— Сегодня с Нью-Йорком связи нет.
Кэйд положил трубку.
3
— Господин Кэйд! Пожалуйста, проснитесь, господин Кэйд. Господин Кэйд!
Он застонал. Не открывая глаз, коснулся ладонью лба. Адски болела голова. Сколько он проспал? Вроде бы немного. Солнце светило вовсю.
— Господин Кэйд… Ну, пожалуйста…
Он с трудом поднялся и сел. Рискнул приоткрыть глаза. Возле него стоял какой-то человек. Кэйд прикрыл глаза ладонями.
— Господин Кэйд, дорога каждая минута. Нет времени…
Несколько мгновений Кэйд выжидал, потом отвел ладони от лица и всмотрелся в человека, который говорил. Перед ним стоял негр.
— Господин Кэйд, шествие начнется через полчаса. Как вы себя чувствуете? Вы здоровы? — с беспокойством спросил негр. Он был высок, худ и еще совсем молод. Белая рубашка с распахнутым воротником, черные отутюженные брюки.
— Что ты здесь делаешь? — хрипло проговорил Кэйд. — Как ты сюда попал?
— Я не хотел испугать вас, господин Кэйд. Я Сонни Смолл, секретарь комитета защиты гражданских прав.
Кэйд неподвижно смотрел на него, чувствуя, как кровь отхлынула от лица.
— Моя подружка здесь работает, понимаете, господин Кэйд? — Смолл говорил торопливым шепотом. — Она мне позвонила и сказала, что вы пытались связаться с редакцией, но вас не соединили. Она рассказала, что вас заперли здесь. Как только я узнал об этом, сразу примчался сюда. Она мне дала запасной ключ. Мы можем воспользоваться служебным лифтом, за ним никто не наблюдает.
Паника охватила Кэйда.
— Господин Кэйд, у нас совсем мало времени, — снова повторил Смолл. — Вот ваша камера, я все для вас здесь приготовил.
Он сунул в трясущиеся руки Кэйда "минольту".
— Может, нужно помочь что-нибудь донести?
Кэйд глубоко, с присвистом вздохнул. Прикосновение металла камеры вывело его из шокового состояния.
— Убирайся вон! — сказал он, злобно глядя на Смолла. — Оставь меня в покое. Вон отсюда!
— Вам плохо, господин Кэйд? — Смолл удивленно смотрел на него.
— Вон! — Кэйд перешел на крик.
— Не понимаю… Ведь вы же приехали помочь нам… Да? Мы утром получили телеграмму о том, что вы прибываете. Что случилось, господин Кэйд? Мы ведь все вас ждем. Шествие начнется ровно в три..
Кэйд поднялся. Держа "минольту" в правой руке, левой он указал на дверь.
— Уходи. Плевать мне, когда начнется ваш марш. Все. Убирайся!
— Вы не можете так… — мягко проговорил Смолл. В его глазах было столько понимания и сочувствия, что Кэйду стало тошно. — Пожалуйста, выслушайте меня. Вы величайший в мире фоторепортер. Мои друзья и я годами следили за вашей работой. Мы коллекционировали ваши фотографии. Эти снимки… Голод в Индии, пожар в Гонконге. Все это — уникальная летопись человеческих страданий. Господин Кэйд, у вас есть то, чего нет у других фотографов: сочетание непревзойденного таланта с обостренным чувством гуманности… Наш марш начнется в три часа. Нас, безоружных, ждут более пятисот человек — с дубинками, пистолетами, слезоточивым газом. Мы это знаем, но мы все равно пойдем. К вечеру большинство из нас будет истекать кровью, многие попадут в больницы, но мы сделаем, как решили, потому что хотим выжить в этом городе. Многие из нас боялись, но когда услышали, что вы будете с нами, чтобы увековечить все в снимках, наш страх поубавился, поверьте. Мы знали: что бы ни случилось с нами сегодня, все будет зафиксировано и мир об этом узнает, увидит, как было дело. Ваши снимки объяснят людям, чего мы пытаемся добиться. Вся наша надежда на вас. Благодаря вам люди, может быть поймут, чего мы хотим. Вся наша надежда на вас. Понимаете?. Вам страшно? Конечно, вы боитесь, я понимаю. Я тоже боюсь. Нам всем страшно. Но я не верю, что такой человек, как вы, с таким талантом, откажется пойти сегодня с нами.
Кэйд неторопливо подошел к письменному столу.
— Вы выбрали не того героя, — сказал он, стоя спиной к Смоллу. — А теперь уходи, черномазый, и больше не появляйся.
Последовала долгая пауза. Затем Смолл тихо произнес:
— Очень жаль, господин Кэйд… вас жаль…
Когда дверь тихо закрылась за ним и повернулся ключ в замочной скважине, Кэйд нетвердой походкой подошел к кровати и сел, упершись кулаками в колени. Некоторое время он пребывал в оцепенении, принуждая разум отключиться.
Пронзительный женский крик донесся с улицы сквозь закрытые окна. Кэйд прислушался. Крик повторился снова.
Дрожащими руками репортер распахнул дверь и вышел на балкон.
После прохладного кондиционированного воздуха комнаты влажная духота улицы сразу облепила его тело. Вцепившись в перила, он слегка наклонился и посмотрел вниз.
Сонни Смолл стоял посередине улицы: кулаки его были сжаты. Под ослепительными лучами солнца его рубашка казалась ослепительно белой, а кожа — ослепительно черной.
Он бросил взгляд сначала направо, потом налево и махнул рукой кому-то, кого Кэйд не мог сверху рассмотреть.
— Уходи, Тэсс! Не подходи ко мне! — закричал он сдавленным голосом.
Кэйд бросил взгляд вправо. Трое белых мужчин бежали по улице к Смоллу. Все трое — здоровенные, как на подбор. В руках — дубинки.
Репортер взглянул налево. Оттуда к Смоллу бежали еще двое с дубинками. Эти, правда, не особенно торопились. Классическая ловушка: Смоллу бежать было просто некуда.
Кэйд бросился в комнату. Торопливо схватил камеру, перевернул сумку, вытряхнув на кровать ее содержимое. Взяв тяжеленный телевик, он вышел на балкон. Годы практики сделали его движения уверенными, быстрыми, — автоматическими. Объектив сел на свое место в мгновение ока. Не думая, автоматически он поставил выдержку на цифру 1/125, а диафрагму на 16. Сбегающиеся громилы и одинокая фигура негра в белоснежной рубашке слились в видоискателе в зловещий движущийся узор.
Дрожь в руках Кэйда, как по мановению волшебной палочки, прекратилась.
Внизу один из бегущих заорал хрипло, с нескрываемым торжеством в голосе:
— Братцы-ы! Это же тот черномазый ублюдок Смолл! Берем его, братцы!
Смолл сжался, слегка присев, скрестил руки и прикрыл ими голову, в тот момент когда мужчины подбежали к нему. Дубинка одного из них резко упала на скрещенные руки негра, сбив его с ног. Он упал на колени. Еще одна дубинка блеснула под солнцем. Резкий удар дерева о кость отчетливо донесся до Кэйда, когда он переводил кадр и нажимал на спуск.
Все пятеро теперь столпились над упавшим негром. Яркая лента крови текла по диагонали улицы под десятком ног в тяжелых пыльных башмаках.
Смолл бился в конвульсиях, когда снова дубинка со стуком обрушилась на его ребра. Один из мужчин оттолкнул другого, чтобы удобнее было нанести удар по лежащему человеку. Его крепкий башмак обрушился на лицо Смолла. Кровь брызнула фонтаном, окропив башмак и штанину ударившего.
А в это время этажами выше затвор камеры стремительно щелкал раз за разом.
И вдруг из отеля выскочила худенькая чернокожая девушка. На ней была белая униформа, ни чулок, ни туфель. Бежала она стремительно и молча.
Видоискатель поймал ее. Отчетливо видно было лицо с выражением безграничного ужаса, плотно и решительно сжатые губы, капли пота вокруг широко раскрытых глаз.
К тому моменту, когда она подбежала, один из экзекуторов занес ногу для очередного удара по лицу Смолла. Негритянка ногтями вцепилась в лицо громиле и отбросила его. В следующее мгновение она стояла над Смоллом, повернувшись лицом ко всем пятерым.
Они отпрянули. Воцарилась напряженная пауза. Потом человек с исцарапанным лицом издал вопль и, взметнув дубинку, бросился на девушку. Она вскинула локоть, и удар обрушился на ее руку. Рука безжизненно повисла, белый острый край раздробленной кости вылез сквозь черную кожу.
— Убью-у! Потаскуха черномазая! — заорал нападавший и нанес ей удар дубинкой по голове. Она упала прямо на Смолла, белая форменная юбка задралась до поясницы, обнажив тонкие длинные ноги.
Послышалась трель полицейского свистка. Все пятеро настороженно обернулись. Двое полицейских остановились неподалеку. Звезды на рубашках ослепительно сверкали под лучами солнца. Они наблюдали за происходящим, широко улыбаясь. Потом медленно направились к группе мужчин.
Все пятеро повернулись к полицейским спиной и торопливо зашагали в противоположную сторону. К тому времени, как полицейские подошли к лежащим неподвижно фигурам, все пятеро скрылись из виду.
Кэйда затрясло, как в ознобе, но он знал: ему удалось сделать серию снимков, которые заговорят громче, чем любые фотографии разгона демонстрации или митинга за гражданские права.
Пошатываясь, он вошел в комнату и замер.
Глаза Митчелла, стоявшего у раскрытой двери, напоминали мокрую гальку.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга неподвижно, потом Митчелл вошел, захлопнул за собой дверь и повернул ключ в замке.
— Сук-кин сын… А ну, давай сюда камеру, — произнес он.
4
Кэйд подумал: возможно ли такое? За год я довел себя до такого состояния. Даже в мозгах пересохло. Вот сейчас, когда мне нужна вся моя сила, я уверен, что эта сила меня подведет. Год, всего год назад с таким мозгляком я бы справился играючи. А теперь он наводит на меня ужас. Он кажется слишком сильным и проворным, чтобы я мог с ним справиться. Он будет меня бить, сделает из меня кровавую котлету. И еще он заберет мои снимки.
— Ты что, оглох?! — голос Митчелла прозвучал резко, как выстрел. — Дай камеру!
Кэйд попятился от него. Руки, державшие камеру, тряслись. Он уперся спиной в стену.
Митчелл направился к нему.
— Я видел, как ты снимал, — сказал он. — Искал неприятностей — вот и схлопотал их: я ведь предупреждал. Так? А теперь давай камеру!
— Можете взять, — чуть слышно проговорил Кэйд. — Только не трогайте меня. Не надо… — Он начал снимать с шеи ремень, на котором висел фотоаппарат.
Митчелл остановился, наблюдая за ним. На его лице появилась злорадная улыбка.
Камера повисла на ремне в правой руке Кэйда. Лицо его побелело, дыхание стало прерывистым. Весь облик выражал безграничный страх. Он выглядел, как загнанный и обреченный зверь. Именно это обмануло Митчелла. Он расслабился, садистски предвкушая, как начнет бить кастетом по лицу этого жалкого, трясущегося человека. Щелкнул пальцами:
— Дай!
В это мгновение что-то произошло с Кэйдом. В нем всегда жил странный, сверхъестественный инстинкт: защитить свою камеру. За все годы репортерской работы он ни разу не повредил фотоаппарата, хотя многие пытались дотянуться до него, чтобы разбить, уничтожить. В момент, когда он собрался было отдать камеру Митчеллу, этот инстинкт внезапно сработал. Прежде чем он сообразил, что делает, его правая рука взметнулась вверх. Тяжелая камера на ремне врезалась в улыбающуюся физиономию.
У Митчелла не было ни малейшего шанса увернуться. Стальная кромка камеры сорвала кожу с виска, бросив полицейского на колени. Кровь залила ему глаза и лицо. В следующее мгновение он в полубессознательном состоянии, ослепленный, стоял перед Кэйдом на четвереньках, голова его опустилась к ковру.
Кэйд с ужасом смотрел на поверженного полицейского. Он даже не почувствовал, как камера на ремне больно ударила его по колену. Пальцы его разжались, и аппарат упал на ковер.
Митчелл застонал. Он медленно перенес центр тяжести на левую руку. Правая рука легла на кобуру и потянула рукоятку пистолета.
Кэйд сжался и почти машинально подобрал камеру. Когда Митчелл начал вытаскивать пистолет, он сделал шаг к нему и с размаху ударил его по голове еще раз. Полицейский ткнулся лицом в ковер и больше не шевелился.
Кэйду стало так плохо, что он вынужден был сесть на кровать. Сердце стучало с перебоями, дыхания не хватало. Несколько минут он сидел, держа голову между ладонями и гоня прочь обморочное состояние. Наконец он заставил себя встать. Первым делом взял камеру и начал перематывать пленку. На это понадобилось время, поскольку пальцы опять его не слушались. Он открыл фотоаппарат и вытащил кассету.
Митчелл шевельнулся. Кэйд неверной походкой пересек комнату, снял со спинки стула пиджак и надел его. Кассету положил в правый карман. Взгляд его остановился на сумке с камерой. На какой-то миг он заколебался: брать с собой все это хозяйство? Нет, исключено. С такой сумкой он и шагу не сделает по улицам Истонвилла.
Снаружи в коридоре никого не было. Куда пойти? Он вспомнил, что сказал Смолл о служебном лифте: за ним не следили. Быстро пошел в конец коридора, пока не увидел дверь с надписью "Служебный вход".
Нажал кнопку лифта и, пока ждал его, попытался выровнять дыхание. Сейчас бы ему, как никогда раньше, сообразить: каким образом выбраться из Истонвилла? Самолеты сегодня отсюда не вылетали. Взять бы напрокат автомобиль, но, пока все это оформишь, Митчелл очухается и поднимет на ноги всю полицию. Они все сделают, чтобы он не ускользнул. Заблокируют дороги. А может выехать поездом?.
Двери лифта раскрылись, и он шагнул внутрь. Нажав кнопку цокольного этажа, тут же взглянул на часы — 15.10. Демонстрация началась. Это давало шанс. Полицейские будут заняты разгоном демонстрантов, у них пока не будет времени искать его.
Лифт остановился, и он вышел в тускло освещенный коридор, в конце которого сквозь распахнутую дверь ярко светило солнце. Он торопливо прошел к выходу и осторожно выглянул на узкую улицу, проходившую с задней стороны гостиницы. Улица была пустынной.
Он зашагал быстро, насколько позволяли его дрожащие ноги, держась в тени. Впереди был широкий проспект. Кэйд пересек его и пошел по улице, параллельной проспекту.
Взгляд выхватил надпись: "Гараж". Кэйд заторопился. Когда он дошел до ворот гаража, дыхания уже не хватало, и пот градом лился с лица.
Толстый человек лежал на капоте "понтиака", курил сигару и загорал, жмурясь на солнце. Заметив приближавшегося Кэйда, он привстал.
— Я хочу взять машину напрокат, — сказал Кэйд, пытаясь сдержать одышку.
— Бенсон. — Толстяк протянул ему потную ладонь.
Кэйд нехотя ее тряхнул.
— Машину, говорите? — сказал толстяк лениво. — Ничего проще. Машин полно. На какой срок?
Кэйд вдруг вспомнил, что при нем только восемьдесят долларов с мелочью — то, что осталось от сотни, которую ему дал Мэтисон. Теперь он пожалел, что тратил деньги на выпивку.
— Мне только на пару часиков, — сказал он, отводя взгляд в сторону. — Жарища такая. Лень пешком идти…
— Двадцать долларов, — заученно проговорил Бенсон. — И девяносто долларов — в залог. С возвратом, конечно.
Кэйд плохо соображал. И из-за этого совершил ошибку.
— У меня кредитная карточка Хертца, — сказал он, вынимая бумажник. — Я заплачу двадцать долларов без залога.
Толстяк взял карточку и внимательно ее осмотрел. Кэйд понял вдруг свою оплошность, но слишком поздно. Жирная физиономия Бенсона словно одеревенела. Он ткнул карточку обратно в руку Кэйда.
— Защитникам черномазых машин не одалживаем, — сказал он. — Валяй отсюда!
Кэйд повернулся и пошел. Хотелось бежать, но он старался подавить растущую панику. В конце улицы свернул в какую-то задрипанную щель, которая, как оказалось, тоже выходила на проспект. На полпути увидел надпись "Бар Джека". Заставил себя пройти мимо, но несколько метров спустя все-таки остановился. Обернулся и посмотрел вдоль узкой улочки. Никто за ним не следил.
Кэйд вернулся и вошел в маленький, довольно жалкий бар. В помещении не было посетителей. Старый негр-бармен неподвижно стоял за стойкой. Его налитые кровью глаза с беспокойством следили за Кэйдом.
— Не бойтесь меня, — сказал Кэйд тихо.
— Вы не знаете случайно, как мне раздобыть машину? — неожиданно спросил он. — Мне надо как-то выбраться из города.
Плечи старика сжались, словно он ждал удара.
— Я ничего насчет автомобилей не знаю, — пробормотал он.
— Двое ваших людей подверглись нападению перед отелем. Слыхали?
— Я не слушаю ничего, что в этом городе говорят, — ответил старый негр.
— Зачем вы так? Это же и вас касается, между прочим. Я репортер из Нью-Йорка. Мне нужна ваша помощь.
Наступила пауза. Негр обернулся и долгим внимательным взглядом посмотрел на Кэйда. Потом осторожно произнес: