А… к черту!
И я шагнул к ней.
Прижал к кровати, сжимая в объятиях и находя теплые, мягкие, сладкие губы. Ее пальчики тут же принялись за мою одежду, освобождая, оголяя разгоряченное тело. Девушка сжимала мои плечи, гладила спину. А я никак не мог разорвать поцелуй. Мне хотелось доставить Гермионе то удовольствие и наслаждение, которое она дарила мне.
Наконец-то оторвавшись от ее губ, я осыпал поцелуями лицо, поцеловал ушко, слегка прикусил мочку. Провел кончиком языка влажную дорожку по шейке… Подул. Поцеловал выпирающие ключицы. Дыхание девушки участилось, она закрыла глаза и отдалась моим ласкам, ее руки сжали мои плечи, крепче прижимая к себе, как будто требуя продолжения.
Я аккуратно оттянул шелк с девичьих плеч, не забывая покрывать их нежными поцелуями, сжал в ладони одну грудь, дразня подушечкой большого пальца острый сосок, а контур второй начал обводить языком. Девушка тихонько простонала, выгибаясь навстречу…
В душе поднялась волна удовлетворения. Значит, я все делаю правильно. Подразнив еще немного ее прекрасные, крепкие окружности, я проложил дорожку из поцелуев по животу вниз — туда, где оставался последний предмет одежды. Гермиона вся изогнулась в моих ладонях, когда я, стянув с нее трусики, припал ртом к ее женственности, пробуя, ощущая ее вкус на языке. Такая влажная, такая удивительная.
Девушка извивалась, что-то постанывая, но я не прислушивался. Понимал, что Гермионе хорошо. И радовался, что это удовольствие сейчас доставляю ей я. Ввел один палец в узкое лоно, чувствуя, как тугие мышцы обхватывают, почти пульсируя вокруг фаланги. Кажется, Гермионе осталось недолго…
Начал делать нежные поступательные движение пальцами, слегка прокручивая, надавливая, постепенно ускоряясь, наращивая темп, добавил еще один палец, не переставая теребить языком горошину клитора.
Девушка вцепилась пальчиками мне в волосы, и тут я почувствовал, как ее мышцы пульсируют, тело изворачивается, а из горла вырывается громкий стон наслаждения.
И этот стон сложился в слово, которое все-таки дошло до моего расслабленного сознания.
Одно слово, которое разрушило все.
Весь мой экстаз.
— Рон…
Что?! Неужели, все это время она представляла его вместо меня?! Это рыжее убожество! Этого сосунка!
Неужели все ласки Гермионы предназначались ему?
Волна боли прокатилась по всему телу, обдавая ледяным холодом от макушки до пят. Но следом за ней в моем разуме поднялась еще одна волна — жгучей, сметающей все на своем пути ярости.
Я навис над Гермионой, придавливая всем своим весом, и сжал пальцами тонкую шею.
Она распахнула глаза. В них ужас, страх и… осознание. Видно, только сейчас сама поняла, что натворила…
Узкая ладонь легла на мою, душащую ее руку, но я не ослабил хватку. Наоборот, сильнее надавил, еще крепче впиваясь пальцами в нежную кожу. Хотелось раздавить, сделать больно… За мои ложные фантазии и накатившее разочарование. За мое уязвленное мужское эго…
Я смотрел в ее ясные, распахнутые глаза и вдруг выпалил:
— Легилименс!
Мне не нужны были ее скрытые мысли и фантазии. Нет. Мне нужны были подтверждения догадки и болезненного осознания.
Образы мужчин были размыты и нечетки… и все они расползались, превращаясь в до тошноты знакомое веснушчатое лицо… Среди всех этих полулиц-полуобразов-фантазий я увидел и свое…
И тут меня выкинуло из ее сознания. Такое прекращение сеанса отдалось жгучей головной болью. И новой порцией ярости.
Не знаю, что на меня нашло. Обида на то, что очередная заинтересовавшая меня женщина оказалась ко мне равнодушной, оказалась притворяющейся, фальшивой, лишила меня рассудка и сдержанности.
Звук удара отразился от стен маленькой комнатки.
Глядя на то, как из разбитого носа и губы стекают струйки крови, я испытал болезненное удовлетворение.
— Ничего, Грейнджер, я хорошо заплачу твоей хозяйке, — прошипел я ей в лицо.
Но я не собирался останавливаться. Нет. Моя злость, моя боль, моя агрессия требовала выхода.
Перевернув даже не подумавшую сопротивляться девушку на живот и подтащив к краю кровати, прижал кулаком поясницу, заставляя ее тело прогнуться.
Хотелось доставить ей ответную боль.
Шепнув увлажняющее заклинание, ворвался внутрь через неразработанный сфинктер, даже не попытавшись ее подготовить или смягчить болезненность своего вторжения. Почувствовал, как искры удовлетворения и возбуждения вспыхивают в мозгу.
Девушка приглушенно вскрикнула в подушку. Но тут же попыталась обернуться, дотронуться до моих рук своими фальшивыми, ласковыми пальцами.
Не нужно. Мне не нужны ласки, предназначенные другому. Перехватив ее запястье, сжал до хруста, отбрасывая от себя.
Я врывался на всю длину, задавая бешеный темп. Видел, как Гермиона сжимает побелевшими костяшками простыню в кулачках, и удовлетворенно понимал, что сейчас ей больно. Так и должно быть. Это моя месть за ложь. Ненавижу лжецов.
Она не кричала, не плакала. Молча сносила мою грубость, оставив попытки совладать с моей яростью.
Но мне и этого было мало.
Резко вышел, перевернул ее лицом к себе и опять грубо вонзился внутрь. Девушка сделала жалкую попытку обнять, но я резко свел ее руки над головой, придавливая, быстро двигаясь, силясь поймать разрядку.
Я смотрел на лицо Гермионы: запекшаяся кровь ярким маяком кричала о моей злости и несдержанности. Девушка смотрела на меня своими огромными, шоколадными глазами. Никакой тени задумчивости или мечтательности. И я ощутил болезненную волну удовольствия от того, что в данную минуту она никого на моем месте не представляла, а знала точно, что это я имею ее так грубо, так неистово. Это я сейчас на ней и в ней, а не какой-то малолетний сосунок.
Я… Я!
— Что, Грейнджер, не так тебя трахал твой благородный рыжеволосый рыцарь? — плюнул ей в лицо этой фразой, видя в глубине карих омутов вспышку душевной боли и блеск затаенных слез.
С гортанным хрипом я кончил, расслабившись на ней, еще больше придавливая своим весом. И не дав себе перевести дух, тут же отстранился.
Не глядя на девушку, начал приводить себя в порядок.
Моя ярость и похоть были удовлетворены, и я начал ощущать сожаление за содеянное. Ведь я ее почти изнасиловал: пусть Гермиона и не сопротивлялась, но так грубо с женщиной я никогда не обращался.
А…. плевать.
Достал пригоршню галеонов и бросил на кровать, даже не поворачиваясь к девушке. Что толку смотреть на нее…
Уже около двери вспомнил, что принес ей кое-что: сжал в кармане мантии толстый кожаный переплет новейшего издания, мучительно размышляя, а хочу ли я его ей подарить. С другой стороны, мне на кой-черт сдалась эта книга?
Вернулся, видя, как девушка вздрогнула и сжалась от звука моих приближающихся шагов.
Не бойся, я не такой ненасытный, как могло показаться…
Положил книгу ей на колени. Она долго смотрела на мое подношение, а потом тихо прошептала:
— Спасибо, мистер Снейп.
Я видел, как она легонько провела пальчиками по обложке.
Приняла.
Абсурдная волна нежности в груди: Гермиона такая милая, такая правильная, такая… не предавшая свои привычки и увлечения…
Сжал ее подбородок своими пальцами и дернул вверх: девушка подняла на меня свои глаза. На щеках еще не было дорожек от слез, но вот глаза были переполнены этой непролившейся влагой. Думаю, когда я отошел, она все-таки дала им волю.
Стараясь не думать, что, возможно, делаю еще больнее, прижался ртом к ее губам, неистово лаская своим языком ее. Впервые, я не получил от нее ответной ласки: Гермиона сидела вся обмякшая, будто вообще не живая. Если бы не жаркое дыхание у меня на лице, точно бы подумал, что сломал ее окончательно.
Оторвался от губ, провел пальцами по овалу лица, обводя каждую черточку — позволил себе быть нежным… Прошептал заклинание и убрал с лица следы крови — следы своей злости и несдержанности. Запоминал, впитывал образ этой невероятной девушки: загадочной и противоречивой.
Прощай. Ведь больше я не вернусь сюда. Не приду. Я не желаю знать, что каждая ночь со мной — это фантазия о другом.
Наконец-то оторвался от Грейнджер и ушел.
Мадам Харрис встретила меня в коридоре с самой слащавой улыбкой. Сейчас меня раздражало все: каждый взгляд и жест. Протянул ей щедрую плату и сразу же передал внушительный мешочек с галеонами.
— Надеюсь, этого хватит в качестве компенсации за мою несдержанность? — холодно бросил я.
В глазах женщины ужас и отголосок злости, хотя лицо было все таким же улыбающимся.
— Что она натворила? — спокойным, профессиональным тоном поинтересовалась сутенерша.
Хороший вопрос.
А на самом деле: что?
Уязвила мое эго тем, что не мечтала обо мне, не стонала подо мной, а представляла другого? А были ли мне хоть с одной из женщин интересны их мечты, фантазии, желания, чувства?
Честно? Нет.
Так почему Грейнджер вдруг стала исключением?
— Ничего, — выдавил я из себя, — просто у меня сегодня был не очень хороший день.
И ушел, мысленно сам для себя закрывая двери в публичный дом мадам Харрис, в комнату Грейнджер и в ее нежные, пусть и не предназначенные мне объятия.
========== Глава 6. - Очевидное решение. ==========
Комментарий к Глава 6. - Очевидное решение.
Сразу хочу сказать, что в моем представлении Сивый - это кто-то вроде Люпина, только очень злой и страшный. Но точно не такой тошнотворный зверь, каким его делают в фанфиках.
Дни тянулись медленно. Они нехотя складывались в недели, а те, в свою очередь, еле-еле соединялись в месяцы. Мучительно хотелось плюнуть на свою уязвленную гордость и отправиться к той, что наполнила все мои мысли и каким-то образом пробралась в сердце. Всего несколько брошенных фраз, несколько пламенных взглядов, бурный секс, ласковое, податливое тело — и я просто растаял…
И с каких пор я превратился в такую тряпку?
Вот в таких стенаниях, море алкоголя и заданиях Темного Лорда — единственных попытках отвлечься — и проходили эти месяцы. Не знаю, сколько бы продолжалось это безумие, если бы не четвертая годовщина Победы Темного Властелина.
После официального мероприятия Волан-де-Морт решил устроить для своих любимчиков Пожирателей вечеринку. Как в былые времена…
Когда наш разум был порядком затуманен дорогой выпивкой, и уже языки болели от поздравлений и тостов за величайшую победу, в комнату ввели девушек. Толпа соблазнительных, продажных девиц на любой вкус…
Хотя было все равно, кто достанется мне. Главное, получить желаемую разрядку. В конце концов, кареглазую девчонку давно пора кем-нибудь заменить…
Какая-та блондиночка быстро забралась мне на колени: что-то шептала про великую честь, дергала пуговицы, раздевала. Я же просто сорвал с нее платье, открывая гибкое, соблазнительное тело. В мозгу все равно вспыхивали картинки другой обнаженной девушки, но я гнал от себя эти образы… Ведь она для меня никто…
Отдаваясь ласкам этой безликой девицы, я окинул ленивым, безразличным взглядом комнату: почти все уже разобрали себе подруг для веселья, некоторые вовсю предавались плотским утехам…
Среди оставшихся девушек прохаживался Фенрир. Я заметил, как его губы растягиваются в гадкую ухмылочку, от которой его безобразное лицо стало еще противнее. Сивый что-то хмыкнул: по губам мне показалось нечто подобное на «какая встреча», но я мог ошибаться. Видел, как он вытаскивает из задних рядов какую-то девушку.
Не за чем смотреть. Эту несчастную сегодня ожидает ужасная ночка и с большой вероятностью, что последняя. Фенрир частенько в порыве своей животной страсти мог прикончить любовницу. Отвратительное зрелище.
Моя же подруга уже освободила меня из пут одежды и с готовностью приняла в ротик. Мне бы расслабиться и отдаться этим приятным, сладостным ощущениям, но я отчего-то опять посмотрел в ту сторону…
И почувствовал, как желудок скручивается от ужаса. От ощущения неминуемой беды.
Сивый вытащил из толпы ее. Эти каштановые локоны, эту стройную, изящную фигурку в легком, обтягивающем платье я не спутал бы ни с кем другим…
Но как она здесь оказалась? Как мадам Харрис могла отдать одну из своих лучших девочек на растерзание? Как я мог не заметить ее в толпе? Вот когда я готов был придушить себя за невнимательность: ну почему я их всех не осмотрел?!
Внезапно, ублажающая меня проститутка стала мне невероятно противна.
Твою мать, я просто слепой идиот.
А вот Фенрир увидел, рассмотрел, учуял, гад. Помню-помню, как после того побега Золотого трио из Малфой-Мэнора, Сивый вспоминал сладенькую девчонку… И теперь, спустя больше четырех лет, он ее получил!
Больше всего хотелось сейчас же сорваться с места и вырвать Гермиону из его цепких лап, но нельзя… Волан-де—Морт не простит мне такой слабости… Какой же я трус…
Пришлось быть зрителем. Озлобленным, отчаявшимся, съедаемым изнутри тревогой зрителем.
Моя «ночная бабочка» безуспешно пыталась оседлать мой обмякший член, но я не обращал на это внимание: мне бы вообще избавиться от нее, но вот присутствующие не поймут.
Сивый дотянул Грейнджер до ближайшей стены и всем телом прижал к холодному камню. Я видел, как его руки срывают с нее одежду, лапая, царапая восхитительное тело.
Мразь… Сивый, как жаль, что я тебя не убил в то время, когда междоусобная война не каралась мучительной смертью завязавшего ее… Теперь я был лишен такой возможности…
Сопротивляйся, Грейнджер, пожалуйста! Ну, посмотри на меня! Один твой умоляющий взгляд — и я плюну на все! Спасу тебя и погублю себя! Я не хочу, чтобы ты сегодня подохла!
Я смотрел, не мог оторваться…
Что же она делала? Что творила эта девчонка?
Я с удивлением и отвращением наблюдал, как та вдруг обвила этого человека-волка руками и… впилась поцелуем в его губы…
Кажется, Сивый охренел еще больше меня… Не думаю, что хоть одна женщина делала так после его обращения. Я видел, как Гермиона гладит его своими пальчиками, избавляет от одежды.
Сама.
Сама, твою мать!
Не сопротивляется, не вырывается, не кричит, не плачет, а ласкает, гладит, целует, будто он тот самый, тот единственный.
Мне было плевать на то, что происходит со мной, что происходит вокруг. Все мое внимание было притянуто к этой пошлой сцене. Остальные ничего не замечали, но я не мог…
Я видел, как Сивый припечатывает Грейнджер к стене, сжимает бедра, приподнимая над собой, и врывается в ее тело, как он ритмично двигается, вколачивается, а она… она обвивает его ногами и руками. И утыкается носом в шею. Я видел, как ее язычок игриво скользнул по его уху…
Отвращение переплелось с удивлением, непониманием и горькой обидой.
Она с ним такая же, как и со мной, как с Люциусом, как со всеми клиентами. Я видел, как девушка прогибается, а Фенрир почти расплющивает ее хрупкое тельце… Кажется, Сивый достиг пика, потому что он вдруг отстранился от девушки и достал палочку.
Я дернулся, отпихивая так ничего и не добившуюся от меня проститутку, готовый сорваться с места… Неужели прикончит?!
Но каково было мое удивление, когда после взмаха руки, я не увидел изуродованного, мертвого тела: он просто восстановил ее платье… И вдруг притянул к себе Гермиону, впиваясь в рот поцелуем… Понравилось, гаду. А она прильнула, отдаваясь его жестким, неумелым попыткам быть нежным.
Я смотрел, как один из телохранителей — кажется, Чарльз? — забирает Грейнджер, подхватив под локоть, уводит из этого ада. Но еще я не мог оторвать глаз от Сивого: никогда не видел такого растерянного и даже потерянного выражения на его лице. Ни разу.
Что с ним сотворила Грейнджер?
Что умеет делать эта ведьма, из-за чего сводит всех с ума?
Как эта девчонка своими ласками приручает всех? Меня… и даже этого дикого зверя.
Почему-то я не сомневался, что теперь Фенрир станет часто к ней наведываться. Но… я не позволю.
Вначале я все же хотел убить оборотня, благо сил и умений хватит. К тому же эффект неожиданности на моей стороне… Да, в конце концов все откроется, и я отправлюсь вслед за ним — теперь Волан-де-Морт не прощает убийств своих слуг. Но потом… потом в голове все же вспыхнуло самое очевидное решение… И почему я раньше до этого не додумался?