— Помоги мне, Кира, — цедит сквозь зубы, его чувства под контролем, хоть и шатким. — Я не могу!
— Можешь! Ты можешь остановиться!
— Нет же! Нет! Помоги мне, черт возьми, ты можешь!
Кира сидит рядом. Расслабленная. Бесстрашная. Уверенная. Ее ничто не сдавливает — она свободна, она жива. Стайлз завидует ей и вспоминает Лидию. Снова и снова. Секунда за секундой.
— Мгновение или жизнь?
— Кира! — с ее именем вырывается крик. Стайлз никогда не показывал своей подавленности, но сейчас он просто не может. У него не получается взять себя в руки, у него не получается трезво мыслить. Он словно впал в кататонию, но только все еще находится в сознании. Еще пара секунд, — и он уверен, что впадет в беспамятство.
— Мгновение или жизнь? — она давит на гнойники, а в это время начинают сигналить мимо проезжающие машины. Джип начинает отводить в сторону — на встречку. Стилински по-прежнему не может пошевелиться. Тошнота и страх подкатывают к горлу рвотным спазмом. — Отвечай!
— Жизнь, твою мать, жизнь, только останови чертову машину!!! — он кричит, срывает голос, по какой-то причине начинает кашлять, и его машину практически выносит на встречную полосу, но в эту секунду Кира прикасается пальцами к его шее — к тому месту, где бьется пульс, и Стилински резко приобретает способность двигаться. Он выворачивает руль вправо, сбавляет газ, меняет передачу и тормозит на обочине.
Он глушит мотор и свой приступ паники/истерии/подавленности/или что-там-у-него, а потом, боясь снова стать обездвиженным, переводит взгляд на Киру. Она вновь затягивается дымом, она спокойна и необходима сейчас. Стайлз все еще не может дышать, но прикосновение девушки успокаивает.
Кира плавно убирает руку и опирается на сиденье.
— Ты сделал правильный выбор, Стайлз, — ее голос холоден, ее голос спокоен и монотонен, Стилински не улавливает в нем никаких перепадов интонации, и его это успокаивает. — Теперь тебе будет легче.
2.
Стайлз возвращается домой через два часа. Он паркует машину во дворе дома и, ставя ее на сигнализацию, направляется домой. Кира была права — ему действительно стало легче. От ее прикосновения на шее все еще жжет, но это жжение даже приятно, оно отвлекает от жжения в груди. Стилински не хочет думать о том, как Кире удается снимать боль. Он скорее предпочтет думать о том, как ему ее отблагодарить.
Парень открывает дверь и не успевает войти и на порог, как к нему подлетает взволнованный и обеспокоенный чем-то отец. Он заключает сына в крепкие объятия и выдыхает лишь одно:
— С тобой все в порядке.
От отца веет усталостью, выпивкой и бессонной ночью. Стайлз обнимает его в ответ, не понимая, что произошло, руководствуешь лишь осознанием того, как важна поддержка.
— С тобой все в порядке, — снова повторяет он. Стайлз неловко похлопывает отца по плечу, чуть отстраняется. Джон глядит на сына с беспокойством, все еще смотря на него как на призрака.
— Па-а-ап? Что-то случилось?
За спиной отца раздается шум, и Стайлз замечает вышедших навстречу Скотта и Эллисон. Лидии здесь, конечно же, нет. Стилински даже усмехается. Он освобождается из родственных объятий и пытается натянуть прежнюю стайлзовскую улыбку. У него получается.
— Что случилось? — Скотт внимательно оглядывает друга, может, даже пытается прочесть мысли. Джон все еще выглядит так, словно он — атеист, которому представили неопровержимые доказательства существования бога, из-за чего его мировоззрение пошатнулось. — Мы искали тебя! Лидия весь город объездила в поисках…
— Да все в порядке, — Стайлз снова усмехается, потом вспоминает, что он по-прежнему стоит на пороге и входит в дом, закрывая дверь за собой и направляясь к дивану. — Я просто съездил развеяться…
— Ты мог предупредить, — тихо упрекает Джон. Стайлз скидывает рюкзак, оборачивается и устало смотрит на отца. Он почему-то мимолетно думает о безмолвной Кире, ему она кажется сейчас ценнее остальных.
— Меня не было всего два часа, пап, — Стилински устал повышать голос и устал объясняться. Этот день слишком напряженный, нужно отдохнуть — принять душ, поспать… И не думать, мать твою, о Мартин. — Два часа! Земля не пошатнулась и…
— Стайлз, — Скотт не перебивает, просто зовет по имени, и Стилински замолкает на полуслове. — Ты точно в порядке? — переспрашивает МакКолл, а затем прищуривается и подходит ближе.
— Я в порядке. Мне было немного не по себе из-за того, что случилось в школе, но да, я в порядке. За два часа ничего не случилось со мной.
— Он не знает, — Эллисон вклинивается в разговор внезапно и некстати. Стилински переводит на нее свой взгляд, ему снова становится хуже. — Или не понимает, — предполагает она и переводит взгляд на Скотта, ожидая от него одобрения. МакКолл, кажется, тоже догадывается, что Стайлз не в порядке. Все думают, что Стайлз не в порядке. Всем, черт возьми, будто хочется этого.
— Какое сегодня число, Стайлз? — интересуется Эллисон, зачем-то достает свой мобильник и снимает блокировку.
— Семнадцатое сегодня число. Я в порядке, говорю же.
Эллисон сглатывает, глядит на Скотта, тот кивает, и Арджент подходит ближе. Она протягивает сотовый Сталйзу, на котором большим шрифтом написано время, число и месяц. Джон остается вне поля зрения.
Стайлз смотрит на экран. Когда он выезжал с парковки было три часа дня, сейчас — пятнадцать минут шестого. Он не сошел с ума, его действительно не было два часа.
— И что?
Скотт выдерживает паузу. Повисшая в воздухе пауза почему-то начинает сдавливать виски, Стайлз снова ощущает, как его накрывает. Ему нужна Кира. Или душ. Или пустое пространство. Ему нужно что-то, это однозначно, но не Скотт, Эллисон или отец.
— А то, что сегодня девятнадцатое, а не семнадцатое. Тебя не было две суток, а не два часа, Стайлз, — сухо констатирует Эллисон, Стилински плавно переводит взгляд на дисплей и убеждается в правдивости его суждений. Сегодня действительно девятнадцатое, но Стайлз понятия не имеет, возможно ли это, и если да, то кто вырезал из его памяти такой большой кусок времени?
3.
Если бы Стайлз был на приеме у психоаналитика, и его бы попросили изобразить графически свое напряжение, он бы нарисовал пузырь. Сначала маленький, потом чуть больше, потом еще больше — и так до предпоследнего листка альбома. В конце он бы нарисовал брызги. Вышло бы у него, может, и не очень, зато это наглядно демонстрировало бы его состояние.
Он даже не знал, взорвался в нем этот пузырь или нет, но он определенно чувствовал, как последние остатки терпения (оставленные от Киры в подарок) трескались по шву как шелк. Стайлз верил друзьям, был благодарен за их заботу, но все еще не мог подпустить их к себе. Для них прошло двое суток, для Стайлза — два часа, и он все еще был угнетен тем, что случилось в школе. Он понимал, что ему не лгут, но не мог поверить в это, потому что отчетливо помнил, как стоял на обочине целый час, пока Кира курила, а мимо проносились машины. Затем он отвез ее домой и отправился к себе домой, после чего его ошарашили этой новостью.
— Я тебе не лгу, — продолжал Скотт, восседая напротив рядом с Эллисон и Джоном. Стайлз смотрел на каждого по очереди, мучаясь одним — искала ли его Лидия по собственной инициативе или только потому, что этого требовал долг? — Ты не пришел ночевать домой, мне позвонил твой отец, думал, что мы снова шатаемся по городу. А потом ты не пришел в школу и на следующий день. И к вечеру тоже не объявился.
— Я верю тебе, — заверил Стайлз, — но я не знаю, почему так произошло. Я просто выехал за город, мы с Кирой молчали и…
— С Кирой? — уточнила Эллисон. Стайлз бросил быстрый взгляд на нее. Он вновь ощутил спазм боли, но в этот раз — на шее, в том месте, до которого дотронулась Кира. Стилински постарался расслабиться, но эта гнетущая тишина и пронзительные взгляды ухудшали ситуацию.
— Да, с Кирой. Она может подтвердить, что нас не было два часа, потому что мы были вместе. И если я попал в эту временную петлю, то и она тоже.
МакКолл и Арджент переглянулись. Стайлз смотрел на их переглядывания, перешептывания и чувствовал себя чужим здесь. Чужим. Лишним. Он слишком много всего пережил за эти несколько часов, ему нужно отдохнуть. Иначе его сознание взорвется как пузырь.
— Кто такая Кира?
Стайлз усмехнулся. Прошло всего двадцать минут после его возвращения домой, но он уже взвинчен больше, чем когда покидал пределы школы. Стилински даже к отцу не мог проникнуться, словно видел перед собой совершенно незнакомого человека. Усталость валила с ног. Усталость была настолько сильной, что проще и достовернее это было бы назвать слабостью.
— Девушка с вечеринки на песчаной отмели. Она к нам подходила…
— И она держала тебя за руку на том уроке, — закончил МакКолл. Стилински покачал головой, а потом медленно поднялся. Он не знал, где пропадал все это время, почему выпал из контекста времени на два дня, но, если уж быть честным до конца — он и не хотел знать. Не сейчас, когда его мысли вот-вот взорвутся как петарда. Ему нужен душ. И отдых.
— Да, — подтвердил Стайлз. — Это она, но извини, я… Я просто хочу спать.
— Кира была в школе, — еще один аргумент. Пары слов хватило, чтобы взрыв-таки произошел. Секунда, одна фраза — и ты чувствуешь, как тело охватывает леденящая прохлада, как вместе с этой прохладой одновременно приходят ужас и едкая апатия. Они охватывают и парализуют. Стайлз медленно поднимает руки и в отчаянии хватается за голову. Он чувствует, что растекается по пространству этой комнаты, что становится очень-очень большим — наполняет эту комнату как жидкость кувшин, становится чем-то бесформенным и бесцветным. Остальные молчаливо наблюдают, но в их молчании какая-то извращенная забота, а Стилински не нуждается в ней.
Ему нужен покой.
Черт возьми, ему просто нужен покой.
Он опускает руки. Объяснения сейчас расстреляют его подобно пулям. Хотя можно ли расстрелять что-то бесформенное и бессмысленное? Стайлз оглядывает сначала отца, потом Скотта, потом Эллисон, затем смотрит на каждого справа налево и снова слева направо. Они молчат, а боль в районе шеи становится нестерпимой.
Ему нужно сказать что-то им, но его легкие сдавливает, словно он — выброшенная на берег огромная рыба, живущая на глубинах океана, которую теперь убивает давление.
Словно он — вакуум, распространяющийся по этой комнате.
Словно он — безмолвный Некто, у него нет голоса, нет легких, нет… ничего.
— Слушайте, я понятия не имею, что произошло, так что я не смогу дать вам внятные ответы. Для меня прошло всего два часа. Ладно? Я… я просто хочу отдохнуть, я не знаю, что со мной происходит. Не знаю.
Он еще раз оглядывает их всех, а потом уходит. Стайлз даже не прощается, просто исчезает из поля зрения после двухдневного отсутствия. Скотту и Джону не было обидно, они в какой-то мере понимали его чувства, но принять их не могли. Такое бывает — когда человек понимает твои поступки, но не может с ними согласиться. Не может принять их.
И тебя вместе с ними.
4.
Стайлз захлопывает дверь. Ему нужно принять душ, но он решает прилечь на пару минут. Стилински стягивает обувь и падает на постель. Несколько секунд он безразлично смотрит в стену, после чего чувствует, как на него наваливается предсонная тяжесть, вместе с ней тело охватывает приятная предсонная анемия.
Стайлз Стилински закрывает глаза.
Стайлз Стилински думает о Лидии перед сном, а не о том, что он почему-то провалился во времени, что с ним была Кира, которая, по словам Скотта, все это время была в школе.
Стайлз Стилински влюблен и в отчаянии. Он понятия не имеет, что с этим делать и как добиться внимания Лидии, но ему хочется ее внимания. И простых бесед тут будет недостаточно.
Стайлзу Стилински хватает минуты, чтобы воспаленное сознание отключилось.
========== Глава 5. (Не)достаточно близко. ==========
1.
Стайлз снова умывается холодной водой, а потом потирает шею, которая все еще почему-то болит. Стилински проспал около четырнадцати часов, пришел ко второму уроку, но все равно чувствовал себя разбитым. Он выключил воду, потом оперся о раковину и уставился в отражение зеркала. Он видел перед собой бледного парня с синяками под глазами и абсолютно стеклянным взглядом, который был одет в какую-то мятую футболку, поверх которого была надета клетчатая рубашка. Неизменный стиль. Привычка. Стилински смотрел на этого человека, думая лишь об одном — неужели между ним и незнакомцем в зеркале есть хоть что-то общее? Казалось, что это абсолютно два разных человека, схожих только внешне. И тот, что был напротив, точно знал, чего он хочет от жизни, в отличие от самого Стайлза, который понятия не имел, как ему провести этот вечер, не говоря уже о ближайших пяти годах.
Боль в спине усиливалась, будто вместо позвоночника была пружина, готовая вот-вот взорваться. Несмотря на холодную воду, ладони горели, а головная боль была нестерпимой. Стайлз попытался усмехнуться, но у него не получилось. Парень оставил свои попытки вернуть себе оптимистичность. Он побрел к выходу, ему нужно было возвращаться на урок.
Пустые школьные коридоры казались огромными, и в них Стилински чувствовал себя мелким насекомым или подопытной крысой, которую заставили проходить лабиринты. Он плелся к кабинету, расстояние до которого казалось нестерпимо огромным. Прислонившись к шкафчикам, опираясь на них он медленно плелся вперед. Мир вокруг словно вращался. Или это Стайлз вращался?
В какой-то миг все поплыло перед глазами. Стайлз почувствовал слабость в ногах. Он прижался к шкафчикам, но как только сделал это — сразу ощутил, что падает в пропасть. Ему нужна помощь. Ему нужна поддержка. Где же Скотт с его нескончаемым альтруизмом? Или Кира? Где хоть кто-нибудь?
Стайлз медленно спустился вниз. Падать оказалось так легко, так… притягательно. И как только Стилински осел на пол, то сразу осознал, что с этого места он не сдвинется. Он посидит здесь столько, сколько потребуется. И пусть весь мир содрогнется, но он не сойдет с места.
Стайлз закрывает глаза, затылком опираясь о холод жестяных дверок шкафчиков. Стайлз хочет вдохнуть воздух, но не может — его легкие по-прежнему сжаты. В них нет места для кислорода, там вакуум, пустота, дым.
Там Лидия.
Стилински усмехается, а потом представляет ее… Он никогда не требовал большего. Просто всегда был рядом, просто помогал, просто был другом. Но в эту секунду он закрыл глаза и подумал о том, что было бы, если бы был не просто другом. Если бы был не рядом, а близко. Запредельно близко. Непозволительно близко. Настолько близко, что оставшееся расстояние и не замечалось бы.
Его бы сводили с ума ее поцелуи. Стайлз это точно знает. Он никогда не целовал — и не поцелует — Лидию, но он уверен, что если бы это случилось, это было бы… медленно, неторопливо, невероятно. Он бы просто держал ее за талию, ее руки просто были бы на его плечах. Но их губы, языки, прикосновения и взгляды были бы… чем-то настолько захватывающим, что все остальное меркло бы.
Вечность или миг, Стайлз?
Мгновение или жизнь, Стайлз?
Парень открывает глаза лишь по одной причине — он улавливает запах женских духов. Воспаленными глазами он смотрит на склонившегося над ним ангела. От ангела пахнет хвоей и прохладой. Ангел что-то спрашивает, но Стайлз не может разобрать слов, он находит в себе силы сказать лишь:
— Со мной что-то не так.
К нему прикасаются, пытаются помочь встать. Это не Кира, иначе бы стало легче. Это не Лидия, иначе бы стало еще хуже. Это кто-то другой. Стайлз чувствует крепкую хватку девушки. Когда он поднимается на ноги, то опирается спиной о шкафчики и вглядывается в свого спасителя.
— Ты как? — ее голос звучит более отчетливо. Стилински больше не знает кто он. Он все еще ощущает себя бесформенным и бессмысленным. А если он такой, если он — лишь тень, значит он может, значит у него получится практически все…
Парень делает шаг навстречу, а потом кладет руки на лицо девушки, приближается и рассматривает незнакомку. Он узнает в ней Малию, такую дикую по своей природе, но прирученную и… в какой-то мере соблазнительную.