– В древние времена, – пробормотал Джеронимо, – люди добровольно ходили в походы на лыжах. Им нравились физические упражнения на холоде. Стадо невменяемых баранов! Неудивительно, что солнце ушло от них.
– Если бы ты, вменяемый баран, додумался взять лыжи, у нас был бы хоть какой-то шанс добраться до Толедано! – сказала Вероника, переводя дух. – А после сегодняшней физухи мне придется тащить вас обоих на своем горбу! Не говоря о том, что из жратвы у нас – три корочки хлеба.
Последние слова Вероники нашли отклик у меня в желудке. Жрать действительно хотелось немилосердно, особенно после согревающих упражнений.
– Сосредоточься на идее, – убеждал сестру Джеронимо. – Представь восходящее солнце! Ну? Разве сил не прибавляется?
Совершив очередной подъем корпуса, Вероника остановилась, глядя на брата с жалостью.
– Оно что, по-твоему, за колючую проволоку зацепилось? Джеронимо, солнце – это громадная фиговина, больше Земли, которая висела далеко в космосе. Чего ты хочешь добиться, обежав планету кругом в восточном направлении?
– Ты еще скажи, что Деда Мороза не существует! – фыркнул Джеронимо. – Кто ж тогда на новый год мне подарки дарит?
Одного взгляда на лицо Вероники было достаточно, чтобы понять, кто. Но Джеронимо смотрел в другую сторону.
– И вообще, – продолжал он, – если все так просто, то какого черта ровно в полночь весь мир сдвигается к востоку?
– Сдвигается, факт, – подтвердил я.
Вероника прервала нас взмахом руки.
– Ладно, забыли. Если нам суждено сдохнуть, я не желаю остаток жизни доказывать свою правоту. Грызем хлеб, спим, собираемся и идем. К Толедано. Если хотите, убеждайте себя, что идете просить самолет.
Джеронимо сел, исподлобья глядя на сестру.
– А в чем ты себя убеждаешь?
Вероника, устроившись у насоса, прикурила папиросу. Мне даже не предложила. Стерва. Впрочем, у меня были и другие проблемы. С таксофона, рядом с которым я лежал, начал обтаивать иней, и ко мне подбиралась грязная лужа. Пришлось отползать.
– Я иду, чтобы связаться с домом и вернуться назад, – сказала Вероника. – И вернуть тебя.
Она посмотрела на меня и пожала плечами:
– Ну а ты вполне мог погибнуть при крушении. Живи у Толедано, не высовывайся, никто о тебе и не вспомнит.
Джеронимо решительно встал, поднял справочник и зашелестел страницами.
– Ты еще подумаешь об этом, Вероника, – пообещал он. – Когда перед тобой встанет выбор: или я, или они. Только может оказаться слишком поздно, поэтому начинай размышлять сейчас. А пищу я тебе дам. Солнце – это звезда с огромной массой и мощной гравитацией, благодаря которой Земля вокруг него и вертелась. Солнце исчезло, но Земля все еще на месте – погляди как-нибудь на созвездия. Почему? Почему мы все еще не улетели в открытый космос, не вляпались в Юпитер? Я скажу тебе, почему. Само солнце все еще там, в космосе, это на Земле проблемы. Кто-то изловчился уничтожить саму идею ежедневного восхода солнца, идею света и тепла. И этот кто-то был настоящим злым гением, но куда – спрашиваю я, – куда ему до меня? Идея – самое могучее, что только может существовать в мире. Я бы не удивился, если бы солнце сгорело, а мы этого не заметили, потому что его идея каждый день продолжала бы подниматься над горизонтом. Но кто-то уничтожил эту идею, а теперь упорно и методично уничтожает идею Земли. Алло? – крикнул он в трубку, набрав номер. – Да, заказ примите. Две «Поло песто» с ананасами и одну, – тут он мстительно посмотрел на Веронику, – «Диабло», перца не жалейте. Три колы, одну диетическую. Палатка между разбившимся самолетом и домом Толедано. Да, спасибо, жду.
Джеронимо грохнул трубку на рычаг и, натягивая комбинезон, продолжил:
– Пончик в том, что я пока не знаю, какие именно идеи столкнулись за сотни лет до нашего рождения, не знаю, с чем именно придется иметь дело. Но знаю другое. Год назад мир сдвигался на пятнадцать сантиметров в сутки, в этом году увеличил до пятнадцати с половиной, а после… – Тут он вышел из палатки, расстегнув незамеченную ранее «молнию» на стенке; за «дверью» оказался крошечный тамбур, и когда Джеронимо оказался в нем, снаружи послышался призывный гудок. Повеяло холодом. Чей-то бас, голос Джеронимо, рев мотора, свист покрышек… – … а после того как папа истребил дом Риверосов, смещение составило почти двадцать сантиметров, – закончил мысль Джеронимо, вернувшись в палатку с тремя плоскими квадратными коробками в руках. – Ну, Вероника? Ты все еще сомневаешься, что речь идет об идеях? – Он бросил ей и мне по банке колы. – Что если сейчас исчезает идея Земли, и чем меньше людей в нее верят, тем быстрее идет процесс?
На колени Веронике шлепнулась коробка с изображенным на ней ярко-красным чертом. Черт мерзко скалился и держал красный трезубец, которым, видно, только что закончил чертить надпись: «Diablo».
– Держи, пилот моего сердца. – Джеронимо протянул мне коробку с надписью «Поло песто» на фоне мексиканской пустыни. Коробка была теплой, даже почти горячей, а внутри оказалась самая настоящая пицца. В нос удалили ароматы дрожжевого теста, мяса и чего-то еще, что и собирает разрозненные запахи в запах пиццы.
– Блин, – посетовал Джеронимо, – надо было попросить, чтобы порезали. Впрочем, нож где-то был. Николас, передай рюкзак. Николас, ты в порядке? Николас, что с тобой? Не молчи, поговори со мной, скажи, что не умер, и черт с ним, я сам возьму рюкзак!
Я не умер, просто сидел и молча смотрел на Джеронимо, пытаясь подобрать слова. Повернулся к Веронике, заметил, что она занимается тем же самым, но более успешно.
– Это что сейчас было? – спросила Вероника.
– Николаса закоротило. Я пока не знаю, в чем…
– Я об этом! – Вероника потрясла коробкой.
– Об этом? Господи, Вероника, не драматизируй! Я просто позвонил и заказал пиццу.
– У кого?!
Джеронимо показал ей раскрытый справочник.
– Здесь написано: «Пиццерия. Доставка».
– Хватит нести чушь! – взорвалась Вероника. – Какие, к чертям, доставки? Откуда…
– А откуда взялся Дед Мороз в «Хрониках Нарнии»? – перебил Джеронимо. – Почему в последнем эпизоде «Во все тяжкие» подонки встали ровно на линии огня? Почему вампиры боятся крестов? Вопрос веры.
Я отщипнул кусочек румяного теста от краешка пиццы и отправил в рот. Все по-настоящему.
– То есть, вера помогла тебе заказать пиццу, – уточнил я на всякий случай.
– Друг мой! – улыбнулся Джеронимо. – Вера помогает делать абсолютно все! Ты дышишь только благодаря тому, что веришь: вдох и выдох возможны. Эта вера так сильно врезалась в твое подсознание, что только лучший в мире хирург с самым острым скальпелем сможет лишить тебя ее. Но эта операция – детский лепет по сравнению с той, что случилась тогда. Что за армия виртуозов вырезала у человечества веру в солнце? Это я и хочу выяснить. И чем сильнее моя вера в то, что ответ существует, тем больше знаков подбрасывает жизнь! Так, вы жрать собираетесь? Я не принцесса Ирабиль, слезки лить не стану. Не будете жрать – мне больше достанется.
С этими словами Джеронимо достал из рюкзака нож, тремя стремительными движениями располосовал пиццу и начал есть. Я последовал его примеру. Вероника тоже отрезала себе кусочек, но кусать не спешила.
– Хорошо, – сказала она. – Тогда скажи вот что: можешь заказать такси?
– У? – поглядел на нее Джеронимо, с трудом двигая челюстями.
– Ты можешь заказать такси и попросить, чтобы нас отвезли к дону Толедано, или… домой?
Джеронимо закивал, поднял палец, давая понять, что ему нужно время. Мы терпеливо ждали, пока он прожует. Я тоже заинтересовался возможностью прокатиться в желтой машинке с шашечками.
– Могу, – сказал Джеронимо, – но нас не увезут.
– Почему?
– Потому что я все деньги отдал за пиццу, а таксист только за вызов сотку зарядит.
Вероника безмолвно бухнулась на бок. Я же воспринял все более философски – взял еще кусок.
Глава 7
На ночь Джеронимо прочитал подробную лекцию о том, как выходить наружу и попытался всучить Веронике горшок, объясняя это беспокойством о ее репродуктивной функции. Горшок Вероника надела ему на голову, ничем это особо не объясняя, и, выкурив еще одну папиросу, легла спать.
Лампу Джеронимо погасил. Я лежал, таращась в темноту, и слушал дыхание своих новых друзей. Они быстро уснули, а я, несмотря на боль во всем теле и зверскую усталость, все никак не мог распрощаться с реальностью.
Час спустя мне приспичило. Я оделся в комбинезон, нащупал поблизости маску, нацепил баллон и, соблюдая меры предосторожности, вышел наружу.
Кто не знает удовольствия справлять малую нужду в минус пятьдесят, тот не знает ничего. В какой-то момент начинает казаться, что ты горишь – такой мощный столп пара поднимается перед тобой, внося свою лепту в атмосферу, большей частью состоящую из углекислого газа и всяческой непригодной для дыхания ерунды.
Я постарался уладить все быстро – репродуктивная функция может мне еще пригодиться. Застегнул комбинезон, в последний раз окинул взглядом снежную равнину и вздрогнул. Шагах в пятидесяти от палатки горел костер, и я четко видел сидящую перед ним человеческую фигуру.
Мой эмоциональный двойник, выскочив из укрытия, скверно разыграл бурное удивление, а потом махнул рукой и снова спрятался. Действительно, чего поражаться туристам, когда работает доставка пиццы.
Человек у костра помахал рукой, явно имея в виду меня. На всякий случай покосившись на палатку, я двинулся к огню. «Сделаю пятьдесят шагов, – думал я. – Если это мираж – он отодвинется, и я вернусь обратно. А если галлюцинация – поговорю пять минут и, опять-таки, вернусь».
Мне понадобилось всего сорок три широких шага. Уже на полпути я заметил, что на человеке такой же комбинезон, как на мне, только вывернутый наизнанку, оранжевой стороной вверх. Перчаток нет, капюшона и маски – тоже. Человек обладал аккуратно подстриженной бородкой и усами, да и в целом являлся покойным доном Риверосом, моим отцом. А на снегу перед ним стояла загадочная конструкция из двух взаимопроникающих пластиковых бутылок.
Я остановился у самого костра и наблюдал, как отец осуществляет сложную манипуляцию с фольгой, бутылкой и зажигалкой. В результате его действий та бутылка, что поуже, наполнилась густым дымом. Папа убрал фольгу, приник к горлышку и залпом вдохнул все. Я заметил, что в нижней бутылке, той, что со срезанной верхушкой, поплескивает вода.
– Ах, сынок! – сиплым голосом начал отец, выпуская дым. – Ну что за радость – вновь видеть тебя!
– Мне тоже очень приятно. – Я сел на снег, по примеру отца. Приподнял, а потом и вовсе снял маску. Дышалось легко, а костер давал достаточно света.
Папа, глядя на меня, хмуро покачал головой.
– А ты все тот же, ничуть не изменился.
– С нашего последнего разговора едва три дня прошло.
– Мог бы всплакнуть и выразить сочувствие покойному отцу.
– Ты сидишь без маски у костра и дуешь план. Что ж, если угодно – соболезную.
Папа хитро улыбнулся и, погрозив мне пальцем (мол: «А, понял, ни слова больше!»), принялся «заряжать» свою конструкцию по-новой.
– Ну и как там, за гранью? – поинтересовался я.
– Спокойно, – откликнулся отец. – Тебе бы понравилось. Нет, правда. В фильмах и книгах обычно духи таинственно отмалчиваются, или изрекают философскую муть. Но я, честно говоря, просто сижу в небольшой комнатке с надписью на стене: «Who cares?»
– И мама там же?
– Нет. Но девок можно вызвать в любой момент. Или ты правда о матери волнуешься?
– Нет, – усмехнулся я. – О твоей репродуктивной функции.
Отец потянул вверх бутылку, и она наполнилась дымом оранжевого цвета, со сполохами молний.
– Вот это тяга! – прошептал он. – Никки, немедленно хапни эту банку.
– Спасибо, я…
– Никки, я – твой отец, и это – моя последняя воля. Тяни свою рожу сюда и хапани банку.
Наверное, я мог бы отказаться, надеть маску и просто уйти. Но за всю жизнь я ни разу не ослушался отца. Он убрал дырявую прогоревшую фольгу, и я, приникнув губами к горлышку, опустил голову, вдыхая дым.
– Держи! – крикнул отец, колотя себя по груди. – Надо держать! Ни капли мимо!
Легкие драло, голова кружилась, тошнота сводила с ума, и я выпустил дым наружу. Тут же начался кашель, слезы выступили.
– Знаешь, зачем я заставил тебя это сделать? – прозвучал голос отца.
– Нет, – просипел я.
– Чтобы ты понял: наркотики – это не ответ.
Я трижды сплюнул в снег, жалея, что нет смысла вызывать рвоту. Эта дрянь уже впитывалась в кровь через легкие.
– Вот спасибо! – простонал я. – А беседа о безопасном сексе будет?
– Непременно, в следующий раз.
– Тогда захвати с собой одну из тех девок.
– О, Николас! – Отец, судя по голосу, поморщился. – Они же все мертвые.
Я, наконец, справился со своим организмом. В голове все еще шумело, но я смог сесть и посмотреть в глаза отцу.
– А теперь серьезно. К чему этот цирк? Зачем ты пришел?
Отец улыбнулся.
– Who cares? – спросилон.
– Me.
– Really care?
– Говори уже по-русски, – попросил я. – Или хотя бы по-испански.
– Я хочу, чтобы ты ощутил разницу, – сказал папа. – Наркотик может скрасить мгновение. Скоро тебе станет легко и весело, и ты поймешь, о чем я. Но наркотик не заставляет тебя вставать утром с постели. И уж тем более не заставляет жить. Он просто искажает твое восприятие действительности и подавляет когнитивные способности…
– Папа, – перебил я. – Сегодня я употребил наркотик впервые в жизни. Ты что, издеваешься?
– Нет, сынок. Ты – наркоман со стажем.
Тут мне стало интересно, и я хихикнул. Без всякой связи.
– Для тебя каждый встречный человек – такая вот банка. – Отец ткнул пальцем в свое наркоманское устройство. – Ты жжешь человека до тех пор, пока не соберется достаточно дыма, вдыхаешь его и уходишь. Потому и мать перестала с тобой общаться. Мне она так и сказала: «Он выпил меня до дна». Сперва я подумал, что ты до семи лет сосал сиську, но потом до меня дошло.
Мне стало грустно, а в груди клокотало веселье. Что за дурацкий контраст? Я стукнул себя по груди, по голове, потом представил, как выгляжу со стороны и зашелся от смеха.
– А теперь вот Вероника и Джеронимо, – говорил отец. – Мне больно видеть, как ты пытаешься опустошить их. Снова и снова подносишь зажигалку, вдыхаешь дым, а его все больше. Но рано или поздно он закончится, и ты их оставишь – пустых, мертвых.
Я катался по снегу, рыдая от смеха. Нет, это мой эмоциональный двойник катался, а я будто стоял рядом и, краснея от злости, пытался заставить его вести себя прилично.
– Только здесь, в этой комнатке с обзором на весь мир, я понял, что мы лечили не ту болезнь, – гремел голос отца. – Ты не родился бездарным, Николас. Ты просто родился пустым, и до сих пор не нашел ничего, чем мог бы заполнить свою пустоту. Для Джеронимо это – солнце и дружба, манипуляции и изобретательство. Для Вероники – Джеронимо и отец, которые никогда не смогут примириться. Найди и ты что-то, что станет твоей душой. Ты ведь уже нашел, не так ли? Нашел, но по привычке пытаешься сожрать, вдохнуть или вколоть. Твой двойник веселится, а ты сам стоишь и смотришь равнодушным взглядом на похороны своего сердца. Вот что такое наркотики, сын. Вот почему это плохо. Ты должен есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть.
Я задыхался, лежа на снегу. Голос отца еще звенел в ушах, но сам он исчез вместе с костром. Вдох, и легкие рвутся на части. Руки зашарили вокруг в поисках маски…
– Дебил!
Маска опустилась на лицо, и я увидел Веронику.
– Спасибо, – выдохнул я.
– Я тебе это «спасибо» знаешь, куда засуну? Не мог меня разбудить?
– Я привык писать в одиночестве…
– Точно дебил, – покачала головой Вероника. – Я думала, ты услышал…
– Что?
Она подняла палец, и я прислушался. Где-то гудел мотор, все ближе и ближе.
– Могу ошибаться, – сказала Вероника, – но это, кажется, броневик.
– Не ошибаешься, – успокоил ее я.
– Едет со стороны дома. Почему-то один…
Я понял ее замешательство. Единственный бронетранспортер, неспешно ползущий по снежной равнине – скорее убийца, чем спасатель.