Я выдохнул и закрыл глаза.
Дедок методично ругал Жаньку, перечисляя болезни, боль и невезенье, чтобы не спугнуть его удачу и силу, и не притянуть раннюю кончину.
А у меня мысли уже крутились вокруг будущего боя. То, что надо сперва освобождать Женьку, стало ясным, но вот серьёзное численное превосходство противника выбивало из-под любого мало-мальски обдуманного плана опору. Как не прокручивал в голове разные варианты, а всё получалось, что не на моей стороне победа. Не те это бойцы, к которым можно подойти на расстояние рывка незаметно. Да и не те, кого испугаешь внезапностью и решительностью. Эти сами такое устоят, что мало не покажется. Вот и получалось, что… короче, не получалось.
- Дед, - прервал я поток однообразных ругательств: – Поможешь?
Стовед пожевал губы, задумчиво разглядывая издалека двор и дом.
- Думаешь, я ещё ого-го, чтобы лазить через забор и махаться на кулачках? – кротко поинтересовался он.
Не о том мыслишь, дедок. Отведя глаза, я медленно, выделяя каждое слово, ответил:
- Думаю, что ты достаточно хорош, чтобы сделать плотное прикрытия Присутствия, раз привёл меня сюда, воззвав к крепкой памяти и вытащив из неё образ Сашки.
Дедок скривился, недовольно хмурясь, и резко рубанул ладонью по воздуху:
- А фигу тебе! Никакой памятью я тебя не звал! И никаким Сашкой – не знаю, кто он, но пусть не кашляет - не подманивал!
Я сморгнул. Если не он – то кто?
- А Юрка! - Хмыкнул дед, отвечая на мои «громкие мысли»: – Думаешь, пацанёнок тока бабочки и цветочки делать горазд? Не, тарх, малец – тот ещё кузнец миров! Он тебе и тебя самого слепит так, что не отличишь. А уж подманить куда хорошо знакомого, вдоль и поперёк езженного да за сердце взятого тарха, память распотрошив или воображение – так ему это плёвое дело. Не глядя, сотворит по образу да подобию. И побежишь, куда надоть. Так что на меня не думай. Я тут по другой части. И Сашек всяких не сотворяю.
Вот оно как. Можно поверить, что мой ведомый вытащен из памяти моей Юркой, тем более, что однажды, на озере Страха, такое уже было… А можно продолжать надеяться и верить, что Сашка пришёл ко мне сам. Воспользовавшись силами мелкого веда или нет – это уж кто сейчас подскажет.
- В образах я не очень, - поморщился дедок. – А вот Присутствие, что тебя так смущает, погасить могу. Не то что бы совсем изничтожу, но помехи создам знатные.
И огладил хилую бородку, степенно расправляя её тощий клок по груди.
А моё сознание уже быстро выстраивало новую стратегию:
- На сколько метров этого хватит? Со скольки почуют?
Дедок нахмурился и снова заворчал:
- Ой, дикий ты! С ведами не работал, что ли, совсем? Не в метрах помехи измеряются-то! Чуйку они потеряют! Потому что чуять будет много чего! Каждая собака, каждый телок али курица будут фонить. На таком и свихнуться можно, потому и загасит их внутренний привратник все чувства, затупит, чтобы было неслышнее. Вот под это ты тишком и проползёшь. Только времени на то у тебя будет немного. Потому что привратник-то тархов не дурак, и, поперёк их сознания, а всё равно будет окружающий мир рассматривать, внюхиваться, искать. А уж за сколько тебя найдёт - дело случая, тут я не подсказчик. Так что время не теряй – действуй быстро. Всё понятно, тархово семя?
Я только усмехнулся. Вот, ведь, злой острослов! А не остановишь и не поперечишь. Прав Стовед. Действовать нужно быстро.
Глава 13 Ноги, крылья, хвост
Глава 13 - Ноги, крылья, хвост
До дома скользил, словно плыл в потоке. Думал о ветре, о невидимом взгляду ветре, способном нарушить ход явлений, способном разрушить построенное. О ветре, готовом к порыву. О ветре, который несётся над землей, оставаясь лишь движением, лишь потоком незримого и неосознаваемого. О ветре, который даже дыхание не ощущает.
Пролетел почти всё расстояние, не задерживаясь. Легко и бесшумно. Только взмок на солнце так, что под рубашкой на спине засвербело солью, прижигая старые раны.
Припал к срубу, затихорившись в некошеной траве возле кухоньки. И со всеми предосторожностями заглянул в мутное окошко.
Диспозиция стала ясна сразу.
Бойцов, действительно, трое. Все – мужчины, и все зрелы – от сорока. Значительно старше и опытнее Женьки. Чего уж роптать на его несмышленость – не оставалось у него шансов против такой мощи! Двое находились с Женькой в комнате. Один сидел на кухне, на точке внимания, откуда хорошо просматривался вход и наиболее подходящие для атаки окна. Но, лишь изредка обозревая их, он большее внимание уделял происходящему в зале. Это играло мне на руку.
Женька лежал на полу, скрюченным и дрожащим. Вокруг лужа воды со следами блевотины и крови, стекающими в подпол сквозь щели половиц. Локти стянуты за спиной, рубашка и брюки то ли сорваны, то ли срезаны. Благодаря этому оголению сразу видно, что серьёзное ранение у него только одно – багряным подтекало посечённое бедро. Но и то, уже зарастало, затягивалось, политое живительной смесью. Всё остальное мелочи: царапины и кровоподтёки. Ещё тревожила кровь на голове, слепившая волосы в единую массу. Однако с волос свежих подтёков не струилось, и это радовало – либо рана закрылась, либо удар прошёл по касательной. Судя по всему, Женьку взяли легко, почти не помяв, но перед серьёзной ломкой заставили вырвать и облегчиться, и залили раны прижигающим средством. Хорошо подготовили… Для долгой и основательной работы.
Рот Женьки стягивал широкий пластырь, но по угрюмому тяжёлому взгляду было ясно, что и без него он не издаст ни звука, пока остаётся в сознании. Только вот надолго ли это?
Пока же его просто били плетью. Крепко и уверенно. Серьёзный спокойный боец, по виду мне ровесник, но крепче в кости и приземистее, сразу прозванный для себя «Атлетом», играючи полосовал спину Женьки, заставляя того под каждым ударом выгибаться, словно выворачиваться наизнанку. Удар – остановка, присмотреться, позволить прочувствовать, беззвучно елозя по мокрому полу, дать выдохнуть и снова схватить воздуха. И снова удар. Нет, так не ломают - так наказывают. И учат плетью обычно не тархов, а именно младших – позволивших себе лишние слова или допустивших промах в послушании. На тарха плеть поднимать – не наказание, а смертельная обида, оскорбление, которое не простит ни битый, ни его школа.
Получается, что захватчики - не просто заезжие бойцы, случайно наткнувшиеся на талантливого мальчонку-веда и решившие его взять с боя. Эти тархи хорошо знают Женьку и его истинный статус в Храме, им не соврёшь, что свободный! Да и не только знают, что он – тис, но и, судя по всему, считают его своим, приручённым младшим, достойным за провинность серьёзного наказания. И полагают его провинность настоль важной, что наказывают прежде, чем будут уламывать работать на себя.
Значит это только одно. Крёсты.
Положить одним заходом троих подготовленных тархов Крестов рассчитывать смешно. У них подготовка не ниже моей и только то, что нет Присутствия – мне не поможет. По одному – ещё шанс есть. Для меня это значит одно – «ждать». Ждать момента, когда из троих противников в доме останется не больше одного – для того, чтобы оказалось возможным снять его без лишних звуковых эффектов. Нужен всего один момент, когда в дело смогут пойти руки. Придётся ждать и смотреть за тем, как калечат ведомого. Пусть не моего, но ведомого. Одного из тех, ради кого существуют ведущие. Одного из тех, кто существует для таких, как я.
Я закрыл глаза и расправил плечи одним глубоким вздохом. Вдох длился так долго, что за это время в мире успел нанести с пяток неспешных ударов плетью «атлет», пролетела мимо бабочка и прошуршал небольшой уж. За это время белое солнце стало тёмной дырой в небе, а рукоять пистолета – горячей и влажной. За это время сердце утомилось спешить и притихло едва трепещущей птицей. Освобождение от мыслей, от эмоций, от волнений последних дней. Успокоение сердца и мыслей, ещё недавно готовых сорваться в пропасть ярости.
Вскоре оружие приготовлено к действиям – и сознание, и тело. В полном молчании и недвижимости полетело время ожидания. А за ним должно быть время действия. Обязано быть!
Женька, наконец, не выдержал и застонал, наворачиваясь на ногу ударившего его.
- Хватит! – махнул рукой второй боец, стоящий в комнате.
«Тур», - условно назвал я его для себя, хотя настоящий ведущий тархов никогда бы не опустился до такой работы.
Действительно, хватит. У Женьки уже не хватало сил на то, чтобы извиваться, подставляя под удар лопатки. Притомила боль, притупила сознания. Самое время дать отдых, чтобы истязаемый мог осмыслить происходящее и задуматься – а стоит ли терпеть всё последующее, если до того была лишь разминка.
«Атлет» нехотя сложил плеть и отбросил её на кровать. Подошёл к столу и, подхватив кружку, жадно стал пить.
Женька устало уткнулся лбом в пол, задышал ровнее, выгоняя из тела напряжение, скручивающие мышцы и усиливающее боль и телесный ущерб. И по тому, как быстро достиг спокойного дыхания, стало ясно, что нашла коса на камень - даже этим опытным бойцам придётся потрудиться, чтобы его сломать. Эмоции и тело уже на контроле, сдержанность и готовность весьма приличного уровня. Зря, всё-таки, я в нём сомневался.
- Палый! Пока перерывчик - сходи за водой… А то скоро обливать будет нечем.
«Атлет» в ответ кивнул и плеснул остатки воды из кружки Женьке на лицо.
Женька зажмурился, отстраняясь, словно от удара. Видимо, ожидал и большего сразу, но «Атлет», не глядя уже на него, вышел на кухню и подхватил вёдра.
- Я послежу, – подорвался тот, который сидел на страже на кухне.
- Давай, - лениво согласился «Тур», - Только со двора не уходи.
«Атлет» и «Сторож» молча вышли.
Вот тот миг, которого я ждал!.. Сосредоточенно дыша, я сдвинулся от стены и вдоль забора одной короткой перебежкой ушел за ближайший сарай. Оттуда, из-за стенки приваленных старых досок, затаившись, можно наблюдать за происходящим.
«Атлет» вышел первым, встал на крыльце, внимательно оглядываясь. Лишь убедившись, что рядом никого нет, он двинулся к калитке. «Сторож» шагнул из дома ровно следом, подождал, когда тот отойдёт и только потом сдвинулся с места.
Итак.
«Тур» остался в доме с Женькой. Обзор у него только из трёх окон. Два – на улицу, на колонку, одно – во двор, на калитку. Следить за окнами будет наверняка.
«Атлет» уже преодолел калитку и двинулся по улочке к колонке, ровненько на два дома вглубь деревенской улочки.
«Сторож» застыл в проёме калитки – ни туда, ни сюда. Привалился к столбу забора и лениво сощурившись, оглядывал окружающий мир.
Если не сейчас, то уже вряд ли когда. Женька долго всё равно не выдержит.
Первое желание - снять ушедшего по воду - почти сразу отмёл. Однозначно напорюсь на пару-тройку пуль. Вторым желанием, основанным на эмоциях, было – пройти в дом и убить «Тура». Пришлось отказаться: до него ещё дальше – пройти двор, как-то обойдя внимание «Сторожа», как-то прорваться в дом, да и там ещё неясно как всё выйдет и не решит ли «тур» Женькой же и прикрыться. И я ещё не знаю, как поступлю в этом случае.
Оставался только расчёт на то, что «Сторож» приглядывает за двумя, но за ним не приглядывает никто. Каждый из двоих подумает, что тот ушёл на другую сторону от забора, если он вдруг исчезнет из поля зрения.
На сарайчик, выходящий к забору, влезть труда не составило – рядышком с ним примостилась пустующая будка, как раз для одного бесшумного толчка ногой. А дальше – тихо, тихо, по едва шуршащему рубероиду, накалившемуся под солнцем. Над забором пришлось зависнуть. И замереть…
К колонке шла Она. Фея.
Легкое желтое платьице, перехваченное на гибкой талии чёрным пояском. Небрежно переброшенная на грудь коса с вплетённой синей лентой, на кончике завязанной в дурашливый многолепестковый бантик. И на серых, запылившихся ногах – розовые шлёпанцы. Фея морщилась, спотыкаясь и почти теряя неудобную обувку, и каждый раз от её неловких шагов по присохшим рытвинам позвякивали, сталкиваясь, вёдра, собранные за дужки в один девчачий кулачок.
Я беззвучно припал к крыше и убрал пистолет за пояс. Перестрелка только ухудшит положение. Если девчонка попадёт на линию огня – будет плохо. Но другого шанса снять тархов у меня уже может не возникнуть. Тут – либо пан, либо пропал.
«Атлет», подступив к колонке первым, замер, смотря на прекрасное видение. Фея того стоила. Застенчиво встала в паре метров от колонке и, смущённо опустив лицо, замерла в ожидании. Конечно, не уступить он не мог. Фея подставила своё ведро под кран и навалилась на ручку.
Да только старый проржавевший кран так просто не поддался.
«Атлет» усмехнулся и, ласково отстранив мгновенно раскрасневшуюся девушку, сам нажал на рукоять. И вода загудела в кране, вырываясь наружу. С шумом ударила по цинковому ведру.
Время! «Атлет» занят любованием Феи. «Сторож», расслабившись, смотрит на них, явно наблюдая за развитием приятных для друга событий. «Тур», если и выглядывает на улицу, то вряд ли для того, чтобы последить за «Сторожем», если в другом окне такая красавица наигранно ойкает и смеётся, когда брызги из переполненного ведра летят ей на ноги.
Тихий рывок на руках и сразу вниз. Скольжение в высокую траву. Почти левитация на долгом выдохе. И точный рывок из «кармана реальности», мгновение и перед лицом протянулась леска. Тонкий, сквозящий острым белым светом луч меж ладонями, словно разряд вяло текучей энергии.
Леска сверкнула, сверху вниз уходя за голову «Сторожа». Жадно впилась в глотку – я рванул руки к себе и вниз и прижался к телу бойца. Важна не только скорость – важна тишина! Прогнуть противника в пояснице назад – это ещё не победа! Лишь одной рукой он потянулся к шее, пытаясь защитить взрезаемое горло от лески. А вторая уже зашарила по корпусу. Секунда – и вытянула пистолет.
Даже просто выстрела в небо хватит!
Но выстрел я всё-таки сорвал. Не опуская удавки, уже чувствуя напряжение противника, одной рукой обхватил пистолет и рванул к себе. Повезло. Пальцы «Сторожа» хрястнули и ослабли. Мгновение спустя я уже обернулся спиной к нему, оставаясь в тесном контакте, и взвалил его на плечо тяжёлым мешком. Да он и становился уже мешком кожи с расслабляющимися мышцами. Как мог быстро, я поволок его вдоль забору – к сараю, в высокую траву. Если не успеть оттащить подальше – землю смочат дурно пахнущие последствия смерти от удушья. И, возвращаясь от колонки, «Атлет» почует этот запах.
Не срослось.
У колонки рыкнул резко брошенный кран, загремели вёдра, завизжала Фея. Взвинтился в воздух тонкий переливчатый крик, заставив непроизвольно сжаться. А спустя миг ударил выстрел.
Я не скинул тело «Сторожа», и потому почувствовал, как пробивает его расслабленные мышцы. Пуля, пройдя сквозь чужое тело, обожгла мне спину и бросила вперёд. Свалившись в траву, на бок, скинул труп – одного взгляда хватило, чтобы убедиться, что мёртв, - и приготовился к стрельбе.
«Атлет» короткими перебежками летел ко мне – он не был уверен в том, что сумел задеть меня серьёзно.
И не знал - жив или мёртв «Сторож», сквозь которого так аккуратно послал в меня пулю. Стреляй он на пару-тройку секунд раньше, и пуля прошила бы живое тело, не задев важных органов. Неделя-две в Храме под защитой целителя – и «Сторож» пошёл бы на поправку. А вот я, задетый в спину, уже не мог бы быстро бегать. Но не срослось – пуля прошла, едва чиркнув меня по боку. Больно, на сторону клонит, но не опасно.
Чувство присутствия ещё не восстановилось и «Атлет» не ощущал – жив ли «Тур» или его уже положили и теперь дело осталось только за ним. Не знал и того – сколько нас, таких, диких, бесшабашных и неизвестно зачем и откуда появившихся на их кривой дорожке. Хорошо! Незнание – остался ты один или есть ещё кто-то – самое пагубное. В нём надежда. И ничего не ломает воина больше, чем это самое чувство – надежда.
Две мои пули ушли в сторону «Атлета» и не остановились в нём. Крепкий тарх успел прижаться к дому. Осторожно выцеливая меня из-за покосившегося фундамента, он в любой момент был готов сорваться в атаку.