– Лес имеешь в виду? Может, тебе топор дать?
– Это зачем?
– Как зачем? Превратить деревья в дрова. Тебе же холодно, не мне.
– Издеваешься? Я это с самого начала подозревала. Было в тебе что-то такое…
– Что еще? Такое, говоришь?!
– В общем, хочу спросить. А где же твое гостеприимство?
– Вона, ты куда гнешь! Ладно! Будет тебе наше сибирское гостеприимство.
– Что, что? Как ты сказал? Сибирское?! Это я что?! Я в Сибири, что ли?! Мама моя! Вот, это, да!
– У тебя с головой нормально, Лариска? Или ты в географии совсем не сильна? Где же, по-твоему, твоя бабушка живет, если не в Сибири? Ну, ты даешь! А еще говорят, что в Москве самое лучшее образование дают! Смех, и только!
Я скорее прикусила язык. Угораздило меня так явно удивиться. Чуть не засыпалась, не показала ему, что понятия не имела, где находилась. Надо было быть осторожнее, контролировать себя, что бы еще такого ни открылось. А то, что эти места и край мне были чужды, я знала точно. Ощущения, да и разница в говоре, моя и Сашкина, подсказывали это. Вот при слове «Москва» в душе стало теплее. Может, я и, правда, жила там? Тогда, как меня угораздило оказаться здесь?
– Ну, как тебе мое жилище?
В тусклом свете горящего фитиля все казалось ужасно убогим, почти как его велосипед. И бревенчатые стены с потолком, и грубые некрашеные полки, скамьи и огромный длинный стол посередине. Каких-то более мелких предметов интерьера я в тот момент, попросту, не видела, и темно было, и устала, и хотелось скорее упасть куда-нибудь и заснуть.
– Где мне можно здесь лечь?
– Есть только лавки. Ты их видишь. А одеяла я тебе постелю. И вместо матраца и укрыться.
– Как лавки? Это вот эти, что ли? Такие узкие? Да, я с них свалюсь ночью.
– Думаешь? Ладно, уступлю тебе печь. Забраться сможешь? Куда полезла? Постой. Я должен взять оттуда несколько одеял и подушку. Это для меня. Сейчас, отойди в сторону, мешаешься. Вот, так. Теперь порядок. Можешь забираться. Или хочешь перекусить?
– Сейчас умираю от усталости. И сил моих нет, как хочется спать. Но всего час назад думала, что съела бы целого барана, так была голодна.
– Значит, все же, есть хочешь. Что тебе дать? Хлеб будешь? Почти свежий!
– Давай кусочек. А ножа у тебя нет?– Покрутила перед носом бесформенный ломоть, тайком к нему принюхиваясь.
– Сколько угодно. И такой, и такой! – Сашка продемонстрировал мне какие-то хищные предметы, которые я бы назвала скорее тесаками, чем ножами, так как совсем не соответствовали моим представлениям о них, ни своими устрашающими размерами, ни экзотическими, на мой взгляд, формами. – Но так вкуснее, отламывать, имею в виду.
– А, а! Поверю на слово. А попить у тебя что есть?
– Вода, например. Пойдет?
– Мне сейчас все пойдет. Давай скорее. Надеюсь, чашки у тебя есть, или станешь поить меня из пригоршни?
– Обижаешь! Есть, конечно. Целых три. Смотри! И еще есть ковш. Тебе что нравится?
– Все равно. Давай, скорее.
Утолив жажду, я полезла на несуразно большое сооружение под названием печь. Саша показал мне, куда надо было ставить ноги, и забраться оказалось на удивление легко. Прежде чем коснуться головой подушки и моментально заснуть, помню, очень радовалась, что мне даже предложенная помощь не понадобилась, сама взгромоздилась. А вот потом, уже утром, начались проблемы.
Я проснулась и сразу поняла, что мне срочно надо было посетить улицу. Так как знала, что никаких сантехнических удобств в этой избе быть не могло. Только не могла сообразить, как это можно было сделать, если не получалось спуститься с постели. С высоты печи посматривала на пол, и он казался таким далеким, что просто спрыгнуть было страшно. Свесилась головой вниз в поисках тех мест, куда ночью ставила ноги, забираясь сюда, и никак не могла их отыскать. Подсказать, где они, было некому, потому что Сашка куда-то исчез. Что было делать? Хоть волком вой! Пришлось изощряться самой. В итоге, кое-как сползла, ободрав при этом руку и сделав фирменную прореху на джинсах гораздо шире, чем было по замыслу итальянского дизайнера. Но главное заключалось в том, что мне, все же, удалось спуститься. А когда я уже вышла на двор, то и Сашка моментально попался на глаза, копошился возле строения, похожего на сарай.
Не успели мы с ним пожелать друг другу доброго утра, как до него дошло, что гнало меня из избы на такой скорости. Поэтому живо махнул в нужном направлении, задав мне правильный маршрут. Уже потом, после посещения шаткого строения из кривых досок, мне стало интересно, чем он мог там заниматься, возле того самого сарая. Приблизилась к сооружению и понаблюдала навесной замок на входных дверях, похожих на въездные ворота в гараж. Закрыто. Вспомнила его копошение и решила, что, скорее всего, этот самый замок он и закрывал только что. Да, было похоже на это. Приблизила лицо к самым доскам двери, чтобы глаз пришелся напротив щели, но рассмотреть в темном помещении ничего не удалось.
– Эй! – Раздалось у меня за спиной, повернулась на окрик и заметила хозяина этого всего нагромождения бревен. – Что ты там высматриваешь?
Сашка стоял на пороге избы, выходя из нее. Одет был так же, как и вчера. Словом, ничего в нем не изменилось. Даже бейсболка так же закрывала половину его лица. А вот изба и двор, освещенные ярким утренним солнцем, выглядели иначе, радостнее, что ли. Я осмотрелась и пришла к выводу, что вполне приемлемое для меня местечко. Если здесь еще и завтраком бы меня покормили, то вообще, все было бы просто прекрасно.
– Ничего не высматриваю. – Ответила ему и тут заметила в его руках топор. – В лес собрался? За дровами?
– Не, а.
– А топор тогда тебе зачем?
– Это не мне.
– А кому? – Странная у него была манера разговаривать, так и вынуждал задавать массу ненужных вопросов.
– Тебе, конечно. – Сказал, двинулся с места и прошел двор наискосок, встав рядом с каким-то пнем и воткнув в него топор.
Я за ним все это время следила и вздрогнула, когда острое лезвие легко вошло глубоко в древесину.
– Как это?! Шутишь?
– Зачем мне это? Ты есть хочешь? Тогда надо печь растопить. Это видишь? – Ткнул пальцем в какую-то ржавую бандуру. – Вот туда загружают мелкие дровишки. Когда разгорятся, сверху, вот сюда, поставишь этот чайник. Не переживай, он только снаружи такой закопченный, а внутри чистый. Сделаешь нам кипятку для чая. Поняла? Заварка в доме. Управляйся, давай, а я пока схожу к ульям. Вернусь, как раз станем чаевничать.
– Не уверена, что смогу справиться. – Наморщила я нос.
– Очень жаль. Тогда будем просто пить холодную воду. И это еще ничего, только ведь ты не привыкла к такой, к обыкновенной дождевой… как бы чего не вышло.
– Это что, это из той бочки, что ли? Так там кто-то плавает. Разве можно такую пить?
– Другой у нас не будет. Поэтому постарайся разжечь эту летнюю печь.
– А рубить-то что? – Я искренно недоумевала. – Что ты машешь? Мне обернуться? Ты на эти поленья показываешь? Может они просто так в печь войдут? Смотри, отверстие там большое. Нет? Не войдут? Обязательно, говоришь, надо их колоть? На этом пне? Как не пень, а что? Колода. Какая разница?! Ладно, ладно. Ничего я не тяну время. Мог давно уже идти. Сделаю, как сказал. Вернее, постараюсь. Да, прав, очень постараюсь.
Как я не отрубила себе ничего, одному богу было известно. Руки, ноги мои остались целы, но много дров наколоть не вышло. Сначала топор никак не могла вынуть из колоды, потом некоторые поленья оказались твердокаменными, и от них мое орудие само отскакивало. И так вышло, что лишь немногие из чурбаков оказались пригодными для раскалывания, остальные пришлось отбросить в сторону. Поэтому огонь получился слабым и чайник никак не хотел нагреваться, а вода в нем закипать. Я ждала, ждала, сидя рядом на самом большом куске дерева и не заметила, как задремала. Наверное, тишина леса и приятные ненавязчивые песни местных птиц так на меня повлияли. Да и утро было совсем еще ранним, подозревала, что в такое время мне еще не приходилось в той, в другой, жизни подниматься. Вот и вздремнулось. А проснулась оттого, что нечаянно завалилась набок и обожгла плечо о металлический бок печки.
– Ай, ой! – Отдернулась, вскочила, запричитала, но изменить уже было ничего нельзя, на коже выступил волдырь.
А тут еще выяснилось, что спала я не одну минутку, как мне показалось, а так долго, что злополучный чайник успел за это время нагреться и остыть, а огонь в печи загаснуть. Получалось, что, если хотела завтрака, надо было начинать все сначала. Это было обидно до слез. Я пыталась сдержаться и не зарыдать, и это почти удалось, только совсем немного предательски увлажнились глаза да захлюпал нос. Утерев все кулаком, за неимением платка, решила снова приступить к действию. Начала озираться в поисках топора и нашла его под брошенными мною, как мне показалось, непригодным из-за твердости поленьями. Потом побрела к стене, вдоль которой были ровно уложены рядами те самые поленья, что мне предстояло расколоть. Выбрала самые симпатичные, снова изрядно нарушив порядок в кладке.
Должна была отметить, что во время второго захода растопки все получалось лучше, быстрее уж точно. Это меня немного примирило с жизнью. На окружающий мир стала смотреть веселее и оптимистичнее. Когда сидела рядом с закипающим чайником, вдруг припомнила свой сон, вернее, его отрывок. Там я тоже восседала возле открытого огня, только не у печи, а рядом с камином. Большое было такое сооружение, выложенное природным камнем, с кованым бордюром и всякими дорогими безделушками на каминной полке. И сидела я не на березовом чурбачке, а в обшитом дорогой тканью просторном кресле, где спокойно можно было поместиться с ногами и еще оставалось много свободного места. Вспомнив великолепие и уют, что там меня окружали, подивилась, как прочно в моей голове сидела тема богатства. То средиземноморская вилла мерещилась с огромной белой яхтой, то, вот теперь, подмосковный загородный коттедж приснился.
Почему считала, что он был вблизи Москвы? Очень просто. Ехала, во сне, к тому дому по шоссе и видела указатель, и как бы там еще было написано, сколько километров и прочая информация. Во сне я к нему подъезжала на личном автомобиле, с личным шофером. И кто же был за рулем, как считаете? Ни много, ни мало, Сашка! Представьте себе! Таким красавчиком выглядел в стильной униформе! Не то, что сейчас бродил в линялом пиджаке и штанах, куда могли бы двое таких парней поместиться. Кстати, где его носило? Мог бы уже появиться и накормить меня завтраком. Нет, шлялся в неведомой стороне, что пригодна была только для обитания пчел.
При упоминании этих насекомых, даже отдаленном, невольно поморщилась и поежилась. Это навело меня на мысль, что я их панически боялась. Спрашивалось, откуда? Что они могли мне сделать? И в душе родилась догадка, что они меня покусали когда-то, в детстве, в далеком детстве. Вот, и раз! Вот, и заработало! Не уж-то, память начала возвращаться?!
Я чуть не вскочила, на радостях, с той деревяшки, на которой сидела. Но вовремя себя удержала на прежнем месте, на чурбачке, только немного поерзала от переполнившего восторга. А усидеть себя уговорила по вполне простой причине. Вдруг, это место приносило мне удачу? Вот, сместишься, и все, и перестало бы везти. А так, можно было еще попробовать, чего вспомнить. Напрягла потихоньку голову и прислушалась. Ага, вот оно. Перед глазами возникла картинка. На ней была я, но себя, как бы, не видела, а только ощущала, причем маленькой совсем девочкой, и еще был папа. Его образ расплывчатый, но точно знала, что это был мой отец. Кругом нас полно травы. Высокие такие стебли. Но вполне возможно, что их размер таким казался потому, что сама была невелика ростом, совсем кроха. И так, мы с ним гуляли на поляне. Он решил отдохнуть. Вот на траве постелен плед, а на нем для нас с ним расставлены угощения. Что-то вкусное, определенно. И сладкое. Иначе, отчего, вокруг моей головы столько появилось жужжания? Ай! Понятно. Не хотела больше вспоминать, и так догадалась уже, почему теперь панически боялась пчел.
Так! Я была уверена, что память возвращалась. Это радовало. Но тот отрывок про укусы пчел мало, чего давал. Ладно, за неимением большего, стала тешить себя надеждами на будущее. А пока, неплохо было бы хоть что-то пожевать. Куда же мой негостеприимный хозяин-то запропастился?
Но, как не вертела головой в разные стороны, обнаружить его не удавалось. Решила себя занять, чем другим, а не думами о еде. Вспомнила, что вчера, когда сюда шла, натерла ногу. Сняла кроссовок и обследовала ранку. Потом сняла и второй, и там понаблюдала запекшуюся кровь на большом пальце. Это я, помнится, поранилась, когда бежала за поездом. Если сюда еще добавить ободранную о печь руку и ожег на плече, то выходило увидеть прилично урону моему телу всего за одни сутки мытарств. Но потом покосилась на валяющийся на земле недалеко от железной печи топор и поежилась. Хорошо еще, что раны были сплошь мелкие!
– Чего босая сидишь? Ногу занозить решила? Вон, кругом, сколько мелких щепок наделала! Горе луковое!
От голоса за спиной, раздавшегося совершенно неожиданно среди ставшей привычной тишины, чуть не подпрыгнула. Это Сашка объявился. Подошел совсем неслышно, или это я глубоко задумалась, и оттого ничего вокруг себя не замечала.
– Фу! Напугал! Разве, можно так красться?!
– Обычно шел. Ты такая невнимательная. А еще и неряха. Смотри, сколько вокруг себя нагрязнила! – Он нагнулся и поднял с земли топор, а затем еще принялся подбирать разбросанные мною поленья и чурбачки. – Все мне здесь разворотила, непутевая.
– Почему, сразу, неряха?! – Обиделась я на него.
– Ладно, проехали! Ноги обувай, по щепкам не советую ходить босиком.
– Не могу я, Саш, их надеть. Снять, сняла, а обратно теперь не получается. Оттого, что мне больно. Взгляни, я поранилась… Еще у меня плечо и рука…
– Вот и говорю… Горе луковое! Что мне с тобой прикажешь делать? Думал, накормлю и в село отправлю. А теперь, что? С такими ногами ты не дойдешь. Это точно. Придется тебя здесь подержать дня два-три.
– Как не дойду?! Как два-три?..
– Обыкновенно! Идти долго. Разбередишь раны совсем, начнешь хромать и через каждые десять минут останавливаться. Это значит, что дотемна добраться не успеем, а ночевать под открытым небом не для такой девчонки, как ты.
Я призадумалась и решила с ним согласиться. Конечно, Сашка был прав. Ходок из меня, и так, был никудышный, а еще ноги поранила. Следовало его послушаться и здесь остаться.
– А как бы полечиться? Чтобы скорее зажило? – Посмотрела на него с надеждой. – Может, у тебя мазь, какая есть? Или, скажем, пластырь?
– Еще чего тебе надо? Может, процедурный кабинет? На, вот, листок… подорожником называется, послюнявь его и приложи.
– Что, поможет? – Округлила я глаза. – Ты так уже делал?
– Мне без надобности. У меня такой ерунды не бывает. – Он хмыкнул и ушел в избу, прихватив с собой прокопченный чайник, сняв его с огня, только приспустил на руку длинный рукав пиджака, чтобы не обжечься.
Мне же оставалось, что его проводить глазами. Но успела обратить внимание на Сашкины солдатские сапоги, в которые были заправлены те самые широченные брюки, что я считала, ну, совсем для него большими. Теперь, вот, еще были эти сапоги… Как парень в них мог ходить? Жарко, наверное? И неудобно. А этот ходил… и не жаловался… наоборот, даже, хвалился.
– Эй, Лариска! Ты идешь? Что, есть не хочешь? Могу сам все слопать, поторопись!
Меня уговаривать не надо было. И дважды повторять, тоже не понадобилось. Спешно заломила у кроссовок задники и аккуратно поставила в них травмированные ноги с приклеенными к ранам листьями подорожника. Сразу после этого пошмыгала к входу в избу следом за хозяином.
– Садись сюда. – Указал он мне место на лавке. – Чай я тебе налил. Да, это. Не хватай! Вот, дуреха! Кто так делает?! Что, обожглась? Ладно, до свадьбы заживет!
Я на его слова вздрогнула всем телом. Не поняла даже, которое из них меня больше впечатлило. Дуреха? Или, может, «свадьба»? От этого и не сразу почувствовала жжение от кипятка на языке, губах и ладонях, только потом уже заверещала от того, что обожглась. Про «дуреху» мне все было ясно. Это слово никого бы не порадовало, никакую девушку. А вот отчего меня огорчило и напрягло слово «свадьба»? Это было странно. Попробовала мысленно его еще произнести, даже сделала это несколько раз, и каждый из них поднимал в душе какое-то странное ощущение. Подобрать ему название пока не получалось, знала только одно, оно было неприятным.