А еще я заметила, что Сашка, произнеся свою прибаутку, принялся ко мне очень пристально присматриваться. Будто, ему важно было, как я на нее отреагирую. И не просто, а очень важно. Только с какой стати? Еще, если учесть, что мы сутки назад даже не подозревали друг о друге, предположить его интерес к моей реакции никак не получалось. Вот так загадка! Еще одна на мою больную голову.
Но тем временем, мой спаситель, а как было его так не называть, раз накормил, напоил и спать уложил, обеспечив крышу над головой, допил свой чай, и ему сделалось жарко. Он скинул с головы бейсболку, с которой до того момента не расставался ни на улице, ни в помещении. Причесал пятерней влажные ото лба волосы, откинув темную густую и отросшую челку дальше от лица, и привалился спиной к бревнам стены избушки.
– Почему бутерброд не ешь? Не нравится? Извини, но больше у меня ничего нет. Только хлеб и копченая колбаса. Ты, наверняка, к чему-то другому привыкла. Я это понимаю. Но угодить тебе старался. Вон, даже сахар свой уступил, раз он у меня кончается, а сам чай пил несладкий.
– А почему у тебя к чаю сахар, а не мед? Ведь, мы же на пасеке, правильно?
Спросила его об этом просто так, только чтобы поддержать разговор. Неудобно было есть под его пристальным взглядом и в молчании. А вышло, что он отчего-то после моего вопроса весь напрягся и даже на меня прищурился. Поневоле, я стала тоже к нему присматриваться внимательнее. Тогда-то и заметила, что в распахнувшиеся отвороты пиджака просматривалось сильно накаченное тело, покрытое ровным темным загаром. Такие мышцы и такой цвет кожи можно было получить, только если очень много подвергать себя физическим нагрузкам и постоянно быть обнаженным под лучами солнца. Именно. В солярии такой загар не получить. Если постоянно кутаться, чуть не по горло, в линялый пиджак, то тоже. Отчего же этот человек упорно скрывал от меня свой мускулистый и загорелый торс? Вот опять, заметил мой взгляд и прикрылся отворотами пиджака.
– Просто, еще рано качать мед. От этого свежего пока нет, а старый я не люблю. Что тебе показалось там интересным? Под моим пиджаком? – Зачем-то решил спросить, когда уже спрятался от моего любопытного взгляда.
– Наверное, работа пасечника связана с большими нагрузками, как я посмотрю? А у нас мужики в фитнес-клубах потеют. Тебе, наверное, это диким покажется?
– Что? Я тебя не понял. Какие клубы?
– А в селе вашем электричество, ведь, есть?
– Почему же? Конечно, есть. – Его глаза совсем превратились в щелки, и мне, отчего-то, почудилась угроза в его позе, поэтому решила не сообщать ему, что про фитнес знают во всех уголках нашей страны, если хотя бы смотрят телевизор.
– Так хочется быть поближе к техническому прогрессу, Саня. Может, все же, попробуем пойти сегодня в село? Обещаю, что жаловаться на ноги не стану, хоть бы совсем в кровь их стерла.
– Не, а. Не поведу. Сказал, через два-три дня, так и будет.
– Ну, Саня! – Решила поканючить, но он не стал меня слушать.
– Слово мужика-закон для бабы. Ты этого не знала? – Сказал довольно агрессивным тоном, но потом решил немного его смягчить. – И еще. Что стану говорить моей матери и твоей бабке, когда они твои мозоли и ссадины рассмотрят?
– А что мы будем есть? У тебя так много колбасы и хлеба еще осталось? Или станем голодать? – Не унималась я, только лишь уловила убавку в серьезности его тона. – Я могу тогда похудеть, а бабушке это точно не понравится.
Только это сказала, как его взгляд переместился с моего лица ко мне на грудь, потом на талию и бедра, а оттуда снова на грудь, и там задержался на довольно долгое время. При этом он, определенно претерпевал изменения. Колючим и злым уже не был. Но и новое выражение глаз мне не понравилось, даже успела пожалеть, что и у меня нет подобного пиджачка, чтобы прикрыться. Поэтому и говорить не надо было, как сильно захотелось в дорогу и топать быстрее в людный поселок.
– Не бойся, не оголодаешь. И формы свои не утратишь. Каши станем варить, у меня крупа есть. Так что, будет, чем подкрепиться. Ты, кстати, умеешь кашу варить? Или как?
– Или как! – Выдала ему эту важную информацию, не задумываясь, и, как потом оказалось, попала в самую точку.
– Я об этом уже начал догадываться. В смысле, кого мне бог послал.
– Это кого же?
– Смахиваешь на белоручку. Разве, нет? Тогда скажи, что умеешь хорошо делать.
Я на эти слова надулась, но возразить не решилась. Может, и не была я безнадежной неумехой, но в тот момент в памяти не всплыло подходящего ответа. Хотелось надеяться, что это было связано с моей травмой, то есть с шишкой на голове, а не с отсутствием полезных навыков.
– Вот видишь, пользы от меня никакой. Одна морока и хлопоты. – Не успела договорить, как его глаза снова заскользили к моим не успевшим уменьшиться от плохой кормежки формам. – Я настаиваю на движении в сторону поселка. Ты слышишь?!
– Сбавь тон. Я не глухой. Остаемся, и точка! Тебе новое задание. Станешь готовить дрова, теперь уже для обеда. Предупреждаю, их понадобится больше. Это тебе не просто воду в чайнике вскипятить. Поэтому, можешь уже начинать, как раз только-только управишься.
Не стала я его посвящать в то, что уже успела недавно двойное количество поленьев наколоть, когда заснула нечаянно и кипение воды проворонила.
– Справлюсь, не переживай. А сам, что станешь делать?
Я надеялась, что снова отправился бы на свою пасеку, или куда там еще. Тогда можно было по-тихому, то есть по-английски, не прощаясь, попробовать самой пойти к поселку. Что-то мне подсказывало, что он бы точно пресек мои попытки его сегодня покинуть.
– Без дела сидеть не стану. Вон, велосипедом займусь.
– Велосипедом? И правда! А если получится его починить, то…
– Это вряд ли… Лучше, тебе на это не надеяться, Ларок. Иди уже, займись дровами.
– Успею. – Отмахнулась от его приказания. – Я пока посплю немного. Во сне раны, говорят, лучше заживают. Можно мне взять одеяло? Расстелю его в тенечке…
– Бери. – Пожал он плечом и пошел на выход.—Только смотри, здесь комаров и мошкары столько, что могут заесть до смерти.
Я ему не поверила. У меня ему, вообще, веры теперь было с гулькин нос. Не знала, когда это точно началось, но стала его остерегаться. А еще появились серьезные мысли об уголовниках. Вдруг, Сашка был одним из них? Мама моя! Мне и его одного было много, а что если и остальные к нам подтянулись бы? От подобных перспектив мороз пробирал до костей. Наверное, поэтому я вся хохлилась и горбилась.
– Что ты мечешься, Лариска? – Окрикнул меня Сашка, с подозрением поглядывая в мою сторону. – Куда это одеяло потащила? Тебе двора мало? Обязательно надо так далеко от дома уходить? Смотри, не мошкара, так пчелы заедят… Они у меня в эту пору очень злые!
Какая такая у них была пора, я не стала выяснять. Снова изменила направление движения и понесла одеяло за сарай, около которого этот подозрительный тип занимался раскручиванием велосипеда на отдельные детали. Нет, правда, это же надо было так тот разобрать! Прямо, одни мелкие детали и наблюдала вместо знакомой велосипедной конструкции. Не иначе, как делал это злонамеренно, чтобы нельзя было им в ближайшее время воспользоваться.
Подобные мысли не согревали. Поэтому улеглась на постеленное одеяло вся нервная. Лежала и прислушивалась. Но ловить ушами особенно было нечего. Ну, звякнет иногда Сашка каким ключом или гайкой, скрипнет железкой или цепью велосипедной немного погремит, на этом и все были звуки. Конечно, были еще птицы в ветвях, ветерок в листве, но это все было не то, это ничего мне для новых размышлений не давало, а только убаюкивало. Поэтому, наверное, и получилось, что я не выдержала и заснула.
И мне снова приснился сон. Конечно же, яркий и снова был про богатство. Как без этого?! Я уже начала привыкать, что без него никак не обходилось. Привиделось мне венчание. Собор громадный, купола золотом блестели, внутри народу не счесть. А по ковровой дорожке шла я под руку с красавцем женихом. Правда, надо было сознаться, что лица его не видела, но почему-то знала, что неотразим. Но мне было это все равно. Клянусь, точно это чувствовала, то, что мне не было до жениха совершенно никакого дела. А так как догадывалась, что сейчас это был сон, то попыталась все там переделать. Постаралась женихом увлечься. Уговорила себя улыбнуться ему с нежностью. И вот, в ответ на мое расположение, жених стал ко мне поворачиваться и наклоняться. Ближе и ближе. Я приготовилась рассмотреть его лицо и еще догадалась, что сейчас поцеловал бы. Уже и губы начала складывать с готовностью. Но тут моего плеча коснулась грубая рука и с силой его потрясла.
– А?! Что?! – Моментально открыла глаза и прямо перед собой увидела лицо Сашки. – Ну, вот! Чуть было не получилось…
Чувствовала огорчение. Сразу по трем причинам. И жениха хотелось рассмотреть получше, а не только расплывчатый контур, и поцелуй, подозревала, должен был получиться страстный до умопомрачения. Как было не расстроиться, что перед глазами снова оказался этот пасечно-уголовный тип с темной, падающей на глаза челкой. Да еще и я, по-прежнему, лежала вся травмированная на видавшем виды одеяле посреди чуждой мне Сибири. Было, отчего застонать.
– Ты чего? – Спросил меня Сашка, хмуря брови.
– А, ты чего?! Такой сон разрушил! Что б тебя…
– Вот, дает! Я тебя разбудил, потому что ты метаться во сне начала. Думал, кошмар привиделся.
– Кошмар и есть. Один сплошной кошмар! – Сказала в сердцах и стала, кряхтя и охая, подниматься, чтобы браться за колку дров.
– Правильно! Лучше, делом займись, чем мошкару кормить.
Тут я почувствовала, что у меня жутко чешется щека и шея. А еще рука. Нет, обе руки. И нога, там, где щиколотка. Почесала и моментально поняла, что этого делать не следовало. Оттого, что чесаться захотелось еще сильнее. Просто, нестерпимый начался зуд.
– Что это со мной? – Начала паниковать, не в силах оторвать ногтей от уже расчесанных и начавших кровоточить мест.
– Я тебя предупреждал! Но такая мамзель ведь не привыкла слушаться…
Он с вызовом швырнул тряпку, о которую только что вытирал смазку с рук, и зашагал к дверям избы, где скоро и скрылся. Я же осталась стоять посреди двора и ожесточенно расчесывать те места и эти. Минут через несколько Сашка снова появился в поле зрения. В его руках я заметила одну из чашек из его скудного хозяйства.
– На. – Протянул мне ее, ничего не поясняя.
– На что? Зачем мне чашка?
– Помажься, Горе луковое! Не то, до костей себя раздерешь.
– А тебе жалко меня стало? – С сомнением спросила его.
– Вот еще! Скрежет твой мне по ушам ездит. И кривляния твои скоро надоедят. Бери, сказал!
– Ладно. А что это?
– Не бойся, не пострадаешь. Соляной раствор это.
– Думаешь, поможет?!
– Другого все равно ничего нет…
– А, а! Тогда ладно… Слушай? А у тебя подобного пиджачка еще нет? Вечер скоро… если они уже днем меня изъели… что же станет ночью…
– Телогрейка есть. Надо? Вон, на гвозде висит.
И правда, висела. Старая такая. Местами дырявая, и оттуда торчала вата.
– А мыши в ней не завелись?
– Не нравится – не бери.
Я, было, подумала, что на меня обиделся за свою телогрейку. Но присмотрелась и поняла, что нет, нисколько. А может, она и не была, вовсе, его собственной. Как и эта изба, и все вокруг. Вдруг, он все же беглый каторжник?! Где-нибудь здесь по соседству лес рубил, а потом взял и убежал. Тогда понятно становилось, откуда были и мышцы и загар. От этой мысли даже чесаться расхотелось. А рука моя так и потянулась к топору.
– Наконец-то, делом решила заняться. – Это он так истолковал мое стремление иметь какое-нибудь орудие для самозащиты. – Давай, давай, неумеха, работай. Не то, есть тебе не дам.
Видали?! Точно, уголовник! И замашки у него бандитские. Я, боком, боком, но отошла от Сашки подальше. Ухватила деревяшку из поленницы и потащила к колоде, а там, как шваркнула по ней, так она и распалась на две ровные части.
– Ничего себе?! Ларок, да у тебя скрытый талант. – Одобрил мой удар, а я, бац, и еще раз рубанула чурку надвое.
– А ты думал! – Постаралась сохранять безразличный вид, но внутри меня так все и ликовало, оттого что самой мои удары понравились. – Под горячую руку попадаться не советую!
Обернулась на него, чтобы проследить за реакцией на мое умение обращаться с топором, и успела заметить смешок, скользнувший по его губам, а потом отвернулся, и ничего больше увидеть не получилось. Ладно! Решила, что намного убедительнее было не похваляться словесно, а отработать свое мастерство на других поленьях. Стала представлять, что это не деревяшки, а враги, желающие мне погибели, и дело совсем сладилось. Даже щепок не наблюдалось к концу работы, удары были выверены и точны. Тюк, и готово. Тюк, еще точное попадание в цель.
Я, конечно, устала. Но чувство удовлетворения и гордости за саму себя было настолько сильно, что перевесило и усталость, и зуд от мозолей на ладони, и неприятную ноющую боль в запястье. Еще тогда подумала, что, может, полно чего умею, надо было только пробовать. Ничего, что этот тип называл меня неумехой, он еще поплатится за это. Вот, придет срок, и, непременно, поплатится. Покосилась в его сторону и заметила, как разжигал печь, собираясь ставить на нее кастрюлю с непонятным варевом.
– Это что такое? Ты нас не отравишь? – Подошла поближе и заглянула Сашке через плечо.
– Вообще-то, любая девка или баба должна знать, что это такое…
– Да? – Я еще больше вытянула шею в сторону кастрюли. – Намекаешь, что я мужик? Или инопланетянка? Потому, что я понятия не имею…
– Говорю открытым текстом, заметь, никаких намеков. Ты мамзель и белоручка. Не знать, что такое гречневая каша!
– А, это она? Что ты говоришь! Хочешь, стану тебе помогать? Например, могу помешивать. Хочешь?
– Не, а.
– Почему ты не принимаешь мою помощь? Я же стараюсь быть полезной.
Надулась и даже отвернулась от него, а потом и вовсе принялась скрести лезвием топора, который так и не выпустила из рук, по бревну, на котором сидела.
– Ладно. Тогда принеси воды в чайнике. Вскипятим ее для чая. А гречку не надо мешать, она и так дойдет. Уяснила, мамзель?!
Каша у него получилась вкусная. Никогда еще ничего лучше не ела. Так ему и сказала. А он как начал хохотать, чуть живот не надорвал. Вот, дуралей, я же ему честно сказала, и не оттого, что хотела с ним подружиться. Хотя, конечно, ладить и приспособиться к нему мне следовало. Особенно, если учесть, что впереди у нас с ним была ночь. А это, как известно, было самое разбойничье время. Не мудрено, что чем больше смеркалось, тем больше росло мое беспокойство. Я снова начала опасаться Сашки, боялась, что он был не тем, за кого себя выдавал. Очень надеялась, что к нашему костру не выйдут никакие темные личности. И по мере того, как тени от деревьев увеличивались, мои думы становились мрачнее и мрачнее.
– Слышишь, Саш?! А ты не боишься жить один? – Вдруг взяла и спросила его, а зачем, и сама не знала, верно, уже и молчать мне стало невмоготу.
– Где? – Не понял или сделал вид, что не понял моего вопроса, и глаза снова прищурил, но получилось так, словно пар от горячего чая мешал ему смотреть.
– Здесь, конечно. Где же еще? Кругом, вон, лес… темно… звуки всякие…
– А, а… Не, а.
Вот и поговорили. Заколебал уже своим этим «не, а»! Одним словом, неуч! О, па! Я вдруг четко поняла, что имела высшее образование, юридическое. Это пришло неоткуда. Раз! И я уже это знала. Как видела перед глазами, четко и ясно, вот он, ВУЗ, стоял себе на московской улице. Встрепенулась, дернулась всем телом, вот это была удача.
– Ты что, Лариска? Замерзла? Надень, говорю, телогрейку.
– Не, а. Я так. Мне нормально! Вот, придвинусь поближе к огню… от него и тепло, и мошки его боятся, в стороне держатся.
Вот, черт, и ко мне привязалось его «не, а». Не иначе, как заразное.
– А топор тебе нужен, чтобы от комаров отбиваться? – В темноте, где свет только и был, что от костра, разожженного нами во дворе, отчетливо наблюдала его белозубый оскал.
Это он так улыбался. Веселился, значит. Там, на бревне, что напротив меня, по другую сторону костра. Я с ним по душам говорить пыталась, а у него только одни издевки и были на уме. Нет, ладить с ним, было пустым делом. Да и черт с ним, я лучше топор к себе плотнее прижму и еще постараюсь, что вспомнить. Может, что путное и получилось бы.
Подняла выше голову и стала следить за искрами, поднимающимися тучами к ночному звездному небу. Как бы можно было избавиться от напряжения и неуверенности в будущем, то непременно залюбовалась бы и яркими звездами и танцующими искрами. А так, не очень-то получалось, все боялась, что что-нибудь могло застать меня врасплох.