Он не поднимает головы, когда Стогова устраивается на соседнем стуле. Ребенка уже нет у нее на руках, он спит на небольшой мягкой кушетке позади девушки.
Лиза молча разглядывает Горшенева. Он молоденький, стройный… совсем молоденький, ему на вид не больше двадцати — двадцати двух лет. На нем черная водолазка и черные джинсы. Миша начинает что-то рассказывать, расставляя маленькие макеты кораблей по определенным точкам, отмеченным на карте. Потом он соединяет их красным маркером, и синим он рисует течение в океане. Стогова заглядывает в карту внимательнее и понимает, что корабли идут на Англию. Там именно так и написано — Англия. И вот карта уже не современная, а такая, какой ее изображают в исторических фильмах о пиратах.
Все, как любит Миша.
Он действительно что-то объясняет Стоговой, но та лишь любуется им, таким молодым и обаятельным. Потом Горшенев, словно уловив настроение девушки, замолкает и переводит на нее пристальный взгляд. Они сидят так близко друг к другу, что Лиза ощущает тепло, которое излучает Миша. И в этот момент у нее щемит в груди, ее охватывает невыносимая тоска, как будто все одиночество мира разом навалилось на нее. Девушка ждет каких-то особенных слов от Миши, но он просто позволяет ей прижаться к нему, словно прощаясь. Она действительно прощается с ним, с его молодостью, с тем Мишей Горшеневым, который еще не знает всего того, что с ним произойдет впоследствии.
Почему он ей так близок по духу? Потому что он честен, потому что он открыт, потому что она знает, что он видел. Она тоже это видела…
Они сидят так достаточно долго, а в маленькое окошко врываются первые лучи восходящего солнца. Лиза хочет что-то сказать:
— Я… — начинает она.
— Не надо, — прерывает ее Горшенев и поглаживает по голове. — Не надо. Все будет хорошо. Зря вы всё это затеяли. Не надо так…
Лиза не понимает, что он имеет в виду, но где-то в глубине души осознает, что он о себе и о людях, которые плачут по нему, а ему это вовсе не по душе.
Стогова еще раз заглядывает в глубину его глаз, кивает, будто согласившись с ним, и встает, прекрасно понимая, что таким она его не увидит больше никогда. Он пришел попрощаться…
***
Среди связок в горле комом теснится крик,
Но настала пора и тут уж кричи-не кричи.
Лишь потом кто-то долго не сможет забыть,
Как шатаясь бойцы об траву вытирали мечи.
И как хлопало крыльями черное племя ворон,
Как смеялось небо,
А потом прикусило язык…
Лиза рыдает как истеричная дура, распластавшись на коленях спящего Горшенева. Тот уже медленно пробуждается. Опухший и охрипший спросонья Миша, к тому же слегка растерянный от припадков Стоговой, рявкает на всю комнату:
— Нет, блять, я все понимаю, но чтоб баба ерзала на моих коленях и ревела, такого точно не припомню! Ты чего сопли распустила? Киркорова в трусах увидела? — Горшенев приподнимает тоже проснувшуюся Лизу, и та поспешно вытирает слезы, сонно моргая и таращась на Мишу, а потом резко подается к нему и виснет у него на шее.
— Кхм… — подавляет смешок Горшенев, ловя изумленные взгляды парней, которые, кряхтя и ворча что-то, начинают понемногу приходить в себя. — Малявка, тут же пацаны, ты чего это тискаешься?
— Засмущался? — устало бормочет девушка и отодвигается, быстро вскакивает и уходит в ванную.
Конечно все удивлены воплями Стоговой, хотя вообще все ребята воспринимают ее как слегка тронувшуюся мозгами девицу, но выдвигать такие обвинения вслух не рискуют, прекрасно зная горячий нрав Горшенева. Он-то вроде бы ничего к девочке и не питает — ну, возможно, какие-то теплые чувства на уровне симпатии, — но все равно заступается за нее и даже будто бы ревнует к Костяну. Это парни давно замечают. Но Миха сам должен с этим разобраться, не маленький мальчик, вполне осознает, что его к этой девочке тянет. Но по какой-то неизвестной причине — а он все же догадывается, что тут к чему — Миша не может сократить расстояние между ними. На него словно кандалы напялили, и он идет только туда, куда ему велят…
Лиза смотрит в зеркало совсем недолго, потому что она с некоторых пор боится увидеть там вместо себя кого-то другого. Но когда в дверь раздается тихий стук, она вздрагивает и вновь ловит свой покрасневший от слез взор в отражении и невольно улыбается.
— Ты живая там? — спрашивает Горшенев, и она еще шире улыбается, потому что ей приятно, что он беспокоится о ней.
— Да, — отвечает Стогова коротко, но при виде своих вдруг потемневших глаз она становится суровее и, угрюмо сопя, произносит почти надрывно: — Миша, Ми-и-иш… ты меня считаешь той, о которой рассказал тебе Метелин?
— Еще чего? У меня что, мнения своего нет?
— Слушай, — продолжает Лиза, видя как гладкая поверхность зеркала начинает расплываться. Она чувствует приближение Безликого. Возможно, Костя тоже сейчас придет. — Я такой себя не помню. Я не помню себя вообще. Иной раз кажется, что о тебе я знаю гораздо больше. А Костя… он откуда появился в моей жизни? Кто-то словно хочет рассказать мне что-то очень важное. А мне страшно, Миша, потому что я понимаю: за этим придет нечто черное, какой-то кошмар. Я… раньше… я помню, что меня давным-давно «подсадили» на эти странные привязанности к рок-музыкантам и этому направлению музыки в целом. Но как я нашла тебя? Миш, не было никакого объявления, понимаешь? Был мой день на прослушивании. Был Метелин и не было «психушки», понимаешь? Он хочет всех запутать. Потом, помню, ко мне Цвиркунов подошел и позвал туда, к вам. Там вы все. И Андрюха Князев, и весь новый состав…
— Андрюха Князев? — спрашивает Миха, и его голос за дверью звучит приглушенно, а Лиза тут же начинает холодеть, предчувствуя новое заблуждение, новые нелепые ошибки и провалы в памяти, и она уже понимает, что Безликий каждый раз приходит тогда, когда в ее психике случается некий надлом. Это как искажение пространства: все реально, но вообще не по-настоящему. То есть время смешивается, как если бы человек застрял в коридорах этого самого времени, или если бы выбрал не тот путь, или просто сошел с ума.
Но Стогова не хочет признавать себя чокнутой, она пытается бороться с вакуумом, пульсирующим вокруг нее.
— Откуда я знаю ответ? — обхватывая голову ледяными пальцами, спрашивает Лиза у самой себя, но, подняв глаза на отражение, начинает всхлипывать от ужаса и бессилия: это не ее пальцы, это цепкие руки Безликого. Он стоит позади нее и не позволяет ей пошевелиться.
— Откуда я знаю ответ? — снова повторяет Лиза.
Дверной замок с треском ломается, и Стогову трясут за плечи. На этот раз на помощь приходит Ренегат.
— Лизка! Лизка! Ты что? Очнись!
Стогова моргает, и все мгновенно встает на свои места, но, как только она вываливается из ванной следом за Сашей, тут же налетает на разозленного Горшенева, мечущегося по комнате.
— Что такое? — спрашивает Лиза, утирая испарину со лба. — Где все?
— Уехали, — останавливается Миша и многозначительно смотрит на Ренегата, тот качает головой, вздыхает и тоже исчезает в прихожей, а затем хлопает входная дверь, и Миша с Лизой остаются одни. — Тебя боятся.
Он смотрит на девушка так, будто желает хорошенько ее отделать по мордашке за такие припадки, от которых, видно, и у него сносит крышу. Но опять же Стоговой кажется, что Горшенев не удивлен. Он, напротив, будто расстроен из-за того, что все так стремительно идет к чему-то определенному.
Лиза делает ему навстречу шаг и спрашивает:
— Что ты знаешь? Я умерла?
Миша снова не выглядит изумленным, он просто кидает на нее взгляд искоса и пожимает плечами.
— Почему я вижу тебя мертвой, но ты жива? — прищуривается он. — А ты в ответ видишь меня в гробу. Хрень какая-то, не находишь?
я не вернусь…
— Да… — Лиза опускается на краешек кровати. — Хрень. Думала, ты дашь ответ.
— Кстати, Костян звонил, опять тебя искал. Достал меня этот придурок. По-моему, его пора выводить из игры.
Стогова поворачивается к Мише, присевшему рядом.
«Выводить из игры? Из какой игры?».
— Значит он связан с Безликим, — говорит она, а Миха вздыхает и трет пальцами переносицу.
— Опять ты об этой легенде, — отвечает он не менее устало.
Стогова непонимающе пялится на Горшенева, а тот, ловя ее взгляд, поясняет:
— Я рассказал тебе о Безликом еще в той гостинице, после драки с мудаком Анфиски. Ты так впечатлилась, что ли? Ты его и правда видишь?
И тут в голову Лизе приходит одна вполне себе адекватная мысль: она решает спросить у Михи все напрямую. Пусть он восстановит картинку в ее поврежденном сознании.
— Миша, ни для кого уже не секрет, что со мной что-то не так, но, пожалуйста, прими меня всерьез и просто ответь, ладно? — дождавшись кивка, Лиза продолжает: — Почему ты так удивился, когда я сказала о Князеве?
Горшенев безмятежно смотрит на Лизу и отвечает:
— Потому что Андрюха ушел из группы два года назад*. Ты не помнишь?
Стогова вот-вот заорет в голос от ужаса, такого мерзкого, просто омерзительного, что ее горло словно сдавливает, но она должна узнать все.
— Какой сейчас год?
— Сейчас 2013-й, Лиза. Вижу, тебе реально хреново.
— Не видишь, — Лиза отодвигается от пристально за ней наблюдающего Миши. — Ты все знаешь, но не говоришь. Ты все знаешь.
— Знаю, — рявкает Горшенев, — но не могу вспомнить.
Воспоминания врываются в голову Лизы так неожиданно, что она пригибается, схватившись за голову, а потом кричит:
— Все верно! Князь должен был уйти! Сейчас 2017-й! Ясно тебе? — брызжет она слюной, пиная Горшенева ногами, а тот просто сидит и даже не пытается закрыться. — Не тот год! А этот! Понял?
— А что в тот год? — спрашивает Миша каким-то загробным голосом.
И Лиза не знает, что ответить, потому что она правда ничего не знает. Девушка осекается, садится рядом с Мишей и смотрит на стену, где снова висит тот фотоснимок.
— И что ты теперь видишь? — интересуется Стогова, имея в виду как раз эту фотографию.
— Это зеркало, малявка, — обескураживает Горшенев и встает. — Тебе бы в самом деле к врачу сгонять…
***
Лизе почему-то постоянно встречаются байкеры или просто парни на мотоциклах. Пока она спешит в гипермаркет за сливками, ей преграждают путь трое ребят на крутых черных байках, но она поспешно их обходит и прячется за стеклянными дверьми магазина. Там она намеренно долго бродит между стеллажами, пока не добирается до музыкального отдела. Тут девушка застревает еще на полчаса, прохаживаясь и рассматривая многочисленные обложки. Здесь много носителей разного вида с разными хорошими исполнителями, и Стогова берет в руки диск «System of a down». Вертит его, разглядывает, читает название треков. Золотая коллекция, лучшие хиты коллектива. Дальше девушка пересматривает еще много всего любопытного, но потом доходит и до отечественных панк-групп. Конечно среди них она видит и «Король и Шут», только вот название пластинки ей незнакомо, но как будто она все же знает, что это и когда записано. В голове что-то проскальзывает, и Лиза, поглаживая обложку, шепчет:
— Я управляю ритмами сердец… — и тут же облегченно вздыхает, потому что вспоминает, откуда это: — «Театральный демон». Да… фух… я помню.
Она резко вскидывает глаза и неожиданно за стеклом витрины видит Костю, который стоит и таращится на нее, подобно психопату из фильмов ужасов. Затем он удрученно качает головой, будто говоря: «Мне жаль…», и уходит.
Лиза впопыхах рассчитывается за сливки и вылетает из гипермаркета. Она озирается по сторонам, но Кости уже не видит. Зато видит лето. То есть она понимает, что это уже не весна. Стоит жара, вокруг ходят люди в легких майках, шортах, сарафанах. Вдали собирается гроза, гремит гром, но пока еще отдаленно. И эти звуки погружают Стогову в уже ставшую привычной атмосферу безумия, нерешенности, недосказанности, бессмысленности и… боли, удушающей боли.
…и в гробовой тиши провозгласит он тост за упокой души, за вечную любовь…
Она чувствует, что и сама одета по погоде, что за нее кто-то решил, как одеться и куда ей пойти. Лиза вскидывает глаза к небу, уверенная в том, что вот-вот отыщет взглядом ниточки, за которые дергает некто невидимый, подводя ее к чему-то важному и неотвратимому. Но нитей нет и невидимого нет, или она просто не видит невидимое. Стогова лихорадочно прикуривает, но дым уже не спасает, а голова лишь быстрее наполняется обрывками событий, и она чувствует, что скоро все узнает.
Лиза не хочет этого знать. Это последние страницы ее пока еще светлого существования, кто-то отберет у нее этот свет. Кто-то уже отбирает его, прогоняя годы жизни на перемотке. Тогда на кой черт ей это показывают? Что она должна сделать? Остановить то, чего нельзя остановить? Тогда зачем?
«Миша, — девушка срывается с места и несется неизвестно куда, но раз это чей-то сценарий, значит ее приведут туда, куда нужно, — Миша, дождись… только не делай ничего…».
Он и не делает. Делают за него. Теперь все идет по плану, так, как должно идти.
Комментарий к
В мае 2011 года из группы “Король и Шут” ушел Андрей Князев - один из авторов и исполнителей песен.
========== Часть 8 ==========
Тень на стене пляшет за тобой всегда,
Даже когда ты спишь.
Злоба и любовь, прошлое и новь. Дыши, дыши…
Снова на самый край и играй, играй!
Всем в этом зале Свет свой и Тень ты отдай, отдай…
Вечереет. Окраина города. Лиза стоит перед воротами коттеджа. В окне второго этажа горит свет. Она знает, что это дом Михаила Горшенева, лидера группы «Король и Шут». Теперь почему-то именно так в ее голове произносится его имя. Михаил. Не Миша, не Миха, не Мишка. Словно ничего и не было.
Стогова выкуривает уже третью сигарету, чего-то дожидаясь. Как будто ее ведут, как будто нашептывают на ухо, что делать дальше.
Если Стогову поймают, то увезут в «психушку», или в «обезьянник», потому что выглядит она, стоящая в вечерних сумерках перед домом рок-музыканта, как помешанная фанатка.
Момент «что-то делать» наступает ровно на четвертой только-только прикуренной сигарете. Внутри у девушки щелкает, и она, затушив своей черной аккуратной туфелькой выброшенную сигарету, спешит к приоткрытым воротам, толкает тяжелую дверь, входит во двор, опасливо оглядываясь и боясь, что здесь может быть собака. Но, к счастью, все обходится - собаки нет - и девушка приближается к крыльцу. Она взволнованно дыша поднимается по ступеням, протягивает дрожащую руку к звонку и едва успевает нажать на черную кнопку, как вдруг дверь резко открывается, и Лиза несколько секунд просто таращится в знакомые темные глаза.
Горшенев молчит и ждет, что она скажет, а Стогова боится и слово вымолвить, потому что не знает, помнит ли ее Миша, знакомы ли они вообще.
— Лиза? — произносит он слегка раздраженно, и девушка заметно расслабляется, нерешительно улыбаясь.
— Привет, — говорит она и придумывает на ходу, — тебя не было на репетиции.
— Я приболел, — как-то резко отрезает Горшенев.
Он смотрит на Стогову так, словно она дико его обидела. Вот только чем и когда? Она вновь не помнит, и тут он экспрессивно выпаливает, что вполне в его манере:
— Ты, я смотрю, вообще страх потеряла! — Миша надвигается на нее, захлопывая позади себя дверь, затем сжимает ее руку и уводит за угол дома. — Оля дома, понимаешь, да? Ты на черта приперлась? Мы же все решили днем.
— Оля? — пересохшими губами выдавливает Лиза. — Решили? Днем? Да… да, конечно… Миш, а что решили?
Горшенев, желая убедиться, что у нее все в порядке с головой, прижимает ладонь к ее лбу и спрашивает:
— Ты вообще спала после того, как ушла?
— Откуда ушла?
Миха вздыхает, прикрывая глаза, и отходит от девушки. Именно в этот момент из-за угла высовывается миловидная блондинка, которая впивается в лицо Лизы вначале придирчивым взглядом зеленых глаз, а потом, широко улыбнувшись, подходит ближе, говоря:
— Мишутка, ну ты как всегда, — она берет Стогову под руку и ведет к крыльцу. — Мог бы и в дом пригласить. Нехорошо держать коллегу на улице. Пойдем-пойдем, — бросает блондинка на Горшенева взор через плечо, — дома обсудите свои планы, тем более, что Саша уже спит.