Мальчик отстранился, чихнул, взял в рот тянучку, а я принялся расспрашивать его обо всех подробностях жизни в академии. А точнее: где он жил, когда ходил на обед, с кем сидел на химии и как справлялся с физкультурой. Потом понял, что не успокоюсь, пока сам всё не увижу и не буду уверенным в том, что кое-что очевидное очевидно только мне.
В мыслях тут же возник список дел, планы на неделю и идеи – как максимально изолировать сладкого ребёнка от пагубного влияния и возможного разоблачения. Спать я ложился с приятно гудящей головой и впервые с начала учебного года заснул крепким беспробудным сном.
Всю следующую неделю я потратил на разведку. И не зря, потому что от сердца немного отлегло. Оказалось, что пятнадцатилетние мальчишки все очень разные, и Ари действительно не выделялся на их фоне слишком сильно. Пока. На уроках физической культуры он был поактивнее меня, ну, это в силу, как я понял, характера и совершенно детской непосредственности. Он с радостью гонял в футбол на поле с одногруппниками, непременно махая сидящему на трибунах мне, отчего я невольно чувствовал себя папочкой на детском утреннике, но неустанно махал в ответ. А Ари тем временем давал фору паре-тройке задохликов послабее себя.
Учился, как и другие подростки – посредственно, выделяя только гуманитарные предметы, а именно – литературу, в частности – романы французского писателя Франсуа Саган*, где всё было грустно, но до покалывания в кончиках пальцев романтично. Особенно ему нравился “Ангел-хранитель”, и все мои логичные доводы о том, что иметь у себя в воздыхателях серийного убийцу не так-то и весело, отбортовывались одним только контр-аргументом: сердцу не прикажешь. И говорилось это обязательно с томным придыханием и подрагивающими ресницами, я только успевал глаза закатывать.
Но стоило только открывать учебник по математике, и ребёнок превращался в грустное желе. Я грозно говорил: “что это за детский сад”, в ответ губёшки надувались, а глазки наивно начинали заигрывать, в попытке меня отвлечь. Вот только играл-то я совсем не в свои ворота.
Впрочем, совместные посиделки в библиотеке и для меня были достаточно полезны. Иногда мы просто молча делали домашнюю работу. Когда мне задавали какие-нибудь сложные эссе по профильным предметам, Ари с пониманием относился и не отвлекал. А главное, с ним я перестал засиживаться допоздна, потому что как только ребёнок начинал тереть глаза и зевать, совершенно по-детски высовывая розовый язычок, я понимал – на часах “пора спать”.
В середине октября меня застигла течка, поэтому, наглотавшись подавителей, я на три дня выпал из жизни, а когда пришёл в себя – заподозрил что-то неладное. Я провожал Ари до корпуса и заметил, что он чихает больше обычного. Первой моей мыслью было то, что это я из-за своей недавней апатии и невнимательности умудрился застудить ребёнка, не заметив вовремя признаков простуды.
Мы зашли в его корпус, где уже приглушили вечернее освещение, и поднялись на нужный этаж, но так и встали посреди тёмного лестничного пролёта, где я бесцеремонно приложил свою ладонь ко лбу Ари. Сохранять дистанцию физического контакта с ним не получалось с самого начала, потому что малыш то и дело дёргал меня за одежду, привлекая внимание, брал за руку, когда мы вместе куда-нибудь шли – из-за разницы в росте он отчаянно не поспевал за мной – ну, и, конечно, обнимал на прощанье с застенчивым сопением.
– Ты, часом, не заболел, ребёнок? – нахмурился я, отмечая, что лоб не горячий, и сместил ладонь на щёку.
– Да нет, я просто таблетку от аллергии забыл сегодня выпить, – шмыгнул носом малыш и отстранился.
– От аллергии? Той, что на книги? – ответом мне был кивок и потупленный взгляд, – Ари, ты же знаешь, что можешь мне рассказать всё-всё?
– Нет! – вскинулся мальчик, я приложил палец к губам, и он продолжил тихим шипением, – если я расскажу, то ты перестанешь со мной дружить.
– Глупости какие, – также шёпотом ответил я и спустился на пару ступенек, – но если ты не хочешь, то я не буду настаивать. Спокойной ночи.
– Стой. Я… Пообещай, что не отвернёшься от меня, – Ари поднял взгляд и привыкшие, наконец, к темноте глаза, заметили закушенную в нерешительности губу.
– Обещаю, – серьёзно ответил я.
– Мэл, я… В общем, я – омега, – Ари тот час же закрыл лицо руками, но сквозь растопыренные пальцы следил за моей реакцией. Которая, к слову, полностью отсутствовала. Я как опёрся на перила, так и остался стоять, только кивнул, дескать: продолжай.
– А аллергия у меня на, – малыш набрал в лёгкие побольше воздуха и буквально выдохнул конец фразы, – альф.
– Чего? – я опешил. Такое вообще возможно?
– Точнее, на их запахи, которые у взрослых. Ну, как у тебя, например.
– Ты реагируешь на меня? – я вдруг почувствовал лёгкое головокружение от полученной информации. Что мне за гормоны вколол Кеннет, если мальчик с дичайше редкой аллергией на запахи взрослых особей альф чихает от меня как от…настоящего альфы – это было первой мыслью. Второй – было то, что если бы не эта инъекция, то Ари вполне себе мог бы меня разоблачить прямо перед директором. Ну а третьей мыслью стало желание этого великовозрастного прохвоста придушить, что я мысленно и наметил на следующий день, а пока малыш задал самый важный для него вопрос:
– Ты злишься?
– Нет конечно, с чего бы? – я разжал неосознанно стиснувшийся во время всех этих мыслительных процессов кулак.
– Значит, мы всё ещё друзья? – улыбнулся Ари.
– Естественно, – улыбнулся я в ответ и начал рыться в карманах.
– Мэл, ты же никому не расскажешь мой секрет? – бровки нахмурились, изображая серьёзность.
– Нет, я же обещал, – заверил я его и погладил по плечикам. Потом вспомнил про внутренний карман куртки и, слава богам, нащупал арбузный леденец.
Лицо ребёнка тут же посветлело, а проблемы конспирации отошли на второй план. Он с радостью забрал конфету, обнял и отстранился быстрее обычного, чтобы не расчихаться и не перебудить пол-корпуса.
А я, как и задумывал, на следующий день пошёл брать штурмом кабинет директора. Когда у него заканчивался рабочий день я примерно помнил, поэтому в приёмной особо не задержался. Завидев меня, мужчина жестом позвал в кабинет и знакомо подошёл к резному шкафчику, перед тем как сесть обратно за стол.
– А вы так каждый свой рабочий день заканчиваете? – поинтересовался я, кивая на стакан с янтарной жидкостью.
– Что вы, – ухмыльнулся альфа, – только когда вижу у себя в дверном проёме вашу светлую во всех смыслах голову, мистер Оуэл.
Мы немного посидели в тишине, каждый в своих мыслях, и я, наконец, выплюнул единственное слово, которое вертелось у меня в голове последние сутки:
– Безрассудно.
– Вот уж не думал, что вы, Малкольм, из этих.
– Из “этих”?
– Которые осуждают омегу за тягу к знаниям.
Я недовольно фыркнул – знал бы он.
– Я совсем не это имею в виду.
– Тогда в чём вы меня обвиняете? – удивился директор.
– Поместить Ариэля в такую среду обитания, всё равно, что сунуть в руки банку арахисовой пасты человеку с аллергией на арахис, который при этом не ел месяц.
– Ах, вы об этом. Не думал, что вы так наивны, мистер Оуэл, – вздохнул мужчина и, заметив моё недоумение, пояснил, – оглянитесь вокруг. Мы живём в мире альф. И Ари придется жить в нём тоже, рано или поздно. Но лучше рано, чем поздно – я считаю. Пусть привыкает. Он и так всю жизнь стараниями мужа как роза под колпаком рос. Всё, хватит, пора взрослеть.
Я на это тоже недовольно фыркнул, но мысленно признал правоту альфы. Мы ещё пару минут посидели молча, а потом директор склонил голову набок и прищурился лукаво:
– Очаровательное создание, не правда ли?
– Несомненно, – я принял эту незамысловатую игру и сверкнул глазами, – но я попрежнему играю в свои ворота, Господин Директор.
– Кстати, об этом. Как там Кеннет поживает?
От звуков родного имени всё внутри зазвенело, но я сохранил внешнее спокойствие и ненавязчиво вернул разговор к прежней теме:
– Не успел выяснить этот вопрос в связи с новой должностью воспитателя в детском саду.
– Ну, что вы такое говорите, – притворно возмутился альфа, – Ари совсем уже не ребёнок.
После этой фразы наши глаза встретились, и мы больше не могли удержать серьёзные лица, рассмеявшись в полный голос.
– Малкольм, – окликнул меня директор, когда я направился к выходу из кабинета, – я очень ценю то, что вы делаете, и ещё больше ценю то, чего вы не делаете.
– Я возьму на заметку, Господин Директор, – кивнул я и вежливо попрощался.
Я чётко понимал, что ещё не готов в мыслях вернуться к вопросу с Кеннетом. В конце концов, я сделал всё, что было в моих силах, чтобы решить его проблему, возникшую по моей вине. Оставалась одна задуманная мной деталь, но я пока был не готов приступить к её выполнению и поэтому откладывал на потом. Подозревал, что эмоции во мне всё ещё бурлят, а небрежно заданный вопрос директора только подтвердил мои опасения.
Ариэль же стал для меня отрадой. Всю свою нерастраченную заботу и нежность я вывалил на сладкого ребёнка, ну и закономерно перестарался. Убедиться мне в этом удалось однажды, когда я провожал его в корпус. Он, на том же самом тёмном лестничном пролёте, резко остановился и развернулся, вынуждая меня остаться на пару ступенек ниже, так, что наши лица были на одном уровне и в непосредственной близости.
– Мэл, – шепнул Ари, причмокивая карамельку. Он был так близко, что до меня донеслось его жаркое яблочное от леденца дыхание, – а у меня есть ещё один секрет.
И с этими словами он потянулся ко мне – горячий приоткрытый ротик мазнул по моим губам, оставляя после себя влажный сладко-конфетный след, а ручки потянулись обвиваться вокруг шеи, но я вовремя поймал его лицо в ладони и мягко отстранил от своего.
– Котёнок, ты чего? – с недоумением спросил я.
На меня взглянуло два испуганных орешка, а их обладатель попытался вырваться из захвата, но я ловко перехватил его за талию и прижал к себе, поглаживая по медовым волосикам, пока он не перестал трепыхаться.
– Я всё испортил, да? – заскрёбся он по моей спине.
– Давай-ка присядем, – я отстранился, скользнул рукой по его и потянул вниз, усаживаясь на ступеньки. Ари примостился рядом, потупив взгляд вниз.
– Ты помнишь, что тебе папуля про меня рассказал? – осторожно начал я.
– Значит, это правда? – взглянул на меня малыш, – Я думал папуля соврал, чтобы я, ну, на тебя не заглядывался.
– Нет, это правда, – кивнул я.
– А где тогда твой парень? – спросил Ари, в голосе засквозил робкий интерес.
– Ну, он сейчас дома учится, потому что твой папуля его от учёбы отстранил.
– А за что?
– За то, что он одному придурку врезал.
– А за что?
– За то, что тот сказал, что мы с ним не можем быть вместе.
– Как романти-и-ично, – протянул Ари.
Я закатил глаза, но с облегчением заметил, что, кажись, ребёнок с лёгкостью перенёс мой отказ. Я повернулся к нему и легонько погладил по кругленькому ушку:
– Ариэль, ты же не обижаешься на меня?
– Нет, а ты? – я мотнул головой, – и мы попрежнему друзья? – я утвердительно кивнул, и в ответ наконец проступила очаровательная улыбка с неизменными ямочками на щеках. Я чмокнул это чудо в макушку и пожелал спокойной ночи. А сам надеялся, что это всё не больше чем юношеский интерес, но взял на заметку, что обороты по обхаживанию Ари надо сбавить.
Впрочем, так или иначе, мне всё равно пришлось бы это сделать, потому что приближался конец семестра, и на голову падала подготовка к зимней сессии, давил груз неизвестности отношений с Кеннетом. Своё-то я отношение прекрасно знал, и носил не снимая на шее на цепочке тому подтверждение, но в разговорах с папой упорно избегал этой темы, да и за четыре месяца мало ли что у них там произошло. Обещание, данное самому себе – исправить всё, я намеревался держать, поэтому оставалось сделать одно маленькое, но пренеприятнейшее дело, чтобы потом оно не вылилось в порцию новых проблем. И имя этому делу было – Коул.
Как я его выцепил одного в общей гостиной – одному богу известно, но ждать другого подходящего случая остаться с ним наедине уже не приходилось. Поэтому я демонстративно прикрыл дверь и пожелал себе удачи.
Он сидел на кресле у камина, развернувшись ко мне спиной, и какое-то время давящую тишину разрывал только звук потрескивающих поленьев. Я подошёл ближе, и он, наконец, соизволил поднять на меня глаза. Кажется, я впервые за все эти месяцы взглянул на него и увидел. Его беспросветно чёрные волосы с удлинённой чёлкой, из-под которой виднелся тяжёлый взгляд светлых зелёных глаз. Их цвет напоминал воду, в которую только что опустили кисточку, чтобы смыть зелёную акварель. А напряжённость в теле дополнила образ готовящегося броситься в атаку хищника. Пантера. Он выглядел как натуральная пантера.
– Что, тоже хочешь врезать? – прервал он тишину.
– Ещё чего не хватало. Руки об тебя марать, – прошипел я, но кулаки разжать так и не сумел.
– Тогда какого тебе от меня надо? – он снова отвернулся к камину. Я попытался сесть в соседнее кресло, но тело буквально задеревенело, поэтому так и остался стоять чуть позади.
– Хочу сообщить, что у тебя есть последняя возможность высказать своё недовольство и не отхватить за это, потому что в следующем семестре возвращается Кеннет. Так что, валяй, и закроем тему, – я скрестил руки на груди, а потом совершенно искренне удивился тому, что парень решил этой возможностью воспользоваться.
– Хочешь, чтобы я извинился? – оскалился он, уперев взгляд на огонь, но я продолжил молчать, – А за что? За то, что не хочу лицезреть как два альфы упиваются друг другом вместо того, чтобы как все нормальные люди найти себе пару среди омег? Противно. Один богатый до жопы, другой смазливый, что аж на зубах скрипит. Да ты хоть понимаешь, сколько прекрасных омежек отдали бы свои сердца вам? А вы вот так взяли и просрали свой шанс.
Я от этой пламенной речи моргнул пару раз прежде чем спросить то, что стало внезапно таким очевидным:
– И с чего ты взял, что у тебя этого шанса нет?
– Что?
– Ты из меня идиота не делай! Сам только что прокололся: я услышал ровно то, что ты хотел сказать.
– И что ты услышал? – альфа даже обернулся через плечо.
– Зависть, – щелкнул зубами я.
Даже в плохо освещённой комнате было видно, как лихорадочно заходил кадык на шее Коула.
– Тебе показалось, – пробурчал он.
– Ну-ну, – я наконец отмер и развернулся, чтобы выйти.
– Подожди, – услышал я за спиной. Пришлось остановиться, но продолжать альфа не спешил.
– Второй возможности выговориться уже не будет, Ко-оул, – нараспев поторопил его я.
– Только не говори никому, ладно? – я пожал плечами: одним секретом больше, одним – меньше, теперь уже без разницы, – этим летом, когда у меня наступило совершеннолетие, я узнал, что у меня редкое генетическое отклонение, и из-за него ни один омега не посмотрит в мою сторону.
– И? – я терял терпение – у альфы была какая-то патологическая тяга к театральным паузам.
– У меня нет запаха, – выдохнул он, прикрыв веки.
– Бу. Ху, – закатил глаза я, – хочешь, чтобы я тебя пожалел? Папочке позвонить? У меня тоже для тебя есть секрет: никто не смотрит в твою сторону не потому, что у тебя запаха нет, а потому что ты – придурок.
С чувством выполненного долга я оставил позади себя хлопающего глазами Коула и пошёл собирать вещи, потому что этот проклятый семестр наконец-то закончился.
***
Я вышел на крыльцо, посильней закутавшись в куртку. Папа сказал, что они с профессором Стоккетом меня не встретят, и я приготовился идти до общественной остановки, а там садиться на рейсовый автобус. Арчи с Ричи предлагали подвезти, но я отказался, зная, что им совсем в другую сторону.
На подъездной площадке суета была такая, что я даже и не сразу заметил его. Маленький силуэт в чёрном, скроенном точно по фигурке пальто с клубнично-блондинистой макушкой почти затерялся в толпе. Но как только заметил, то сердце замерло, а ноги сами понесли навстречу.