–…Днокурсника, – договорил альфа, который сейчас перевёл на меня взгляд полный бешенства: на его королевскую персону только что рявкнул омега. И не просто омега, а я. Но в тот момент я уже был на грани нервного срыва, а Кеннет со своей пламенной речью ходил буквально по краю.
Мы ещё немного побуравили друг друга взглядами, отводить глаза первым я не собирался.
– Я могу собирать вещи, господин Директор? – прошипел Кеннет, всё ещё глядя на меня.
– Идите, мистер Найт, – прозвучало сбоку, и альфа выскочил за дверь так быстро, что я и моргнуть не успел.
Я поёрзал под уставшим взглядом директора, устраиваясь на кресле поудобней, помолчал немного, подавил подступающий к горлу ком и попытался разгрести всё то, что только что наворотил Кеннет:
– Господин Директор, не исключайте, пожалуйста, мистера Найта.
– И с чего бы я должен лишить себя такого удовольствия? – хмыкнул мужчина, – Кеннет и так все нервы преподавательскому составу за предыдущие четыре года вытрепал, а сейчас и вовсе нарушил устав академии. А если бы вы, Малкольм, прочитали устав академии…
– Я читал устав, – перебил я директора, – и там предусмотрены разные меры наказания на усмотрение администрации для учеников: выговор в личное дело, отстранение от учёбы и, – я на секунду замялся, – исключение.
– Замечательно, – кивнул альфа, – я – администрация, и я усматриваю исключение.
– Не надо, пожалуйста. Иначе…Я уйду вместе с ним, – сник я.
– Это что, шантаж? – а вот теперь в голосе сквозил насмешливый интерес.
– Нет, что вы, ни в коем случае, – поднял я глаза на мужчину, но потом снова потупил взгляд в пол, – просто это факт: я не смогу здесь учиться без Кеннета, зная, что это… В общем, прошу вас, дайте мне хоть какую-нибудь мотивацию здесь остаться.
– А вы-то тут при чём?
Я снова проигнорировал вопрос и с трудом заставил шестерёнки в голове двигаться, судорожно пытаясь придумать хоть что-нибудь, что поможет мне сейчас, и медленно в голове начал вырисовываться план по спасению моей любимой задницы. Чёрт бы побрал Кеннета, который мягким и пушистым может быть только с пятью людьми и то в ограниченных количествах!
– Я знаю, мне учителя говорили, что я самый лучший ученик на потоке, – начал я, – а ещё я знаю, что в этом году проходит Олимпиада имени Георга Третьего, а она, я знаю, проходит только раз в пять лет, и это очень престижно – победить в этой олимпиаде. А ещё я знаю, что последние три раза победа на ней доставалась ученикам из Военной Академии Роберта Гранта*, а я…
– А вы всезнайка, – закончил за меня директор.
– Именно, – воскликнул я без тени обиды, вызывая улыбку у альфы, – и я принесу академии победу, обещаю! Если вы не исключите Кеннета.
– Значит, всё-таки шантаж, – вздохнул мужчина.
– Джентльменское соглашение, – поправил я, и протянул руку, нервно сглотнув, но альфа явно не был настроен сейчас пристально разглядывать мои тонкие пальцы и ощупывать хрупкое запястье, делая ненужные мне выводы, поэтому я продолжил, – я выигрываю Олимпиаду, а вы…
– Отстраняю мистера Найта на год…
– Месяц…
– Не наглейте, мистер Оуэл…
– Один семестр с возможностью сдать зимнюю сессию и остаться со мной на одном потоке, – скороговоркой выдал я. Мужчина тряхнул мою руку, скрепляя уговор, и наконец выпустил.
– И всё же, – сказал директор, когда я уже поднялся с кресла, – зачем вам это?
– Кеннет мне очень дорог, – уклончиво ответил я.
– Говорите прямо как влюблённый юнец.
– Так и есть, – и с этими словами я выскользнул из кабинета, лишая себя возможности видеть реакцию директора на мои последние слова.
Сколько мы с директором проговорили я точно не понял – может, полчаса, может, чуть больше, но из главного здания я выходил окрылённый, думая, что эмоциональные американские горки сегодняшнего дня закончились, но я снова ошибся.
– Арчи, ты не видел Кеннета? – спросил я, когда вернулся в свой корпус.
– Он уехал, – ответил он.
– Что? – сердце снова ушло в пятки – я себе точно аритмию заработаю, – к-когда?
– Да минут пять назад. Взял вещи, сказал, что его исключили, и вызвал такси. Мэл, его правда исключили?
– Нет, – мотнул я головой, опустившись на свою постель.
Вот так вот взял и уехал. Импульсивный придурок! В груди зародился животный рык, и судя по тому как отшатнулся от меня Арчи, почувствовал его вибрацию не только я. Остатков сил и новой волны гнева мне хватило ровно для того, чтобы собрать себя в кучу и дойти до таксофона, чтобы набрать папин номер. Я рассказал ему всё, но без подробностей, попросил связаться с родителями Кеннета и попросил, чтобы профессор Стоккет с ним позанимался по предметам. Игнорируя папины причитания и вопросы “как ты себя чувствуешь”, я пообещал позвонить попозже на неделе и повесил трубку.
Уже на выходе из здания я заметил, что тот альфа – Коул, я наконец вспомнил его имя, – выходит из мед. кабинета с большим красным пятном вполовину лица. Мы столкнулись в дверях, и я не без удовольствия заметил, что на несколько сантиметров выше.
– Спи сегодня крепче, – сверкнул глазами я и пошёл вперёд. Было ли это угрозой, я даже и не понял, но промолчать сейчас просто не смог.
В ту ночь мне так и не удалось заснуть. Я всё прокручивал в голове произошедшее и злился, злился, злился. Злился на всех, кого вспомнил, потому что понимал, если позволю себе сейчас почувствовать что-нибудь другое – раскисну, расплачусь, признаю то, что мне пока гордость не позволяла признать.
Поэтому утром я встал хмурый и помятый, что, если честно, было мне на пользу. Ведь у меня просто не было сил ни на кого сорваться. Еда в столовой как всегда была безвкусной, шутки Арчи и Ричи искромётными, лекции были прослушаны вполуха. Коулу, конечно, всё ещё хотелось наподдать, но я подумал, что если директор и меня захочет исключить, то крыть в этот раз будет нечем. Поэтому я решил затаиться и, возможно, придумать месть, но скорее всего остыть. Хотя всю первую неделю мне снился один и тот же сон, где я встаю ночью, подхожу к его кровати с подушкой в руках и начинаю душить. Он пытается бороться, потом обмякает, а когда я отнимаю подушку от его лица, то вижу почему-то самого себя. Впрочем, я догадывался почему.
А потом наступило воскресенье – единственный свободный день в академии. И как бы я ни хотел провести его, закутавшись в одеяло с пачкой леденцов во рту, мне пришлось сдержать обещание папе и позвонить.
– Мэл, – сказал он, когда я сухо ответил, что у меня всё в порядке, – позвони, пожалуйста, Кеннету…
– Нет.
– Ну или хотя бы Олафу. Мэл, дорогой, они очень хотят тебя услышать.
– Хорошо, – согласился я, услышав жалобные нотки в голосе родителя, и попрощался.
Дрожащими руками я набрал номер мобильного Олафа, почувствовав приступ паники, когда кажется, что тебя вот-вот стошнит.
– Мистер Найт? – спросил я, когда на другом конце провода прекратились гудки.
– О, Мэл! Как хорошо, что ты позвонил, – ответил резвый голос, – подожди, я сейчас Кенни позову…
– Нет! – чувство паники усилилось, а грудную клетку буквально сдавило, эх, не надо было мне звонить, – не надо, я пока не могу.
– Что ты не можешь, Мэл? Что у вас случилось там? – голос стал тревожным, – этот олух мне толком ничего не объяснил.
– Он занимается? – спросил я невпопад.
На другом конце недовольно втянули воздух и шумно выдохнули, отвечая без слов.
– Понятно, – промямлил я, – мистер Найт, я… Мне очень жаль, что всё так вышло.
– Что ты несёшь? – воскликнули в трубку и прокричали куда-то вбок: “Кеннет! А ну спускайся быстро!”
– Сейчас, Мэл, подожди секунду, – а это уже мне.
– Мистер Найт, мне пора, – я оглянулся назад, за мной уже образовалась небольшая очередь, – просто папа просил вам позвонить, вот.
– Почему ты не хочешь поговорить с Кеннетом? – теперь и этот папа звучал грустно, а я от досады закусил губу.
– Я прекрасно всё понимаю и без его помощи, – перед глазами снова возник образ разъярённого Кеннета.
– И что же ты понимаешь?
– Что это я во всём виноват, – всхлипнул я, сжав трубку посильнее, давя подступившие слёзы, – мистер Найт, мне правда пора, извините.
– Малкольм Бенджамин, пока ещё, Оуэл, если ты сейчас положишь трубку, то…
Я не дослушал. Провёл рукой по волосам, потёр глаза и поплёлся в корпус. Ну, вот я и сказал это. Признался, наконец, в том, что пытался спрятать за напускным гневом – я виноват в том, что Кеннет сейчас там, а я здесь. Если бы не я, если бы мы не были в отношениях, если бы ему не приходилось принимать участие в моей лжи, то он бы не обзавёлся ненавистниками, он бы не бросился защищать мою честь. Поэтому всё это – моя вина.
Я надеялся наладить свой график: днём учиться и не отсвечивать, а ночью тихонько плакать и жрать сладости, но моим “грандиозным” планам не суждено было сбыться, потому что уже в понедельник вечером меня снова вызвали к директору. Я недоумённо взглянул на принёсшего эту весть старосту, но он только плечами пожал.
Делать нечего, пришлось идти. Я немного потоптался перед кабинетом, взлохматил короткую стрижку и просунул голову в дверь:
– Вызывали, Господин Директор?
– А, Малкольм, проходи, проходи, – альфа махнул рукой подзывая и указал на свободное кресло.
Я послушно сел, перебирая в голове возможные причины моего визита, и наблюдал за мужчиной. Он как будто бы что-то искал на столе, потом в ящиках, потом встал с рабочего места, подошёл к резному шкафчику с зеркальными дверцами и извлёк оттуда виски и стакан. До меня медленно начало доходить, что все эти манёвры по поиску чего-то неведомого, были банальным волнением, и, кажется, директор только что нашёл способ его унять. Бровь предательски поползла вверх, когда мужчина снова уселся за стол передо мной, ослабляя галстук, и отхлёбывая из наполненного стакана.
– Ой, да не будьте вы таким занудой, мистер Оуэл, – поморщился от моего выражения лица альфа, – впрочем, нет, будьте. Но в своё оправдание скажу, что рабочий день уже закончен.
– Я в чём-то провинился? – спросил я после пары минут неловкого молчания.
– О, нет-нет, что вы, – попытался улыбнуться директор и раскрыл перед собой какую-то папку, посмотрел на неё и закрыл обратно, – знаете, вот, “личные дела” учеников, ну, это просто перевод бумаги. Вот, ничегошеньки в них про личные дела учеников нету. Другое дело – слухи.
Директор замолчал, отхлёбывая ещё немного алкоголя, а я почувствовал, как намокли мои ладони.
– И какие же до вас дошли слухи? – нервно сглотнул я.
– А можно нескромный вопрос? – спросил альфа, пропустив мою фразу мимо ушей. Я молча кивнул, – то, что вы мне сказали, ну, что вы мистера Найта…
– Люблю, – закончил я за недоговорившего мужчину.
– А знаете, – продолжил он и ещё немного ослабил галстук, – я ведь совсем не это хотел спросить, да. Просто до меня дошли слухи, что вы с Кеннетом в прошлом году весь второй семестр дополнительно занимались. Это правда?
– Правда, – кивнул я, всё ещё не понимая к чему вёл директор.
– А не хотите ещё с кем-нибудь позаниматься?
– У вас кто-то конкретный на уме?
– Да, – мужчина на секунду замолчал, собираясь с мыслями, – мой младший сын как раз поступил на первый курс сюда, и ему бы не помешал такой наставник, как вы.
– Как я? То есть зануда и всезнайка? – ухмыльнулся я.
– Ну и это тоже, – улыбнулся в ответ директор, – ну так что? Может, как раз с завтрашнего дня и начнёте?
Отказывать директору было не в моих интересах, да и отвлечься от мрачных мыслей совсем не мешало, поэтому я легко согласился, как сказал директор, присмотреть за его сыном, хотя я так и не понял, зачем нужно было спрашивать люблю ли я Кеннета.
Следующий день, как я и ожидал, прошёл для меня не так туго, потому что я с некоторым нетерпением ждал вечера. Уж очень хотелось посмотреть, как выглядит сын директора; узнать, почему ему понадобился репетитор на второй неделе обучения; ну и, да, заглянуть в книжки первокурсника. Вот ведь зануда-то!
Я зашёл в библиотеку, оглянулся в поисках своего нового подопечного и вскоре увидел, как мне кто-то помахал. Я подошёл к столу и просто обомлел. На меня, сидя на стуле и беспечно болтая недостающими до пола ногами, смотрел милейшего вида мальчик. Волосы у него были словно гречишный мёд, со стрижкой, как задумывалось, наверное, “под горшок”, но они хаотично завивались во все стороны на концах и были на зависть густые. Вместо глаз на меня смотрело два лесных орешка, по размеру способных прокормить во время зимы не одну белку. Обрамлённые густыми ресничками и светлыми бровками. А когда это чудо мне улыбнулось, то на щёчках, естественно, проступили ямочки. Как, блин, вишенка, на торте.
– Ты Малкольм? – спросил он. Я только смог кивнуть и уронить своё тело с внезапно подкосившимися коленками на стул напротив, – а я – Ари. Ты милый. Папуля сказал, что ты со мной будешь уроки учить. А ещё он сказал, что я могу тебя не бояться, ведь ты “играешь в свои ворота”, – Ари изобразил кавычки в воздухе и округлил глаза, – а что он имел в виду?
– Наверное то, что я полный ноль в спорте, – выдохнул я, пребывая в полном шоке. Я снова прошёлся взглядом по лицу, попытавшись зацепиться хоть за что-то, что мне сначала не бросилось в глаза. Зацепился. За немного покрасневший носик-кнопочку и чуть припухшие веки, – а почему глаза на мокром месте?
– А, это у меня аллергия, ой, – чудо закрыло ладошкой рот, пожалев о сказанном.
– На что?
Глазки от моего вопроса превратились в блюдца и нервно забегали:
– На книги, – поджал губы Ари.
– Ну, раз на книги, – мягко улыбнулся я и поднялся из-за стола, – то нечего нам делать в библиотеке. Пойдём.
– Куда? – мальчик встал следом, и выражение “в пупок дышит” внезапно приобрело буквальный смысл.
– Зайдём ко мне в корпус на секунду, а потом прогуляемся, идёт?
Ребёнок послушно кивнул, и мы поспешили выполнить задуманное.
– А пойдём на стадион? – предложил Ари, когда я вернулся к нему из корпуса.
Мы направились к треку, но так и не дошли до трибун и уселись прямо на газоне, благо, что погода ещё была хорошая, а тренировки футбольной команды пока не начались, поэтому народу было немного – только несколько бегунов.
Я пропускал искусственную траву сквозь пальцы, исподтишка поглядывая на нового подопечного, и отчаянно боролся с рвущимися наружу поспешными выводами. А поведение Ари делало это практически невозможным. Вот он провожает заинтересованным взглядом одного из полуодетых альф-спортсменов; вот он застенчиво краснеет, замечая, что я бесцеремонно пялюсь на него; вот он проводит пальчиками по уху, поправляя мнимую прядь. Я так постоянно делал, когда только-только отрезал волосы – непростительная привычка.
– Тебе правда нужна помощь по предметам? – наконец спросил я, чтобы заполнить тишину.
– Нет, – ответил Ари, – но мы же можем просто дружить? Я жаловался папуле, что у меня здесь совсем нет друзей, и, вот, – он неуверенно махнул рукой в мою сторону.
– Конечно, можем. Зови меня Мэл. А Ари, – я дал себе ещё одну возможность унять подозрения, – это твоё полное имя?
Мальчик закусил губу, а потом робко помотал головой. Я понимающе кивнул:
– А какое тогда?
– Ариэль, – шепнуло чудо и поспешило пояснить, – но это секрет. Папуля строго-настрого запретил кому-то его рассказывать, но тебе же можно?
– Можно, малыш, – я дождался пока Ари поднимет на меня глаза и только потом продолжил, – но ты должен пообещать мне, что больше никому его не расскажешь, понял?
– Понял.
– И запомни, – пальцы неосознанно сжали клочок синтетических волокон, те с лёгкостью поддались и остались оторванными в стиснутом кулаке, но зато голос остался ровным, – мне можешь рассказать любой секрет, но только мне, – я замер, пока ребёнок не кивнул, и подмигнул, – у меня тоже есть секрет.
Из кармана свободной ветровки я вытащил несколько кубиков фруктовой тянучки и протянул малышу. Глаза-орешки тут же вспыхнули радостью, и не успел я опомниться, как Ари повис на мне, сжимая в объятии. Мне ничего не осталось сделать как обнять в ответ. Я уткнулся носом в шею и осторожно втянул воздух. В голове возник звук разбивающегося стекла, а точнее, надежд, потому что тоненький, совершенно не оформившийся ещё запах защекотал ноздри. Слава богу, заметить его можно было пока только при таком тесном контакте.