― А у тебя какие планы на меня? ― прошептал он, хоть и понимал, что ответа на этот вопрос может никогда не узнать. Впрочем, столь же сильно он рисковал и в отношении хозяев “Дворца”. Их красивая партия говорила о том, что Хань им всё ещё нужен, но ранее им был так же нужен и Чонин, а что теперь? Теперь они решили, что Чонина стоит убрать. Точно так же они могли решить, что устранение Ханя не менее хорошая идея.
Противно быть пешкой, если привык играть пусть не короля, но хотя бы ферзя. И невыносимо знать, что пешками обычно жертвуют при необходимости.
Скорее всего, для Чонина Хань тоже был пешкой, способом сбежать. И спал Чонин с ним только по этой причине. Вполне логично и естественно, ведь Чонин никогда не скрывал своих намерений в этом отношении. Что ж, тут всё хотя бы честно и искренне…
Ханя смущало лишь одно: Чонин разрушал связи в любой выверенной цепочке подобно сильному токсину и оставался непредсказуемым. Логика и естественность при таком раскладе летели к чёрту.
Вот только тогда Хань не представлял, что ему думать и как трактовать поведение Чонина. Вряд ли тот стал заигрывать с ним из-за обычного недотраха. В конце концов, руки у Чонина на месте, мог бы сам себе “продевать нитку в иголку”, никто же не запрещал…
― Как прошло? ― Лэй подошёл бесшумно и не ко времени. Хань отпрянул от Чонина и бросил быстрый взгляд через плечо, чтобы проверить реакцию Лэя, но тот казался спокойным и невозмутимым и точно не собирался читать лекцию о падении нравов и благопристойности.
― Лучше, чем думалось, но хуже, чем ожидалось.
― Можно проще сказать?
― Сюмин дал мне один месяц.
― Паршиво.
― И не говори…
Лэй осмотрел Чонина и шагнул к стеклянным шкафчикам со всевозможной медицинской дребеденью, что-то взял оттуда и хотел прикрыть дверцу, но передумал. Снова повозился, погремел склянками и оглянулся ― в глазах застыло лёгкое недоумение.
― Ты нормально себя чувствуешь?
― Что, прости? ― не понял Хань.
― Если что-то не так, ты всегда можешь просто обратиться ко мне. И если ты устал после операции, то обязательно отдохни, не мучай себя.
― Спасибо… ― немного озадаченно отозвался Хань. ― Я не то чтобы устал, но твоим советом воспользуюсь, конечно. Ты с ним закончил?
― Д-да. ― Лэй взвесил в руке пузырёк с прозрачной жидкостью, хмыкнул и вернул обратно на полку. ― Лишнее, наверное. Можно отправлять его обратно в камеру.
― Нет, ― возразил Хань. ― В камеру не надо. Пусть отнесут ко мне.
― Ты уверен?
― Вполне. Повязки ведь менять надо, так? Лучше, если этим займусь я, а значит, он должен быть у меня под рукой. К тому же, цепи на нём останутся, так что никуда не денется, просто будет сидеть у меня под надёжным присмотром. Лучше исключить возможность очередного побега, а то срок в один месяц могут урезать, а мне бы этого не хотелось. И лучше бы придумать с цепями что-то другое…
========== 9 ==========
► 9 ◄
Чонин не знал, сколько прошло времени, но проснулся он в странном месте. Лениво приоткрыл глаза и сообразил, что лежит на большой кровати, уткнувшись лицом в подушку. Кроме того, постельное бельё ласкало кожу приятной гладкостью дорогой ткани, и только тогда Чонин сообразил, что кто-то раздел его полностью, оставив лишь повязки на руках и ногах.
Он медленно повернулся на левый бок и моргнул, обнаружив в стене напротив огромные окна, за которыми неспешно разливалось рассветное зарево. От окон он отвык за полгода заключения, ведь обычно его держали в помещениях, похожих на глухие коробки либо снабжённых зеркалами.
Налюбовавшись на окна, Чонин лёг на спину и потянулся. Тут же сделал ещё одно открытие: пропали оковы с ног и рук. Он недоверчиво тронул пальцами шею и не смог подавить разочарованный вздох ― ошейник остался. И к ошейнику присобачили одну-единственную, но прочную цепь, прикреплённую к тяжёлому кольцу на стене в изголовье кровати. Лучше, чем было, но хуже, чем хотелось.
Чонин сел и огляделся внимательнее. Просторная светлая комната, каждая вещь на своём месте, идеальный порядок с лёгким налётом небрежности ― так бывает только там, где действительно живут, где чей-то дом. Книжные полки, пара кресел, журнальный столик у окна, второй ― у кровати, маленькие светильники на стенах и огромная люстра под потолком с хрустальными висюльками в виде каких-то невообразимых хреновин, но симпатично, да, даже изысканно. Над искусственным камином висел щит со скрещенными лёгкими шпагами, словно в настоящем европейском замке, французском каком-нибудь или итальянском.
Чонин поискал взглядом свою одежду. Не нашёл. Зато на кровати поверх одеяла лежал халат, изукрашенный драконами и фениксами. Чонин потянул его к себе, накинул на плечи и, соскочив с кровати, запахнул. Пока небрежно завязывал пояс, продолжал озираться и прислушиваться. Различил слабый шум и двинулся к источнику звука. Цепь потащилась следом. Отлично, заодно можно проверить длину.
Из комнаты он выглянул осторожно и обнаружил за дверным проёмом квадратное помещение с тремя дверями. Шум доносился из-за правой двери, левая была распахнута и вела в другую комнату, смахивавшую одновременно и на кабинет, и на библиотеку. Центральная дверь оказалась заперта на замок и, вероятно, вела в коридоры “Дворца”. Длина цепи позволяла Чонину сунуться в кабинет и в помещение за правой дверью, а если бы центральная дверь была тоже открыта, он смог бы пройти по коридору несколько метров.
Чонин вернулся в комнату с кроватью, прикоснулся кончиками пальцев к коже за правым ухом и отлепил пластырь. Покрутил в руке ампулу с прозрачной жидкостью, обмотал пластырем, осмотрелся и сунул её в подходящую выемку на бронзовом креплении светильника. После этого он уверенно двинулся туда, откуда доносился шум, и приоткрыл дверь. Там стоял под струями воды Хань. Впрочем, Чонин не особо рассчитывал увидеть кого-то другого. Он закрыл дверь и опять вернулся в комнату с кроватью, подошёл к окнам и принялся изучать пейзаж за стеклом.
Высота внушительная, примерно шестой этаж обычного жилого дома. Внизу много тёмной зелени и серых дорожек. Парк? Скорее всего. Вдали среди зелени удалось различить грубую каменную кладку. Ограда, небось, утыкана всевозможными датчиками и под напряжением…
― С добрым утром.
Чонин не оглянулся, лишь провёл ладонью по стеклу и отметил негромко:
― Больше похоже на замок, чем на дворец.
― Это и есть замок. С точки зрения архитектуры, разумеется. Ему больше тысячи лет, кажется.
Теперь Хань стоял за его спиной. Чонин не слышал шагов из-за толстого ковра на полу, однако Хань говорил на ходу, поэтому отследить его перемещения было просто.
― Зачем ты притащил меня сюда?
Вместо ответа Хань провёл губами по его шее, положил ладони на плечи и слегка прижался к его спине.
Чонин едва заметно повернул голову вправо и повторил:
― Зачем?
― Тебе здесь не нравится? ― пробормотал Хань и принялся губами и кончиком языка ласкать его ухо.
Он ещё немного повернул голову вправо, позволив Ханю продолжить приятное занятие, но промолчал.
Хань провёл языком по кромке ушной раковины и прошептал:
― У тебя красивые уши…
Только после этого Чонин развернулся и смерил его внимательным взглядом.
― Что-то не так?
― Нет. Просто впервые получил подобный комплимент и понятия не имею, как на него нужно реагировать.
Хань неожиданно фыркнул и с явным трудом подавил улыбку.
― Как и всегда. Непредсказуем. ― Он стал серьёзным, вздохнул. ― Нам дали ещё месяц. Думаю, тебе стоит это знать. И в течение этого месяца ты поживёшь здесь.
― Любопытный расклад. Тебе это разрешили?
― Я не обязан ни у кого просить разрешения.
― Значит, во “Дворце” именно ты главный?
― Нет. “Дворец” ― мой проект.
― Не понимаю. Если это твой проект, то ты и есть главный, нет?
― Я создатель проекта. Руководящий пост занимает другой человек, ― склонив голову к плечу и с интересом разглядывая Чонина, пояснил Хань.
― Почему? Разве не логичнее было бы руководить тому, кто всё придумал?
― Возможно, но я не люблю обременять себя ответственностью за других.
Чонин задумчиво закусил губу. Это походило на правду, если учитывать всё, что он успел узнать о Хане. Тот предпочитал отвечать лишь за себя и не взваливать на свои плечи чужие заботы. И, пожалуй, Ханю нравилось, когда заботились о нём самом. Это не мешало ему командовать другими, но в определённых пределах. Примерив ситуацию на себя, Чонин пришёл к выводу, что он сам поступил бы иначе на месте Ханя. Он не доверил бы пост руководителя кому-то другому, просто не смог бы. Всё, что он придумывал и делал, он предпочитал доводить до конца сам, собственными руками. Потому что только он знал, как всё должно быть в идеале. И только он мог воплотить собственные замыслы в реальность надлежащим образом, и никто иной не справился бы лучше.
Хань прикоснулся пальцами к его скулам, всмотрелся в глаза. Машинально Чонин попробовал заглянуть в чужой разум и отыскал там жгучее желание задать всего один вопрос: “Зачем ты это сделал?” Однако Хань подавил это желание и заменил так и не прозвучавший вопрос поцелуем. Поскольку Чонин не собирался отвечать и объяснять причину своего “побега”, возражать против поцелуя он не стал. И не стал возражать, когда Хань потянул его к кровати. Он ловил мягкие губы собственными и вдыхал едва уловимый клубничный аромат, исходивший от волос и кожи Ханя. Этот аромат напоминал о голоде ― о всех видах голода. Чонин отстранённо отметил, что уже стал привыкать ― к Ханю. Ему казалось теперь, что так было всегда. Даже те немного сумасшедшие образы, что он успевал различить в чужом разуме, больше не вызывали отвращения или неприятия, скорее уж, нездоровое любопытство.
Плохо. Очень плохо. Но вернуться к началу не удавалось. Человек ― это такая тварь, которая умеет приспосабливаться к чему угодно и даже получать от этого удовольствие. Чонин мог либо смириться с этим, либо поиздеваться над самим собой. Поскольку он никогда не отличался тягой к намеренным и глупым самоистязаниям, предпочёл смириться. Да и Хань не пытался изменить кардинально ту картину мира, к которой Чонин привык. Скорее уж, именно Хань менял картину собственную и следовал за Чонином. Однажды он сказал, что для того, чтобы следовать, надо обладать такой же силой, как и для того, чтобы вести. И Чонин не собирался спорить с этим утверждением, потому что оно было истинным.
У кровати Хань помедлил и вновь пытливо всмотрелся в лицо Чонина ― смотрел долго и проникновенно, старался всеми возможными способами поймать мысли или угадать намерения.
― Не стоит вглядываться в бездну, ― предупредил Чонин, обхватив Ханя руками за пояс и притянув к себе.
― Почему?
― Потому что бездна может вглядываться в тебя. Тебе приходило в голову, насколько опасен чужой разум? И как легко навеки стать узником в чужом мире, что живёт по иным законам? Не боишься, да? А напрасно. Если бы я мог открыть свой разум тебе, тебя затянуло бы туда. Навсегда.
― Не говори так, словно ты сам это умеешь, ― нахмурившись, попросил Хань.
Чонин умел, но в ограниченной степени, только Ханю не следовало знать об этом. Помнится, поначалу он хотел освоить дар Ханя получше, но довольно быстро отказался от этой мысли. Именно по той причине, которую сейчас и озвучил. Поверхностное чтение чужого разума не отличалось надежностью, чёткостью и глубиной, но даже такая малость иногда могла выбить из колеи. При глубоком чтении ― так, как умел Хань ― существовала вполне реальная угроза стать пленником в чужой голове. По крайней мере, она существовала для Чонина, поскольку некому было его обучать. Расспрашивать Ханя он бы не рискнул, чтобы не дать тому лишних поводов для подозрений.
― А ты действительно умеешь видеть будущее?
Хань испытывающе смотрел на него и молчал. Признается или нет? По большому счёту, это давно уже не имело никакого значения ― они оба достаточно играли друг против друга, но Чонину немножко, совсем чуть-чуть, хотелось, чтобы всё-таки признался вслух и честно.
― Допустим, ― тихо отозвался наконец Хань.
― Значит, ты знаешь, о чём я думаю и что сделаю? ― Чонин не удержался от слабой улыбки ― ответ он знал заранее.
― Нет.
― Почему?
― Возможно, потому что наши дары немного похожи, имеют одну природу. Но это мелочь, на самом деле. Я редко пользуюсь этими дарами.
― Почему?
― Со своими “почему” ты похож на не в меру любопытного ребёнка, ― уже сердито ответил Хань.
― Почему ты злишься? Это такой неприятный вопрос?
― Нет… Да… Не знаю! ― Хань тяжело вздохнул и попытался выскользнуть из рук Чонина, но не преуспел. Чонин не собирался его отпускать.
― Тебе так не нравится твой дар?
― Мне так не нравится заглядывать в чужую бездну и находить точно такую же в собственном разуме. Доволен? Ты прав, когда говоришь, что это опасно. Так оно и есть.
― Поэтому тебе больше нравится другой твой дар? ― Чонин обнял Ханя крепче.
― Тебе не кажется, что вопросы полагается задавать мне, а отвечать ― тебе?
― Не кажется. А должно?
― Твои манеры удручают, ― пробормотал Хань и провёл тёплой ладонью по груди Чонина, сдвинув тонкую ткань халата в сторону и обнажив смуглую кожу.
― Зато твои безупречны, ― подколол Чонин, с интересом наблюдая за действиями Ханя.
― Потому что меня хорошо воспитали, завидуешь?
― Не очень.
Хань нахмурился в очередной раз, но едва раскрыл рот для отповеди, как Чонин с иронией добавил:
― Скорее, тихо восхищаюсь.
Если Хань удивлялся, то становился на время беспомощным и безопасным. Впрочем, дело даже не в этом, а в том, что Хань казался ещё более привлекательным, чем обычно. Возможно, всему виной лёгкий излом бровей или яркий блеск в глазах, или чуть приоткрытые губы, или всё лицо в целом, выражавшее недоумение. Обычная его изысканность превращалась в нечто такое, чему Чонин не знал названия. Изысканностью Ханя можно было просто любоваться, а вот то, что Чонин видел сейчас… Это заставляло терять голову и забывать обо всём, что когда-то раньше казалось существенным. Например, о том, что Хань ― парень. Или о том, что Хань ― тюремщик.
Чонин стянул пушистую ткань банного халата с плеча Ханя и провёл губами по коже от уха почти до ключицы, словно нарисовал совершенную линию шеи. Звякнула цепь, когда они свалились на кровать вместе. Хань торопливо поправил ошейник на Чонине и отвёл цепь в сторону, чтобы она не мешала. Бесполезно, конечно, цепи мешали всегда, и неважно, сколько их ― четыре или одна.
Чонин мучительно медленно снимал с Ханя халат, поэтому лишь тихо хмыкнул, когда Хань сердито ухватился за его ошейник, дёрнул, притянув к себе, и жадно поцеловал.
“Меня не волнует, почему ты спишь со мной. Мне всё равно”.
Чонин замер, поймав ускользающую мысль за хвост.
“Даже если я для тебя всего лишь способ сбежать, мне всё равно”.
― Что? ― обеспокоенно спросил Хань, когда Чонин немного отстранился.
― Ничего.
― Эй…
― Не хочу.
― Что?
― Не сейчас. ― Чонин решительно завернул Ханя обратно в халат и уселся на краю кровати, скользнул взглядом по стенам комнаты, окнам и задержался на щите со шпагами. Почувствовав прикосновение ладоней к своим плечам, этими самими плечами недовольно передёрнул, чтобы сбросить руки Ханя.
― В чём…
― Хочу есть. Те штуки настоящие?
― Какие штуки? А… шутишь? Нет, конечно.
― Жаль.
― Почему? ― Хань сел рядом с ним и тоже полюбовался на щит со скрещенными шпагами над камином. ― Ты умеешь фехтовать?
Вместо ответа Чонин соскользнул с кровати, стремительно обернулся и отвесил изящный полупоклон, легко взмахнул рукой, будто держал в ней шпагу, и, подмигнув, спросил у ошарашенного Ханя:
― Эт-ву прэ, мсье? ― Шутливо отсалютовал и добавил: ― Ан гард!
― Ненавижу французский, ― помрачнел Хань. Он явно ни черта не понял, но быстро сообразил, что всё это могло означать. ― Ты хочешь со мной подраться? На шпагах? Ты спятил?