Ун стоял с ножом и щурился на недосягаемую опушку леса. Он не мог кидать камни - рука не позволяла. Но он мог прикрыть спину друга. Даже от страшных гоблинов, вышедших из леса.
Ерс стоял с маленьким детским луком в руках. Спину его держал новый друг. А спереди от луговой деревни набегали гоблины.
Самые настоящие страшные злобные кровожадные гоблины.
Гражданская война
В лесу летом хорошо. Птички поют. Воздух свежий. От костра тянет запахом гречневой каши с тушенкой.
- А вот интересно, - сказал он, аккуратно вставляя патроны в неудобный старый дисковый магазин. - Если вот тараканов, предположим...
- Что?
- Ну, вот если тараканов разделить и одну половину регулярно посыпать дустом, а другую, наоборот, подкармливать - они тогда начнут друг друга грызть?
- Думаю, нет, - я даже заулыбался, представив такой способ борьбы с тараканами.
- Значит, мы точно не тараканы, - он удовлетворенно кивнул давно немытой головой и с щелчком примкнул магазин к старому "ручнику" ДП.
Илья у нас был недавно. Большой, сильный, молодой. Ему все было в радость: и марш-бросок на несколько километров, и внезапный бой, и сама эта неторопливая подготовка к бою, и завтрак с ужином, где ему давали за размеры дополнительную порцию.
Вот за рост свой и силу, которой сам как будто стыдился немного, ему сразу дали не автомат и не винтовку, а ручной пулемет. Из старых запасов, со складов. А меня поставили к нему вторым номером. А заодно - дядькой-воспитателем. Так и сказал тогда замполит:
- Ты, Семеныч, у нас тут самый старший по возрасту. Да еще и из учителей. Вот тебе, считай, новый ученик. Постарайся, чтобы парень выжил в первых боях. Поучи его, значит.
Я старался, как мог. Парень - выжил.
Я учил его, как менять позицию. Как эту позицию выбирать, долго и тщательно рассматривая все подступы. Как заранее готовить еще две-три лежки, чтобы можно было в момент - кувырком, на четвереньках, ползком добраться туда и, пристроив пулемет, снова поддержать своих.
С ручным пулеметом позади отряда хорошо. Он тебе и пулеметную точку подавит на расстоянии, и прикроет отступающих бойцов, если что. Плохо только, что магазин у него малой вместимости. На хороший бой никак не тянет. Приходится постоянно таскать в сумках пять-шесть снаряженных круглых неудобных железяк - тяжелое это дело.
В свободную минуту у нас с ним, бывало, начинались всякие умные разговоры. Илья впитывал любую информацию, как губка. Вот только с терминами... Да и вообще - с каким-то фундаментом в образовании было у него совсем никак, похоже.
- А что это - относительность? - вдруг поднимал голову, озадачившись непонятным словом.
Я хотел сначала пошутить насчет того, что относительность - это совсем не то, чтобы отнести что-то куда-то. Но посмотрел на него - ждет ведь ответа!
- Относительность, спрашиваешь? Ну, как тебе объяснить, неучу..., - смеюсь, чтобы не обидно было.
- Я пять классов закончить успел, между прочим!
Ага. Все-таки успел зацепить мирное время. Учился, говорит. Но - всего пять классов. И гордится этим.
- О! Так это ты просто молодо выглядишь, понятно. Значит, целых пять классов? - я тяжело вздохнул, глядя поверх сосен на красную полосу заката. - Это, знаешь, совсем хорошо. Это просто здорово, что ты уже грамотный. Но вот относительность...
Как пятикласснику рассказать теорию относительности? Или ему просто надо определение усвоить? Чтобы в разговоре понимать, о чем командир сказал или замполит?
- А давай, я тебе лучше на примерах! Вот, скажем, дать тебе один сухпай - это много или мало?
- Один? Ну, мало, конечно, - тут он в себе уверен.
Ему один сухой паек - так, размяться перед хорошим ужином.
- А если тебе - пять сухих пайков?
- Натовских или наших? - заинтересовался Илья.
- Предположим, натовских.
- Тогда... Ну, тогда вроде как нормально, но все равно маловато будет.
- А сто пайков?
- Да где ты здесь возьмешь сто пайков, Семеныч?
Он быстро перенял от всех в отряде это обращение к старшему по возрасту на "ты" и по отчеству. Да я и сам давно привык к такому.
- Ты вот в школе задачки решал про яблоки, да про груши - там же яблок не было? Вот и представь себе сто сухих пайков. Натовских. Со сроком еще на пять лет вперед. Сто! Это тебе как?
- Много. Жаль, конечно, что нету на самом деле столько, но все равно много. Куда мне их деть? Их же с собой не потащишь. И закопать - а когда я потом вернусь к схрону? Нет. Сто - это много.
- Ну, вот. С пайками, считай, решили. А теперь другой пример - патроны. Один патрон - это как?
- Один - по-любому мало!
- А если уже пять?
- И пять - мало.
- Ну, а сто, к примеру?
- Сто? Какой калибр, подо что? - тут он специалист.
У нас сейчас все специалисты по оружию, да по патронам, да еще по взрывчатке, бывает, некоторые специализируются.
- Скажем, сотка семь шестьдесят вторых, стандартных - под "калаш". Ну, как?
- Под "калаш"? - он задумался буквально на мгновение. - Мало будет сотки. Тут бы тысячу - хорошо будет. Или даже еще больше. Цинка четыре в рюкзаке запросто можно унести. Они быстро расходятся.
Четыре цинка - запросто? Это ему запросто. Я бы и с одним спину набил, намучился.
- Вот это и есть относительность. Мы говорим "мало" или "много" всегда относительно того, о чем говорим. Предположим, если их будет рота - это для нас сейчас много, например. А вот если нас будет даже целый полк - все равно будет казаться мало.
- Это потому что у нас полки такие маленькие? Это имеешь в виду? - он подозрительно косится и морщит лоб, ища скрытый в словах смысл.
- Это потому что относительность. Ясно тебе?
Вроде бы кивает утвердительно. Относительность, кажется, понял. Что еще вдруг прилетит в эту круглую большую голову? Каким вопросом задастся ни с того, ни с сего?
Вчера мы дали бой местным белоповязочникам. Устроили засаду, и когда они двумя машинами пылили по своим полицейским делам, врезали из всего, что было в отряде. Пулемет Ильи в ближнем бою прошивал бронебойной пулей двигатель. Все, никуда не денутся. А потом расстрел мечущихся на открытом пространстве фигур. Я себе давно, еще в самом начале, внушил, что стреляем - по фигурам. Как будто экран перед нами - и по экрану стреляем. Мишени такие. А иначе никак. У меня по возрасту могли быть выпускники как с той, так и с этой стороны. И чему я их, выходит, учил? И зачем, собственно?
Да, собственно, зачем? Вот придут такие Ильи, выкосят тех, кто учился. И что дальше?
- Илья, а вот когда закончится война, что тогда делать будешь?
- Да когда она еще закончится? - он спокоен.
Почистил свой пулемет, смазывает его, щелкает затвором.
- Ну, все же... Вот та старая война, которая в истории, четыре года шла. Но там еще и иностранцы разные вмешивались.
- Так и у нас тут иностранцы тоже. Что, нет их, скажешь?
- И у нас, да. Но ведь - всего четыре года!
- А, ты в этом смысле. Ну, да. Четыре - это мало совсем. У нас страна-то вон какая большая.
Это он знает, что страна у нас большая. Только где та большая страна? Где она?
- А если посмотреть на другие страны, например на Афганистан...
- Это где? - смотрит удивленно.
- Это далеко, на юге. А ты географии не знаешь совсем, что ли?
- У нас до географии не успели дойти, - самому, вижу, жалко.
- Ага. Пять классов, ты говорил. Помню. Ну, в общем, горная такая страна. Там была сначала революция, потом в победившей партии стали друг с другом грызться, а потом позвали на помощь. Ну, и пришли, значит - сначала наши, а потом и все остальные.
- Наши - это какие же? - настораживается Илья с чего-то.
- Ну, не наши, которые наши, которые сейчас наши. Тогда еще был Советский Союз.
- А-а-а... "Совок"! Понятно.
- ...Совок. Ну, да. Так в том Афганистане все еще воюют. Это уже сколько лет!
- Вот я и говорю, Семеныч - некогда тут думать о том, что будет после. Нам еще воевать и воевать до полной победы над всеми врагами.
- Но все же? Вот, представь, наступило счастливое время. Победили мы всех врагов. Всех-всех, представляешь?
- Эх, хорошо! - мечтательно улыбнулся Илья.
- И что ты же тогда делать будешь?
- Ну, не знаю даже, - и рука в затылок.
- Я вот, если выживу к тому времени, и если в силах еще буду, снова в школу пойду, наверное. Учить детей буду. А ты? Вот, если представить, а?
- А я кроме как стрелять ничего пока вроде не умею. Зато стреляю хорошо.
Стреляет он действительно очень хорошо. Рука крепкая, держит любой ствол - не дрожит. Из мелких пистолетов бьет - даже отдачи не видно. Как зажмет в своей ручище... Вот стрельбе учиться или сборке-разборке - у него получается сразу. А всякие предметы, что в школе не успел - с трудом. И географии не знает, выходит. И истории.
Вечером у костерка, отгоняющего мелких кровососов дымом от наваленной на него сырой зелени, так и тянет на разговоры. Ну, интересен мне этот Илья. Кто, да откуда, да как такой вырос в наше непростое время.
- Вот, предположим, Илья, взяли тебя в плен..., - начинаю я издалека.
- А хрен им по всей морде - не хочешь? Пусть сначала догонят!
Смеется. Весело ему.
- Это такое предположение. Как в физике или в математике какой... Помнишь, про относительность разговаривали? Вот тут так же. И вот ты, значит, в плену. И вдруг оказывается, что это не наши тебя захватили, то есть не люди вовсе, а какие-то прилетевшие инопланетяне.
- Как Хищник? Я смотрел. Там тактика нормальная была у спецов.
- Ну, вроде того, да. И вот они тебя взяли. И того, с той стороны - тоже одного взяли. Такого же крепкого, молодого, энергичного.
- Ага. А потом устроили бой до смерти? Я такое читал.
- Нет, погоди. Они просто вас поставили рядом. И вот сидит их самый главный, и вопросы задает вам по очереди. А без очереди ты ничего не говоришь, только слушаешь. Спрашивает он тебя: за что воюешь?
- ...
- Нет, ты отвечай, отвечай!
- Ну, как это... Вот - против них, значит. Против врагов.
- А за что?
- Ну, чтобы свобода, значит, была всякая. И страна моя, чтобы богатая и сильная и вообще. И чтобы всяких сук-воров не было...
- Стоп. Хватит пока. Тут этот чужой поворачивается ко второму пленнику и спрашивает: а вы, милсдарь, следовательно, за то, чтобы свободы не было, чтобы страна была слабая и бедная, и чтобы везде на всех постах - суки-воры? Он еще так это произносит с акцентом - "суккиворры". А тот, вытаращив от удивления глаза, кричит и в грудь себя бьет: да вы что? Да я за Родину нашу пасть порву! Да я за сильную и богатую страну! Я за народ и против ворья! Я за настоящую свободу!
- И чо? - замирает Илья. - Я как-то даже и не понял... Это ты к чему так вот сейчас говоришь?
- Да так просто, пробило что-то на разговор.
Действительно пробило. Все равно, как с малым ребенком обсуждать взрослые проблемы.
- Сходил бы ты лучше к замполиту, Семеныч. Вот ей-ей - сходил бы. А то в бою вдруг тебя так вот на поговорить пробьет, а у меня как раз заклинит. И как тогда мы будем? Или, давай, лучше я схожу, а?
- Да не стоит. Не надо. Я же так просто. Для примера.
...
На утреннем построении замполит кричал с натугой, краснея всей бритой наголо головой:
- Вот, боевые товарищи мои и друзья! Вот, смотрите! Пробрался к нам ночью враг, не уследили! И кого? Кого выбрали жертвой эти мерзавцы? Нашего старейшего бойца! Нашего Семеныча... То есть, Петра Семеновича Карасева. Прощай, давний друг и соратник. Ты прошел с нами все бои и стычки. Ты остался цел даже в самые черные дни отступления. Но все же достали, добрались, упились кровью... Упыри! Мерзавцы! Предатели! Но мы отомстим. Мы страшно отомстим. За Семеныча - десятерых врагов! Правильно?
- Да! - кричали бойцы.
- Да! - кричал Илья.
- Да! - кричал его новый второй номер.
Пулеметчику без второго номера просто нельзя.
Два наряда вне очереди
Серые развалины вдали дымились бетонной пылью, сворачиваемой легким ветерком в голубоватые жгуты. Когда все рухнуло, опять вдруг обнаружилось, что в швах цемент совсем другой марки. Все обнаруживается, почему-то, обязательно только когда уже все рухнет. А пока стоит, никто, выходит, и не ковырялся. Ну, стоит себе и стоит. Теперь вот горы щебня, плиты, завалы, торчащая ржавая арматура и блокпосты на дорогах.
- Сержант, а вон еще какие-то едут.
Сержант, сидящий в мягком кресле в обязательной фирменной голубой каске на голове, поднял бинокль, внимательно рассматривая приближающихся к посту.
- Ну, и что?
Сам он был из русской семьи откуда-то из-под Сан-Франциско. В армию пошел, как рассказывал, чтобы заработать немного и получить грант на обучение в университете. Историю любит, рассказывал. И еще литературу. Акцента у него совсем не было, что интересно. Там у них, говорил он, все чисто разговаривают.
А нас призвали по мобилизации, в связи со сложившейся чрезвычайной ситуацией. Вот и распределили по постам: сержант обычно ихний, то ли от ООН, то ли от ЕС - сейчас и не понять уже, кто тут рулит, а бойцы - наши "партизаны". Кое-как обмундированные, кое-как вооруженные, поставленные под начало такого вот американца.
- Как - что? Это же мародеры, сержант! Вон, тележки у них, вещи всякие...
- Слушай, рядовой, - сержант неодобрительно покачал головой. - Ты здесь у нас эксперт, что ли? Или на этих людях написано крупными буквами, что они мародеры? И потом, что ты понимаешь под этим термином? Он у вас в уголовном законодательстве как-то отражен?
- Во, шпарит, - восхитился Вован, не отрываясь от бойницы, в которую торчал ствол его ручного пулемета.
Вован при знакомстве сразу попросил звать его как угодно, но только не Вованом. Вот потому, наверное, Вованом сразу и стал. Прилипло - не отдерешь. А что? Типичный Вован. Здоровый такой, молодой, но уже пузатый, с толстой красной шеей. И очень злой. Он даже когда улыбается, так и ждешь, что сейчас в зубы врежет.
У него в городе семья осталась, говорят.
- Ну, как..., - тяну я. - Мародер - это тот, кто ворует ценности у мертвых. Так, наверное.
Я тут самый старший по возрасту. Через год меня бы из списков резервистов вычеркнули. А тут - такое, вот и попал под общую метлу. Пацаны меня, в принципе, уважают. Не выделываются, не издеваются. А сержант подсмеивается все время. Очень ему строй моих мыслей смешным кажется. Однобоким и начисто идеологизированным. Ну, так, высшее-то я когда еще получал! Тогда и научили, как и что понимать.
- Ворует у мертвых, - сержант хмыкнул. - Да ты философ, а не правовед, старый. Как можно что-то воровать у мертвых? И какие у мертвых могут быть ценности? Сам подумай, прежде чем говорить такое.
- Получается, что не воруют? - тут уже я задумался. - А! Не так, конечно! В связи со смертью владельцев ценности становятся выморочным имуществом и отходят в собственность государства. Таким образом, мародеры похищают ценности у государства, нанося ему материальный ущерб. А мы, как представители государства, должны, значит...
- Стоп! Мы здесь представляем не какое-то там ваше государство, просравшее все на свете, а международные силы в зоне чрезвычайной ситуации. Ясно, рядовой?
- Так точно, сэр! - когда сержант говорит таким тоном, надо выкатить грудь, расширить глаза, смотря в точку чуть ниже кокарды на его кепи или сегодня - ниже эмблемы на каске, и кричать: "Есть, сэр! Так точно, сэр! Никак нет, сэр!". Этому он нас научил в самую первую очередь. Неделю муштровал.
А на посту этом мы уже больше месяца. И смены нам нет, потому что, выходит так, везде сейчас плохо. Кормят, правда, хорошо. А в остальном, выходит, все плохо. Нас здесь целое отделение. Ходим по трое на пост, пока трое дежурит за столиком под козырьком, играя в старые засаленные карты, а еще трое спят в палатке. Должны были давно сменить, но просто нет людей. Везде сейчас такое.