных раздела – история номер один, и история номер два…
- И какая же из них будет истинной?
- Обе, Владимир Ильич, обе. То, что уже произошло, не может исчезнуть, а то, что еще предстоит создать… оно еще предстоит… Не могу сказать точнее, таких прецедентов в истории человечества раньше не было.
- Да, натворили вы делов, Вадим Васильевич!
- Еще не натворил, но натворю, с вашей и Божьей помощью! – засмеялся я.
- Да уж… А не проще ли вернуть меня назад и все отменить? Как вы считаете?
- Разве вы этого хотите?
- Нет, конечно. Я хочу все переделать, убрать Сталина, создать лучшую страну в мире… Изменить весь мир! Чтобы не было всех этих ужасных «демократий», терроризма, всех этих бессмысленных смертей. Построить коммунизм, наконец! Как бы скептически вы к этому не относились.
- А смысл? Если все после смерти все равно попадают сюда… Разве тут плохо? Нет голода, болезней, старости, каждый может заниматься любимым делом.
- Смысл в том, что мы построим такой же мир на Земле, еще при жизни. Да если бы это было не так, разве Бог утвердил бы этот ваш план?
Я засмеялся:
- Ага, теперь вы наконец-то поверили, что Бог есть?
Но Ленин не был склонен превратить все в шутку.
- Не важно, есть Бог или нет. Но мы должны дать шанс как можно большему количеству людей на Земле независимо от этого. Богу – богово, а кесарю – кесарево, разве не так сказано? И еще французы говорили: делай, что должно, и будь, что будет. Мы должны выполнить свой долг на Земле – это за нас никто не сделает…
- А как с докладом на партконференции, Владимир Ильич? – не без ехидства спросил я.
- Думаю, что не стану его пока делать. Но на конференции попытаюсь показаться, посмотреть на реакцию товарищей. Боюсь, однако, что врачи меня не выпустят, несмотря на все изменения в состоянии здоровья. Ну, если так, придется смириться, да, может, это и к лучшему, пусть народ привыкнет к тому, что я поправился. А вот уж очередной съезд никак без меня не обойдется!
* * *
На следующий день, переночевав в горах, мы вернулись обратно. Ленин был необычно возбужден, предвкушая встречу с женой и сестрой, я тоже не мог сохранять спокойствие. Мы решили, что вернемся вместе, и он представит меня Надежде Константиновне, как врача, а уж потом, наедине, расскажет ей, как все было на самом деле.
- Только без Бога, Вадим Васильевич, уж извините! – заявил он.
- Почему же, Владимир Ильич?
- Ну, во-первых, это будет ей очень трудно принять, вы же понимаете? А если поверит – вообще будет неизвестно что. Женщины ведь очень впечатлительны, им только дай повод… А нам еще с ней жить да жить вместе. Сможет ли она все эти годы хранить тайну? Эти эксцессы нам ни к чему. Давайте остановимся на версии, что вы – из будущего. Насчет всего остального, что я узнал, я ей постепенно тоже расскажу. Но без Бога. И не потому, что… Нет, я действительно уже почти верю, что Он существует, но… Согласитесь, это не для простых марксистов-атеистов! – он засмеялся. – Но нашу будущую политику в отношении религии необходимо будет изменить коренным образом. Пусть, кто хочет, верит и поклоняется Богу беспрепятственно. Однако, надеюсь, до такого лицемерия, которое процветает в вашем современном обществе, когда президенты ходят в церковь потому, что это делает их более популярными в народе, мы не докатимся. И до того, как разжиревшие священники раскатывают пьяные на «Мерседесах» - тоже. Лучше уж неверие, чем такой обман. Словом, тут должна быть полная свобода. Если, конечно, она будет не в ущерб простым людям, как это случилось у вас с террористами, прикрывающимися исламом! Тут тоже нужно сугубое внимание, как и ко всем экстремистским организациям, неважно, имеют они что-то общее с религией, или нет.
- Что же, пусть пока будет так, Владимир Ильич, вам виднее. А дальше посмотрим.
- Да, будет видно. И, кроме того, я думаю, что Иисусу это тоже понравится, с точки зрения свободы воли человека.
- Почему это?
- Да очень просто. Ведь, если товарищ Ленин открыто провозгласит, что Бог существует, то какая же это свобода воли? Весь народ строем пойдет за ним…
- Да, тут вы правы, пожалуй.
- Я уверен, что прав! Вообще, ни в каких обстоятельствах и документах сведения о вероисповедании человека фигурировать не должны, вот это и будет настоящая свобода воли.
- Ладно-ладно, разве я спорю? Вам виднее, вам там жить.
- Кроме того, что такое атеизм? Та же самая вера, не основанная ни на каких прямых доказательствах, как и любая религия. Атеизм был нам удобен в борьбе с самодержавием, поэтому мы его придерживались. Скажу даже больше – если религия, например, христианство, еще как-то основана на свидетельствах древних авторов, пусть даже сомнительных, то атеизм не основан ни на чем, кроме слепой веры. И, если мы осуждаем религию, как государственную политику, то разве не должны мы сделать то же самое в отношении атеизма? Словом, религия и атеизм равно не должны быть предметом дискуссий или обсуждения на государственном уровне, не должны влиять на политику, на отношение к людям.
* * *
Так, в разговорах и хлопотах, прошел этот день. Время приближалось к восьми часам вечера, все было собрано, мы пообедали, а затем сидели и ожидали. Я настоял, чтобы Ленин захватил с собой аппарат персонального вызова, это давало возможность в экстренном случае подать мне сигнал. Аппарат размером со спичечный коробок был настроен на Ленина, никто другой, даже нажав кнопку, подать сигнал не мог, но я предложил настроить еще один на Крупскую, после того, как мы объявим ей нашу версию выздоровления Ленина. В отношении всех остальных, в том числе врачей, мы решили объяснить дело так, будто в состоянии Ленина внезапно наступил перелом к лучшему, поставить их перед фактом, а там уж пусть они строят какие угодно теории. Важно лишь, чтобы его выпустили, разрешили работать. Ленин утверждал, что он их заставит, а я считал, что Сталин сделает все, чтобы его задержать или даже вообще устранить.
В восемь вечера я взял его за руку, в другой руке у него была сумка с рукописями (я в одно мгновение превратил компьютерные распечатки в рукописи, написанные его почерком), и мы оказались в его комнате, в Горках, в том времени, когда я его исцелил, а он пытался выбраться из комнаты, но это оказалось невозможно.
Здесь ничего не изменилось – все так же стояла кровать, кресла, стулья, стол. Дверь, естественно, была закрыта – для всей вселенной не прошло ведь и секунды с того момента, когда Надежда Константиновна вышла, а я поставил стену времени.
Ленин, заметно волнуясь, сел в кресло, в том же костюме, в который я его одел, и сказал:
- Ну что, убираете вашу стену? Отпуск закончился?
- Да, Владимир Ильич.
И тотчас стали слышны легкие шаги за дверью, дверь распахнулась, и на пороге появилась Крупская. Она первым делом взглянула на постель, и, не найдя там Ленина, обеспокоенно огляделась. Увидев его в кресле, она охнула:
- Володя, ну зачем же ты встал? Ложись немедленно! Я тебе помогу…
Предвидя, что разговор предстоит долгий, я тут же снова поставил стену времени, чтобы не торопиться.
- Наденька! – воскликнул Ленин, вставая с кресла. – Наденька, я вылечился! Я здоров!
Крупская застыла на месте, недоверчиво глядя на Ленина. Потом ее взгляд метнулся ко мне.
- Как? Как же это?! А это кто такой?
Я встал со стула.
- Надежда Константиновна, не волнуйтесь! Присаживайтесь, мы вам сейчас все объясним.
Крупская упала в кресло, как будто ноги отказались держать ее, и лишь переводила испуганные глаза с мужа на меня и обратно. Ленин торопливо заговорил:
- Наденька, послушай! Это – Вадим Васильевич, его прислали к нам из будущего, из 2027-го года. Он – врач. В будущем владеют такими технологиями, какие нам и не снились. Он меня вылечил, и после этого забрал с собой. Я провел с ним в, гм-м… санатории, больше года, отдохнул и немного поработал. А теперь вернулся.
- Как же так? Я же вышла из комнаты всего пять минут назад!
- Так ведь на то и путешествия во времени, Надежда Константиновна, - вмешался я в разговор. – Дело в том, что у нас там, в будущем, заинтересованы, чтобы Владимир Ильич прожил подольше и еще поработал. Он вам сам позже объяснит, что и как. А вы уж ему помогайте, как сможете.
- Да… Я понимаю… Но погодите немного, я соображу… Слишком много всего сразу, дайте опомниться.
- Да-да, успокойтесь и отдышитесь, Надежда Константиновна, мы вас не торопим. Я сейчас опять остановил время, так что мы можем поговорить без спешки, и даже поужинать вместе. Вы не возражаете?
- Да… Нет… У нас ведь ничего такого нет дома, мы не ожидали гостей…
- А вы не волнуйтесь об этом, это не ваши проблемы. Садитесь за стол.
Крупская, едва переставляя ноги, подвинула к столу стул и присела. Ленин занял место рядом. Поскольку третьего стула в комнате не было, я его тут же раздобыл из воздуха и тоже сел за стол перед ними. Крупская вздрогнула и даже прижала руку ко рту, чтобы не закричать.
Ленин весело засмеялся:
- Теперь представляешь, Наденька, каких чудес я насмотрелся за этот год? Ну, Вадим Васильевич, не ударьте в грязь лицом! Кормите нас ужином!
На этот раз я не стал делать что-то особенное. Три тарелки борща, три бифштекса с картофелем, салаты, соки, фрукты, напитки… Мы приступили к еде в молчании. Крупская вначале сидела неподвижно, как завороженная, глядя то на стол, то на меня, то на Ленина, пока он не растормошил ее.
Наконец она поковыряла вилкой в салате, отведала борщ и начала резать бифштекс на тарелке.
- А… Нельзя ли позвать Машу? Все такое вкусное… Мы отвыкли от такой еды за последние годы.
- Пока не стоит, Надежда Константиновна, - сказал я. – Вы позже сами ей расскажете, что посчитаете возможным. Не забывайте, мы сейчас живем в другом времени, а вся вселенная за дверью замерла и ждет, пока мы закончим разговоры.
- Да… Понимаю… Но все это так невероятно!
- А как же вы думали? Путешествия во времени – это ведь не поездка в автомобиле. Ну что, вы уже успокоились и можете выслушать меня?
- Да, Вадим Васильевич, я вас слушаю.
- Так вот, мы там, в будущем, несмотря на все наши технологии, крайне не удовлетворены тем, как развивались события в этом мире последние сто лет, или чуть больше, и считаем, что следует многое изменить. Поэтому я и прибыл сюда, вылечил Владимира Ильича, и мы с ним обговорили, что и как. Позже он введет вас в курс дела.
- А что не так, Вадим Васильевич? Что мы неправильно сделали?
- Да нет, все было неплохо, Надежда Константиновна, пока Владимир Ильич имел возможность влиять на ход событий, а вот после того, как он заболел, все пошло гораздо хуже. Нас, прежде всего, беспокоит не настоящий момент истории, а то, что случилось потом, в ближайшие десятилетия. И вот это ему, да и вам тоже, предстоит исправить. Ну, он все это уже неплохо продумал, составил кое-какие планы, написал вчерне книги и статьи. Здоровье его и работоспособность полностью восстановлены. Но есть серьезнейшая проблема – как убедить врачей, товарищей и всю страну, что он полностью выздоровел и готов вновь приступить к работе? Я боюсь, что далеко не все будут этому рады… А раскрывать карты перед всеми мы не имеем права. Представляете, что произойдет, если все узнают, что мы можем из будущего влиять на прошлое?
- Да, разумеется… В лучшем случае, нас всех упрячут в сумасшедший дом! Я и сейчас еще не уверена, в здравом ли я уме, что же говорить обо всех остальных?
- Вот поэтому и нужно тщательно продумать, что сказать о выздоровлении Владимира Ильича, как это преподнести…
Ужин закончился, я прибрал со стола, и мы пересели в кресла, третье из которых я тут же раздобыл, а стул убрал.
- Ну-с, открываем совещание! – провозгласил Ленин. – У кого какие мнения, с чего нам начать разговор с врачами? Встретить ли мне их завтра на ногах в полном здравии, или же посимулировать еще несколько дней, сделать вид, что постепенно выздоравливаю?
- Я думаю, - сказала Крупская, - что симулировать нет смысла. Они и сами прекрасно знают, что выздоровления ожидать не следует. А вот огорошить их внезапным появлением в полном здравии можно. Завтра профессор в 11 часов назначил консилиум, причем будет присутствовать нарком здравоохранения товарищ Семашко, вот сразу пусть и делают выводы.
Я заметил:
- Но они, разумеется, будут настаивать, чтобы Владимир Ильич, по крайней мере, в течение нескольких дней или недель соблюдал режим, отдыхал, лежал в постели. А он хочет появиться на конференции хотя бы в последний день, показаться народу, так сказать. Как это организовать? Замечу, что физически это для него вполне возможно и никакого вреда не принесет. Подчеркиваю, он совершенно здоров и будет здоров еще многие годы. Кроме того, не буду скрывать, есть возможность, что лица, не заинтересованные в его возвращении, могут организовать покушение, представив это как естественный ход болезни. На врачей же можно надавить, чтобы было соответствующее заключение. Вы не догадываетесь, кто это может быть?
- А что тут догадываться, и так ясно. Сталин, разумеется! – воскликнула Крупская.
- Ага, и вы так полагаете?
- Конечно! Сейчас он – царь и бог, а если Володя вернется на сцену, ему конец, рано или поздно. Я же знакома с письмом, которое адресовано съезду! А Сталин – не дурак, он прекрасно все понимает.
- Ну вот, из этого и надо исходить. Как вы думаете, каким может быть механизм покушения?
- Наиболее вероятно – отравление, - сказал Ленин. – Дело, видите ли, в том, что я сам просил его достать яду, не хотел напрасно мучиться. Он, как будто бы, достал, но передать его мне отказался, ссылаясь на то, что я, якобы, не могу в таком состоянии трезво мыслить. А теперь вполне может им воспользоваться. К тому же, я боюсь, что могут пострадать и другие люди, к которым попадет отравленная еда или питье. А он в дальнейшем может просто сказать, что я сам использовал яд.
- Да, это вполне возможно. Надежда Константиновна, ваше мнение?
- Думаю, что завтра надо дождаться, пока все соберутся на консилиум, затем Володя должен встать с кровати, тем введя всех в шоковое состояние, и потребовать от товарища Семашко отвезти его в Москву на своем автомобиле. Пока все не опомнятся, это может получиться. А уж когда он появится на конференции, этот факт замолчать будет невозможно.
- Прекрасный план! Не зря всегда считалось, что по практичности женщины намного превосходят мужчин! Как вы полагаете, Владимир Ильич?
- Замечательно, Наденька! Ты решила проблему, над которой мы битый час ломали голову перед возвращением.
Крупская даже покраснела от удовольствия:
- Ну, тогда так и сделаем.
- А Сталина завтра не ожидаете?
- Нет, он же на конференции, должен доклад делать…
- Еще лучше. А вы как думаете, Владимир Ильич, Семашко не воспротивится, не запретит вам, как врач, ехать в Москву?
- Думаю, что он согласится, я не первый день знаком с Николаем Александровичем, он старый большевик, и меня послушается. С собой возьмем только одного охранника и Надежду Константиновну, она ведь не захочет остаться дома?
- Конечно, не захочу!
- Ладно, тогда еще один момент. Владимир Ильич, дайте мне, пожалуйста, аппарат персонального вызова!
Ленин передал мне коробочку.
- Надежда Константиновна, вашу руку, пожалуйста!
Недоумевая, она, тем не менее, протянула мне руку. Я приложил коробочку к ее ладони и настроил аппарат на ее ДНК.
- Вот, теперь вы можете управлять этим прибором. Достаточно нажать кнопку, и можете говорить, как в телефон, я вас услышу в любое время дня и ночи. Пусть эта коробочка будет все время при вас, это очень важно! Не оставляйте ее даже на минуту, даже в другой комнате. У Владимира Ильича будет такая же, – я достал из воздуха еще один аппарат и вручил Ленину. – Мало ли что может случиться. В случае чего, я сразу появлюсь, в ту же секунду, как вы нажмете кнопку. В момент появления меня никто не увидит, а как только разберусь в обстановке – тотчас же приму меры.