Я склонился над несчастной, задумчиво покрутил в руках цветок. Не понимая его предназначения в этом жутком посмертном спектакле, отбросил в сторону. В конце концов, все это неважно – кем была эта женщина и чем заслужила такую страшную и странную участь. Важным было другое – найти того, кто привел приговор в исполнение.
Не снимая белых перчаток, я оттянул веко жертвы и заглянул в ее глаза. Внутренне невольно сжался, готовясь к тому, что меня затянет круговорот из последних воспоминаний несчастной и испытанных ею эмоций. Что она сама – даже после смерти – даст ответ на невысказанный мной вопрос.
Ничего.
Ни чувств, ни воспоминаний. Пустота. Черная пустота, растянувшаяся от края до края.
Я резко отпрянул. Ошеломленный, потряс головой. Это просто временная заминка, уверял себя я. Но спустя несколько минут, растянувшихся на целую вечность, проведенных «глаза в глаза» с убиенной, вынужден был признать: или мой дар исчез или же я столкнулся с тем, что было мне неподвластно.
Всегда, когда душа покидала тело, я мог видеть ее призрачный след – незримую нить, которая становилась связующим звеном между блуждающей в Пустыне Снов душой и мной, Ангелом Смерти. Именно этот призрачный след души позволял мне пропустить через себя последние мгновения жизни жертвы, пережить и увидеть все то, что переживала и видела она. Я мог заглянуть и дальше в ее воспоминания, прожить вместе с ней – или, вернее сказать, в ее коже – любой отрезок ее жизни, будь то детство или отрочество.
Но сейчас… Не было ничего. Словно молодая женщина, лежащая передо мной, никогда и не жила вовсе. Или… просто кто-то выпил ее душу, опустошил ее до дна, не оставив даже призрачного следа. Лишив ее шанса на новую жизнь – или некое ее подобие – в Пустыне Снов.
Такого никогда не случалось прежде.
Собирая воедино разбегающиеся мысли, я задул несколько свечей, и присел возле распростертого на полу тела. Отложив в сторону трость, внимательно его осмотрел, стараясь не упускать ни малейшей детали. Во что бы то ни стало мне нужно было понять, с чем я имею дело: с какой-то уловкой, быть может, даже с неизвестными мне чарами – я не питал напрасных иллюзий, что в Ант-Лейке я был единственным, способным творить магию, – или же… с кем-то сверхъестественным, способным нарушить заведенный порядок вещей.
И почти сразу же мое внимание привлекло странное жжение, появившееся на коже – там, где моя рука соприкоснулась с еще теплой женской ладонью. Я аккуратно перевернул ее руку и в то же мгновение понял причину странному ощущению. На тыльной стороне ладони незнакомки была нарисована метка – наверняка магическая, раз я почувствовал исходящую от нее силу. Татуировка перевернутого глаза, внутренний уголок которого примыкал к коже между средним и безымянным пальцем.
Я долго рассматривал метку, силясь понять, почему она выполнена таким странным образом – словно неведомый татуировщик перепутал рисунок и по ошибке выполнил его вверх ногами. Но в какой-то момент в голове щелкнуло, и картинка тут же сложилась. Подавшись вперед, я взялся облаченной в белую перчатку рукой за руку убитой и положил ее девушке на глаза.
Поразительно, но это сработало – теперь тонкая полоска вытатуированного верхнего века оказалась наверху. Хотя меньше вопросов от этого не стало. Что или кого должна была видеть убитая, прикладывая символический третий глаз к своим, настоящим?
И только сейчас я понял очевидную истину, которая из-за шока и неверия не спешила мне открываться. Я, Ангел Смерти, впервые потерпел поражение. Если я не могу увидеть в глазах жертвы лицо ее убийцы, значит, я не смогу его наказать.
В эту ночь впервые за долгие годы убийца избежит заслуженной кары.
Глава восьмая
Невозможно увлечься человеком только лишь по его письмам. Тогда отчего же каждое утро я мчалась в кабинет, в надежде, что обнаружу там оставленное для меня письмо? Отчего так замирало сердце, в следующую секунду ухая вниз, когда я видела пожелтевший листок, испещренный аккуратным почерком? И вроде бы ничего не значащие строчки, но они неизменно согревали меня, вызывая на лице улыбку.
Помню, как Кристиан написал мне, какими странными я пишу чернилами, заставив меня в голос рассмеяться. Он рассказывал мне о разных вещах, в основном, отвечая на мои вопросы, и сам расспрашивал о моей жизни. Я рассказала, что совсем недавно переехала в «Лавандовый приют», пыталась объяснить, чем занималась в прошлом, но это было не так-то просто – я ведь знала, что говорю с человеком, умершим два века назад.
В очередном письме Кристиану я рассказала, что не знаю, чем буду заниматься дальше – когда школа останется позади. Не знаю толком, чего хочу и кем вижу себя спустя годы. Я была немного… потеряна, и не понимала, как себя обрести.
«Я понимаю, о чем ты говоришь». Разумеется, он ведь был призраком. Кто, как не Кристиан, был потерян?
Открой душу. Слушай. Смотри.
Я следовала словам Селин, и, находясь в «Лавандовом приюте», старательно выискивала признаки присутствия Кристиана. И я была вознаграждена – в один из дней, показавшийся поначалу совершенно обычным. Я спустилась со второго этажа, на кухню, чтобы попить воды. И стоя там в кромешной темноте, вдруг увидела, что из гостиной льется свет. Я точно помнила, что не включала лампы. Сердце замерло на мгновение, а затем забилось с новой силой – так что его эхо отдавалось в моей груди.
Поставив стакан, я осторожно двинулась к гостиной. Там действительно было светло, но как ни озиралась я по сторонам, не могла увидеть источника света. Лампа выключена, но… Канделябры. Они висели на стенах с незапамятных времен, и я воспринимала их разве что как украшения интерьера. Но теперь сквозь призму реальности пробивался слабый свет – я видела, что свечи в канделябрах давно уже превратились в бесполезные огарки, и в то же время видела, как они горят. Две реальности словно наслаивались друг на друга.
И вот тогда-то я увидела его.
Призрачный силуэт молодого мужчины.
– Кристиан, – выдохнула я.
Я сделала шаг первой, он – вторым. Протянул руку, словно желая коснуться моей щеки и… растаял. А я еще долго стояла в пустой и темной гостиной, не решаясь даже пошевелиться и нарушить магическое очарование момента.
Не желая возвращаться с тропы, ведущей в нереальность, в свою обыденную и скучную жизнь.
***
Наша связь с каждым днем крепла все больше. Я уже видела Кристиана целыми фрагментами – как он пьет чай из старинного сервиза, как читает газету, сидя в кресле в гостиной и закинув ногу на колено.
Он не всегда замечал меня в моменты пересечения, но я была совершенно не против – мне нравилось за ним наблюдать. Я пыталась поговорить с Кристианом, но его голос сквозь призму времени звучал очень странно, непривычно для моего слуха, словно расслаиваясь.
Я наслаждалась умиротворяющей тишиной особняка, и, проснувшись, еще долго лежала в кровати, читая одну из многочисленных книг из библиотеки. Днем прогуливалась до кафе, где работала Дикси, обедала и перекидывалась с ней парой фраз и обменивалась улыбками с Чаком. А затем кружила по городку, здороваясь с каждым встречным, что подчас вызывало удивленные взгляды, а подчас – улыбки и ответные приветствия. Изучала Ант-Лейк – все эти чудесные магазинчики, лавочки и парки, и уже под вечер возвращалась домой, переполненная впечатлениями. Надеясь, что на ореховом секретере меня будет ждать письмо от Кристиана.
В один из таких дней я забрела в антикварный магазинчик. Он поманил меня витриной, через которую я увидела чудесное трюмо с зеркалом, заключенным в фигурную золотистую раму, с тонкими золотистыми же узорами по краю зеркала.
Я вошла в лавочку, и над открывшейся дверью раздалась негромкая трель. Послышался перестук каблучков, и в зале, заставленной старинными предметами – скрипками, куклами, пуфиками, патефонами и даже табакерками, показалась… Селин. Сегодня на ней было платье из синего атласа до середины колен и короткие белые перчатки. Шляпки не было, темные волосы сколоты изящной брошью с каменьями. Если не подделка – то очень дорогой и старинной.
– Ох, так это ваш магазин! – восхищенно воскликнула я. – Он великолепен!
Селин польщенно улыбнулась.
– Я вижу, вам понравилось трюмо? У вас есть вкус.
– Не уверена, что могу себе его позволить, – призналась я. Да, у меня были деньги, но тратить их на мимолетную прихоть… – Но я просто не смогла пройти мимо.
Селин снова улыбнулась мне характерной улыбкой – таинственной, по-кошачьи мягкой.
– Как новому жителю Ант-Лейка, я сделаю для тебя хорошую скидку.
– Ох, что вы, не стоит, – смущенно забормотала я.
– Признаться, деньги для меня не так важны. Мне просто нравится окружать себя странными вещами. Нравиться видеть восхищение в людских глазах, и знать, что они разделяют твой восторг перед шедеврами ушедших эпох. Каждая из этих вещей, – Селин бережно провела кончиком пальца по изгибу скрипки, – доказывает, что время – очень гибкая величина. Уходят в прошлое эпохи, меняется мир, и мы вместе с ним. Но то, что действительно ценно, навеки остается с нами.
Я молчала, завороженная звуками ее голоса – страстью, которая в нем звучала. Это было сродни гипнозу, вот только жертвой я себя не ощущала. Наоборот, мне льстило, что такая роскошная и неповторимая молодая женщина, как Селин, делится со мной своими сокровенными мыслями.
Она назвала сумму и спросила, чуть наклонив голову:
– Такая цена тебя устроит?
– Да. – Меня действительно переполнял восторг от мысли, что в «Лавандовом приюте» появиться это чудесное трюмо – кусочек духа Ант-Лейка минувшего века.
Я расплатилась наличными. Селин позвонила рабочим – даже телефон у нее был старинный, проводной, с фигурной трубкой, и заверила, что трюмо привезут мне буквально через пару часов. За транспортные расходы она не взяла с меня ни копейки.
Уже прощаясь с радушной владелицей антикварного магазина, я вдруг заметила то, что прежде ускользнуло от моего внимания – красивую брошь, приколотую к платью Селин. Цветок с позолоченными лепестками.
Увидев мой взгляд, Селин приподняла уголки губ.
– Это королевская орхидея. Мои любимые цветы.
Я улыбнулась ей и тепло попрощалась.
Вечером я устроила небольшую перестановку в гостиной. Моя обновка вписалась в атмосферу «Лавандового приюта» просто идеально. В крови бурлил адреналин, я кружила по квартире, окрыленная невесть откуда взявшейся энергией – протерла пыль, вычистила до блеска полы, даже помыла окна. Чуть поразмыслив, решила прибраться и на чердаке – там, в отличие от остальной части особняка, по-прежнему царил небольшой хаос.
Смахнула пыль – почему-то здесь она скапливалась очень быстро, убрала притаившуюся по углам паутину, разобрала пару ящиков, выкинув хлам – пустые коробки и упаковки, вырванные страницы, лишенные обложек, порванные детские игрушки и поломанные куклы. Желая протереть половицы, вдруг поняла, что одна из них проваливается вниз и свободно вынимается. Пошарив рукой в образовавшемся в полу проеме, удивительно похожим на тщательно запрятанный тайник, я наткнулась на продолговатый ящичек из темного дерева, с запирающейся на нехитрый замок крышкой. Чуть повозившись, открыла.
Моим глазам предстали запечатанные письма, скрепленные воском. Бумага… уже знакомая мне. Я огляделась по сторонам. Я не видела поблизости Кристиана, но значило ли это, что его здесь нет? Выходит, это те самые письма, что он от меня спрятал?
Я знала, что поступаю неправильно, но оказалась не в силах противостоять искушению. Мысленно попросив прощения, я сломала печать и открыла первое из писем. Одно письмо, наполненное горечью и грустью, второе, третье и наконец…
«Моя прелестная Орхидея.
Сколько ты будешь мучить меня? Скажи, отчего ты решила меня оставить? Или же это очередная твоя игра?
Селин, прошу, вернись.
Навеки твой К.В.»
Из моих легких словно выбили воздух. Я сидела, ошеломленно глядя на строки, которые уже успела выучить наизусть. Селин. Орхидея.
Селин – владелица антикварного магазинчика, воспылавшая страстью к предметам старины. Орхидея – ее любимый цветок и брошь на ее платье.
Я нервно рассмеялась. Мой смех потонул в тишине чердака и оттого показался каким-то зловещим.
– Глупости. Кристиан жил полтора века назад, – уверенно говорила я. Всем известно, что произнесенные вслух, слова кажутся куда более убедительными. – Он – призрак, но Селин-то ведь нет!
Может, это ее пра-пра-прабабушка? Или сколько еще там нужно пра? Точно – ведь многие называют своих дочерей в честь давно погибших предков. Брошь – наверняка старинная – могла достаться ей в наследство, как и любовь к орхидеям – что же тут удивительного? Кто-то любит розы, как я – уж не знаю, сказалось ли на этом мое имя, кто-то лилии, кто-то – одуванчики и ромашки. Почему бы моей знакомой Селин не любить орхидеи – так же, как возлюбленная Кристиана когда-то любила их?
Но вдруг вспомнилось странное выражение лица Селин и ее поспешное «нет», когда я предложила ей заглянуть в «Лавандовый приют» и самой ощутить присутствие призрака. И весь этот разговор… она не удивилась, узнав, что в особняке обитает потусторонние гости. Откуда она знала об этом? Просто слухи или нечто большее?
– Розали, ты бредишь, – прикрыв глаза, твердо сказала я самой себе.
А вот Дикси мои слова заставили задуматься.
– С одной стороны, подумаешь – совпало имя и любовь к цветам – к тому же я не помню, чтобы кто-то когда-то называл ее орхидеей. – Ее голос в трубке звучал глухо, куда отчетливее я слышала звон посуды и перебранку Чака и Кей.
– Дикси, выйди, пожалуйста, в зал, – попросила я. – Я едва тебя слышу. Что до Орхидеи… так мог называть ее только Кристиан.
В трубке послышались шаги, голоса Чака и Кей стихали, пока не смолкли совсем.
– Я вышла на улицу, – сообщила подруга. – Энн справится в зале и одна.
Я закатила глаза. Дикси в своем репертуаре.
– Если тебе так не нравится там работать, то почему не уйдешь?
– А куда? К тому же… кто сказал, что мне не нравится? И вообще, не переводи тему. Я должна кое-что рассказать тебе о Селин.
Я насторожилась. Даже сотовый прижала поплотнее к уху.
– Что именно?
– Я Селин знаю уже лет шесть – с тех пор, как она впервые приехала в Ант-Лейк. Откуда – не помню, даже не спрашивай. Так вот что я хочу сказать… С тех пор она ни капли не изменилась.
Сердце бешено застучало. Я подалась вперед.
– Что значит… Не изменилась?
– То и значит. Не постарела ни на день. Помню, как мисс Гаскил на каком-то благотворительном вечере спрашивала Селин, как ей удается так роскошно и молодо выглядеть? Знаешь, спрашивает, а у самой в глазах такая зависть-зависть. А та и отвечает со своей королевской улыбочкой – дескать, у меня особая болезнь.
– Болезнь? Подожди, кажется, понимаю. – Я бросилась к ноутбуку и быстро набрала фразу в поисковой строке. – «Болезнь нестарения», кажется, она так и называется.
– Да, наверное, – отмахнулась Дикси. – Так вот Селин отошла, а мисс Гаскил с моей мамой долго еще обсуждали, что та наверняка прибегает к пластике, только упорно это скрывает.
Неотрывно глядя на экран, я пробормотала себе под нос:
– Пластика в двадцать с лишним лет? Сомнительно. Да и зачем придумывать такое сложное оправдание, если можно списать на гены – или косметические процедуры, на худой конец?
– Розали, ты же понимаешь…
– Понимаю, Дикси, – со вздохом сказала я. Потерла лоб. – Просто все это так… странно. Сначала призрак в моем доме, потом эти письма. Трудно отмахнуться от всего этого, посчитав простым совпадением. Ладно, закрыли тему. Вечером увидимся?
– Не могу, у меня свидание, – загадочно ответила Дикси. Я отчетливо слышала в ее голосе улыбку.
– Оо, и кто он?
– Не хочу загадывать, но, кажется, это серьезно. Его зовут Бен. Я вас познакомлю. Попозже.
Если так говорила моя несерьезная подруга, то я была склонна ей верить. Дикси уже давно была одна – лечила разбитое изменой любимого сердце. И несмотря на ее сверх откровенные наряды, плохие привычки (включая привычку отлынивать от работы) и полное отсутствие голоса, она была хорошим человеком, и я надеялась, что у них с Беном все сложится.