Она разлила чай по чашкам и уселась за стол.
— Даша, сколько...
— Двести одиннадцать, - она посмотрела ему в глаза. - Сколько концов света я видела, да? Двести одиннадцать. Винни нас потом очень сильно выручал. И сейчас выручает, он такой же хороший.
— Фёдор говорил ещё про какой-то кулёк с конфетами.
— Ага, это у меня в куртке каждый раз появляется, - она улыбнулась. - Съела одну конфетку – и сытая на весь день. Случайно это поняла, меня однажды в какую-то степь занесло, я два дня остальных искала. Очень пригодилось. Хотите попробовать? - она сбегала в прихожую и вернулась с шоколадным «Трюфелем». - Федя говорит, что это единственная вещь, которая всегда остаётся, ну, волшебной, даже когда нет конца света.
— Возьму на память, - согласился Николаев. - Пусть будет, про запас. Знаешь, что? Давай уже на «ты». А то звучит очень официально.
— Хорошо! Дядя Серёжа, мне нужно вот это, - она написала несколько строк на салфетке. - Там же, где брали компьютер. Хорошо?
— Сделаю, - пообещал Николаев.
— Секретничаете? - Мария появилась в дверях кухни. - Ой, ну совсем другое дело! Весёлые и довольные. Всегда бы так. Даша, сегодня меня учить будешь! Я тоже умная, между прочим. Серёжа? Всё хорошо?
Она смотрела ему в глаза, и он понял, о чём она.
— Да, - он встал. - Лучше не бывает.
Глава 16
— Дядя Миша, мы пообедаем! - крикнул Жора, и помахал рукой Николаеву и Петровичу.
— Да, Жора, конечно. Мы тоже перекусим пока, - и Петрович помахал им в ответ. - Серёжа, вон там есть кафе. Мне – чайку, а себе что хочешь.
— Сделаем, дядя Миша, - и Николаев, вслед за фронтовиком, вошёл под навес другого кафе, на другой стороне площади. Это правильно, подумал он. У парней свои интересы, им втроём куда веселее.
Петрович добыл пачку «Явы» и с удовольствием закурил. Предложил Николаеву – тот вежливо отказался. После боя как-то перестало тянуть. Раньше курил, чуть что, а теперь – словно кто заказал. Не тянуло. Правда, аппетит появился, волчий.
— Во всём свои плюсы, - Петрович с улыбкой смотрел на горожан, большей частью жизнерадостных. - Вот курю теперь, сколько влезет, и врачей всех могу послать, куда захочется. Георгий говорит, Маша за ум взялась, наконец-то. И Даша счастлива, вся сияет.
— Видимо, мы нашли друг друга, - согласился Николаев. Вот он одним чаем бы точно не наелся. Шашлыки здесь, конечно, совсем не те, что были давеча на речной косе, но вполне приятные.
Петрович покивал.
— Дашу жалко, - добавил он. - Остальные все уже взрослые. Кто-то уже ума набрался, кто-то ещё наберётся. А она уже и не девочка, умом-то, а все девочкой считают. Да и личной жизни нет, сам понимаешь.
Николаев вздохнул.
— Я когда с Георгием встретился, - Петрович отхлебнул чая, и довольно зажмурился, что твой кот. - Он с Аввакумом вместе работал здесь. У меня ж ещё губная гармошка была, тоже трофейная. Но так Аввакуму понравилась, что подарил. Нельзя было не подарить. А уж как он на ней выучился играть – любо-дорого слушать!
Аввакум-то здесь с середины того века, - продолжал Петрович. - Наверное, последний среди нас был верующий. Каторжанин, бежал с одного из этапов, и под брёвна попал. Лес сплавляли, брёвна скатывали – его и придавило. Редкостный прохвост! И ничто его не брало, даже ядерная война. Это сейчас пошли зомби и вампиры, раньше всё было привычнее. То саранча, то кровавый дождь. Ну хоть ядерная война прекратилась, и на том спасибо.
Мне тридцать пять было, когда на войну пошёл. Уже семья, дети. Но как заговорённый: никто из ребят наших, кто со мной пошёл, не уцелел. Кто-то инвалидом стал, большинство погибло. Я один – весь в шрамах, но живой и на всё годный. Я, когда под грузовик попал, здоровее многих молодых был. Помню, сильно переживал первое время, особенно после двух первых концов света. Аввакум мне и сказал: если ты это наказанием считаешь, то ты арестант, вечный каторжник, и покоя тебе не будет. Для тебя, говорит, каждый конец света будет этапом. Каторгой, то есть. Я вот, говорит, сам каторжник. Однако здесь всё понял, и не тосковал, как только понял. Я ему и говорю: что этап, это верно. Но другой этап. Жизненного пути. Он посмеялся, помнится, потом и я засмеялся сам, и уже не переживал. А что толку переживать? Человек, если он человек, везде себе место найдёт, и цель найдёт, применение.
— А что стало с Аввакумом?
— Ушёл. Нашёл другую команду, там как раз было одиннадцать, и ушёл. Помню, как с нами прощался – вам, говорит, оставаться, пока единоверцев не сыщете. А мне пора. Это ведь он понял, как можно с другими командами встретиться. Никто такого и представить не мог, а он сумел. И ведь неуч, грамоты не знал, до ста едва умел считать. Здесь уже всему научился. Умище был! - и Петрович покачал головой. - Фёдор потом видел, как это выглядит, когда уходят. И записку принёс, от Аввакума. Не саму записку, фотокопию. Точно он передал, была там пара подробностей, о них никто чужой не мог знать.
— Что он передал в записке?
— То и передал, что мы теперь знаем. Соберите двенадцать, одной веры, и как найдёте, то зеркала вас пропустят в Царствие Божие.
— То есть те двенадцать умерли?
— Кто знает, - пожал плечами Петрович. - Фёдор говорит, что вряд ли. Да и Аввакум был горазд красиво сказать. Он ведь здесь уже уверовал, когда понял, что как заговорённый, что его ничто не берёт. Пока других спасает – не берёт.
— Одной веры, - повторил Николаев, и усмехнулся.
— Мы не верующие, - согласился Петрович. - Никто из нас. Но вера у нас одна, вот так вот.
Николаев отпил ещё чая и задумался. Крепко задумался.
— Тебе, верно, интересно, как я тебя нашёл? - Петрович добыл ещё одну сигарету. - Аввакум мне подсказал. Кто, говорит, твоей веры, всегда тебя заметит и в глаза посмотрит. А если сомневаешься, что это он, то пойди прочь, в другое место, и там он тебя непременно снова встретит. Потому что чувствуете, что одна вера у вас, что свои. Так и выходило.
— А те, которые с нами не остались? Они той же веры были?
— Были, - согласился Петрович. - Но их вера не устояла. Когда конец света наступает, тут и видно, что ты за человек. Кто-то укрепляется в вере, кто-то отказывается от неё. Вот и всё. Когда начинается, у тебя полминуты, не больше, чтобы выжить в первый раз. И несколько попыток даётся – других спасти. Хотя бы одного. Если спас – значит, прошёл отбор. Так мы поняли.
— А я кого спас? - подумал вслух Николаев. - Кошку разве что.
— Кошка тоже живое существо, - пожал плечами Петрович. - Вначале она тебя спасла, потом ты её. Потом, вспомни: нескольких зомби застрелил. Кто знает, может, они сожрали бы кого-то, кто жив остался.
Николаев снова задумался.
— Ну, нам пора, - Петрович затушил сигарету. - Серёжа, старайся не думать об этом много. У нас всех остались там родные и близкие. Это не забыть. Но и горевать по ним постоянно не стоит, никому этим не поможешь. Жить надо. Раз уж выжил.
— Да, я помню. Человек найдёт себе цель и применение.
— Именно, - улыбнулся Петрович и крепко пожал ему руку.
- - -
— Дядя Серёжа, вот, - Дарья, выбежав встречать его, протянула что-то, похожее на мобильник. - Это вам! Ой, прости, это тебе!
— Что это? - удивился Николаев, обняв её и Марию.
— Навигатор, - охотно пояснила Дарья. - Прибор такой. Ты же просил, чтобы можно было маршрут составлять? Он умеет! И карту показывает!
— Молодчина, - искренне повеселел Николаев, и заметил, как обрадовалась Дарья. - То, что нужно. Тогда учи, как с ним обращаются.
— Это лучше на улице показывать!
— Так пойдёмте погуляем! - предложила Мария. - Поужинаем и погуляем.
- - -
Они дошли до набережной и там присели на лавочку. Дарья увлечённо рассказывала всю дорогу, как пользоваться навигатором, и Николаев, поначалу неуверенно, а минут через пять уже играючи умел включать разные режимы прибора: запоминать дороги, показывать карту и так далее.
— Вот спасибо! - он обнял сияющую Дарью . - А это тебе, - и протянул ей то, что хранил в портфеле – весь день боялся, что сломается.
— Воздушный змей! - восхитилась Дарья. - Настоящий! Сам сделал?
— Сам, - согласился Николаев. Подумаешь, змей. Это сейчас дети не знают и половины тех игр, в какие играли их родители, и делать такие вот простые игрушки не все могут. А в его время во дворе дома – точнее, на ближайшем пустыре – постоянно были соревнования, чей змей выше поднимется. - Показать, как с ним обращаются?
— Я сама! - и Дарья побежала подальше, и через каких-то пару минут уже тянула змея за леску, а тот уверенно, пусть и медленно, набирал высоту.
— Она всё ещё любит игрушки, - улыбнулась Мария. - Да что там, я сама люблю. Не наигралась, наверное. Она тебе уже рассказала, как мы с ней встретились? На меня тогда напали зубастики, мы их так прозвали – такие мерзкие шарики, с голову размером. Всё жрали подряд, что вообще можно разгрызть. У меня уже руки отваливались дисками махать, понимала – всё, сейчас сожрут, и тут она пришла на помощь. Я успела заметить, что вся эта зубастая пакость как будто сгорает и лопается. Чуть по Даше молнией не заехала. А она подошла, молча взяла меня за руку и повела. Идёт и поворачивает своего Винни-Пуха – эти отовсюду лезли, такая волна была, вспомнить страшно. А она идёт, игрушкой своей машет в разные стороны, и всё это просто лопается и сгорает. Так и шли, молча. Она улыбается, и за руку меня держит. А я иду, как собачка на поводке, и не пойму, то ли орать от радости, то ли пищать от страха. Пока шли, она, похоже, почти всех спалила, кто нас заметил, потом только отдельные попадались, уже не так страшно, я в себя пришла и сама малость постреляла. Подвела меня к двери, значит, к такой здоровенной и железной, постучала – там нас уже дядя Гоша ждал, и остальные. И только там говорит мне: я, мол, Даша, а тебя как зовут?
Я так и села, - продолжала Мария, глядя, как счастливая Дарья медленно поднимается по склону, по дорожке, а змей парит высоко над её головой. - Сижу, и реву, потом стыдно было – не передать. Она меня обняла, к себе прижала, как будто это я маленькая, и повторяет, не плачь, мол, мы теперь вместе, мы тебя в обиду не дадим. Потом долго за мной ухаживала – по вечерам сидела рядом, я одна заснуть не могла, утром тоже помогала. Мне как тот милый сон утром приснится, так потом в квартиру было не зайти, мне до сих пор тот запах мерещится. Даже в ванне спать пыталась, чтобы не пакостить нигде.
— Больше не снится?
— Нет, как отрезало. А тебе?
— Ещё снится, - Николаев почесал затылок. Честно пытался представить обоих водителей, начиная с таксиста, и не мог простить. Говорил, но сам себе не верил.
Мария сжала его ладонь.
— Значит, не время ещё. Ничего, пройдёт. У всех проходило, я специально спрашивала. Это я одна была дура...
— Маша!
— Всё, прости, не дура. Я одна была такая упёртая, похоже. Ну меня и дрессировали, каждое утро, так получается. Дурь выбивали.
— И кто дрессировал?
— Не знаю, - Мария помрачнела. - Я ни в бога, ни в чёрта не верю. После конца света вообще ни во что не веришь, только в себя и остальных. Потому что всё остальное против тебя. Даже хуже, всему остальному на тебя наплевать. Вот и вся моя вера, выходит. А ты?
— Сегодня только задумался, после разговора с дядей Мишей.
Мария прижалась к его плечу.
— Мы с Федей говорили уже. Я спрашиваю: вот если будет нас двенадцать, и пройдём мы все дружно не пойми куда, дальше что? Он говорит, жить. Как все люди живут. Я первое время думала даже, хочу ли я просто жить, как раньше. А теперь поняла, что хочу. Я, конечно, не старею здесь, и вообще твори, что хочешь, я первое время и творила. Но кайфа уже не было. Вот и поняла, что хочу жизни, когда она настоящая, когда всё вокруг настоящее. Чтобы как все, чего-то добиться, вырастить детей, состариться, в конце концов, и помереть, пусть даже потом ничего уже не будет. Жора и остальные парни себя иногда солдатами называют. Им, похоже, пока что по кайфу воевать с этими, блин, силами тьмы. А мне давно уже надоело. Одна радость – людей спасать. Когда увидишь, что тебе благодарны, что не дала их убить – ну, ты сам видел – сразу легче становится, и снова жить можно. Опять я разболталась, прости.
— Говори, - он взял её за руку. - Говори, сколько нужно.
— Ты как она, - улыбнулась Мария. - Тоже так за руку брала меня – и приказывала: говори, не держи в себе. Я и говорила. А потом её так же слушала. Мне-то что, мне проще – как всем остальным. А она уже большая, а тело всё ещё детское. Ну, сам понимаешь.
Николаев покивал.
— Она очень стесняется этой темы, - предупредила Мария. - Уже понимает, что женщина, что ей нужно что-то, кроме игрушек и сладостей, но не знает, что делать. Не говори с ней об этом, если сама не заговорит, ладно? Я уже обжигалась, она со мной чуть не месяц говорить не хотела. Ещё тётя Надя с её нравоучениями... в общем, здорово, что ты здесь, ей на самом деле отец нужен. Ну и я, мама и лучшая подруга в одном флаконе.
Дарья подбежала к ним.
— Здорово! - выдохнула она. - Дядя Серёжа, сделай мне ещё что-нибудь! А лучше научи!
— Конечно, - он протянул ей руку. - Как у тебя время будет, так и научу.
Глава 17
Дни потекли, наполненные заботами и раздумьями. Днём Николаев развозил – разные вещи и людей, то в черте города, а бывало, что и за город. Сам вспомнил слово «логистика» и стал требовать, чтобы весь план поездок ему давали заранее – если возможно. Садился за карту с навигатором, и за полчаса максимум строил план поездок. Получилось сильно экономить на времени, Жора и остальные парни были в восторге.
Часа в четыре, или в три «работа» заканчивалась, и Николаев ехал домой. Вопрос, чем заниматься по утрам, решился: нашёл библиотеку, и, неожиданно для самого себя, принялся изучать историю. По словам Фёдора, история в каждой такой вырожденной, распадающейся реальности шла немного по-другому, но многие крупные события, опорные точки, или те же, или хотя бы похожи. Так и оказалось.
Дарье нравилось, когда он сидел по утрам на кухне, даже если просто сидел и читал, а не разговаривал. Впрочем, она так увлеклась набивкой всех конспектов и дневников, что и ей было удобнее, если вновь найденный отец молчит. Печатала, улыбаясь, тихонько напевая – слушать было приятно – и только поглядывала иногда, не мешает ли пение. Не мешало.
Почти всегда приходила Кошка – и по ночам наведывалась, не терпела, чтобы двери были закрыты – а потом и утром, на кухню заглядывала.
Смешно, конечно, но Николаев сам взялся вести дневник. Вначале просто записывал события и даты, чтобы не забыть. Хотя некоторые, по уму, стоило бы забыть. Потом раздобыл тетрадь в кожаной обложке, чтобы в кармане держать и не пачкать, и записывал уже подробнее. Записывал, сидя у себя в комнате, так, чтобы остальные не видели – стеснялся.
— Извини, - Мария однажды застала его за этим занятием. - Не буду мешать. У нас все дневники ведут, представляешь? Все-все, даже дядя Миша.
Ну и, обычно по субботам, дядя Гоша с дядей Мишей устраивали культурные мероприятия. Разные. По завершении третьего такого, считая давешние шашлыки на Дашин день рождения, Георгий Платонович пыхнул пару раз трубкой, и объявил.
— В обычное время, послезавтра в два-три часа ночи. Завтра готовьтесь, вот план, - и протянул всем распечатанные схемы, как себя вести и куда идти. - Федя звонил, говорит – будет «Ковчег». Может, «Буря столетия», но, скорее всего, «Ковчег». Мы готовы к обоим сценариям. Парни у нас хорошо потрудились, - он указал на Валерия, Степана и Жору, и те засияли, что твои пятаки.
Мария застонала.
— Терпеть не могу воду, - пояснила она Николаеву. - Я раза три в жизни тонула. Это, значит, океан поднимется, меньше чем за ночь, да так, что всё затопит. Хуже только «Глина господня», или «День триффидов».
— На чём людей спасать будем? Есть корабль?