- Надо вызвать полицию, - она закипятила чайник в полной темноте, налила ему в кружку горячей воды, потянулась за заварником - будто бы ждала, что там окажется не пусто. Но в доме - ни единого чайного листика, поэтому беседовали они за кружкой подслащённой воды, будто бы так и должно быть.
Он был приятным собеседником со странной фамилией; имя Глеб, впрочем, тоже резало ей слух, но она не решилась критиковать при нём что-либо. Он улыбался ей сквозь темноту, и каждый жест был виден даже при свете окон из дома напротив.
А ещё - он осмелился набрать тот самый номер, за которым тянулись вот уж сколько девушек из этого и окружающих домов, и где-то вдалеке завыли сирены, послышались внизу громкие крики - но полиция так и не пошла по домам собирать свидетелей, вероятно, им и увиденного хватило с головой. И Тане стало вдруг так легко-легко за чашкой этого проклятого чая, и она расслабилась, позволила себе даже задремать - пусть в её квартире и сидел незнакомец.
…Она открыла глаза среди ночи - словно что-то толкнуло её на это совсем внезапно, - а после перед глазами завертелся весь мир, пятнами пошёл. Тут было так ярко и так прекрасно - она даже не думала, что невидимый волшебный свет может так украсить её дом.
Он сидел на подоконнике - у распахнутого окна. Он улыбался ей нежно-нежно, будто бы они были знакомы много-много лет, - и понимал её точно так же. Ей хотелось взять его за руку и плясать по воздуху, словно там, вдалеке, она могла столкнуться с тонкими нитями собственного счастья.
- Мне кажется, - она села на диване, на который, очевидно, он её и перенёс, и оглянулась, словно пытаясь сориентироваться в пространстве, - что я уже видела где-то всё. Что мы знакомы сотни лет, а теперь я вдруг проснулась - и оказалось, что тебя рядом никогда и не было.
Он улыбнулся - весело и радостно, - и покачал головой, словно такого не могло быть. Чёрные глаза, казалось, посветлели, и он соскользнул с подоконника, на котором восседал. Из открытого окна лился лунный свет, и она смотрела туда, на огромную Луну, словно собиралась прыгнуть из окна и полететь вверх - или упасть далеко-далеко в небеса.
- Знаешь ли ты, - он протянул ей руку, и она схватила жаркие мужские пальцы, поднимаясь на ноги, - старую сказку о нестареющем мальчике, который собирает тех, кто не хочет вернуться во взрослый мир? Знаешь ли ты, - таинственная улыбка на его губах казалась такой мягкой и нежной, - историю о мальчишке, который так не хотел взрослеть, что навеки замер в возрасте десяти лет и отрастил крылья? А ведь крылья гаснут, говорили ему, когда тебе исполняется хотя бы пятнадцать; стоит только впервые стать взрослым или впервые влюбиться - и всё, мир рушится, а ты падаешь, падаешь…
Она слушала, будто бы заколдованная. Он сжал её пальцы и потянул к окну, обнял за талию - она была уверена в том, что засыпала в джинсах и в футболке, но сейчас была в лёгком платье и таких прекрасных туфлях, будто Золушка на балу.
И он казался не таким, как прежде. Потянул её за руку, встал на подоконник, и она долго-долго смотрела на Луну, словно пытаясь раствориться в её лучах - несуществующих отражениях других миров.
- А ты знаешь, что случилось, когда он впервые встретил потерянную девочку, этот мальчишка? - на его губах играла всё та же загадочная улыбка, но черты лица и на мгновение не стали детскими. - Он так страдал, что должен был выбирать между крыльями и ею… Ему так не хотелось её отпускать - но ещё больше хотелось летать, летать высоко-высоко в небесах. Он думал, что есть способ, как получить и то, и другое - но она не хотела оставаться навеки маленьким ребёнком. Она держала его за руку, а в мыслях её уже проносились образы их совместной взрослой жизни. Но она отравляла его маленький детский мирок - и его потерянные мальчики начали взрослеть. И однажды он поднялся с нею высоко-высоко в небеса, а она сказала, что жаждет стать взрослой, и потянула его за собой. И тогда он почувствовал, как крылья его перестают существовать, и как под ногами земля внезапно становится такой мягкой-мягкой и обращается в небеса. И он понял - падает, и отрёкся от её любви, потому что хотел летать…
Она замерла. Они стояли на широкой лунной дорожке, и она сжимала его руки и смотрела в тёмные глаза, будто бы пыталась испить всю тьму.
- И он закричал - громко-громко, - что не желает никакой любви. И она растворилась - вернулась к себе домой, проснулась в кровати и подумала, что мальчик, который никогда не станет взрослым, это только её выдумка. Но он так больше и не смог летать, он рухнул на землю и чудом выжил. И потерянные мальчики его окружили и бросились за лекарствами к страшному пирату, готовые отвоевать каждую капельку, лишь бы их извечный предводитель стал здоров, - он склонил голову набок. - Но всё это оказалось лишь пустой надеждой. Они вылечили его - но с тех пор он перестал быть потерянным мальчиком. И во сне ему приходили образы полёта, но больше взлететь он так и не смог. А когда наконец-то пришёл в себя, когда был готов играть и вышел к ним, вдруг обнаружил, что потерянные мальчики стали юношами, да и сам он вырос - и что все они мечтают о своей потерянной девочке, а она всё не желает и не желает к ним приходить. И много лет с тех пор они всё ищут её и ищут - уже на свет появилась её правнучка, а они всё ещё пытаются отыскать в её чертах лица прошлое. Но не могут, потому что можно замереть, можно стать вечным, но нельзя отмотать время назад. И с тех пор бродит он бескрылый по миру и ходит по лунным дорожкам, ищет её, пока не найдёт…
Она завороженно слушала сказку, будто бы впервые в жизни узнала что-то столь прекрасное, столь дивное, как эта короткая, страшная история. Может быть, так оно и случилось - но они шагали вперёд по луне, и она не задавала ни одного вопроса, зная, что там, впереди, её ждёт что-то неумолимо прекрасное, такое замечательное и близкое, что и не представить.
***
Они все смотрели на неё так, будто бы никогда не видели взрослую девушку. Только он, её таинственный незнакомец, спокойно стоял совсем рядом - а потерянные мальчики, будь им уже сто раз по двадцать, окружили её толпой и тянули руки, грязные, измазанные в болоте.
- Неужели никто не учил вас мыть руки? - удивилась она. - И умываться? Разве ж это приятно - всегда бродить вокруг такими грязными, испачканными?
- Но это Неверленд! - возмутился один из них - юноша в очках, какой-то высокий и нескладный. - Разве в Неверленде есть где мыть руки?
- Ну ведь вы пьёте откуда-то воду, - возмутилась она. - Вот разве ты, - она посмотрела на светловолосого, синеглазого мальчишку, - не желаешь быть чистым?
Но Глеб только рассмеялся за её спиной, будто бы она сказала что-то неимоверно смешное, и протянул руку, сжал её запястье, осторожно и почти нежно - словно умел. В отличие от них всех, он не был грязен - не испачкался, не изгваздался в чём-то, стоял всё такой же ровный и красивый, как и тогда. И она почему-то краснела, пусть и понимала, что платье у неё и длинное, и закрытое - ей было неловко перед его взглядом.
- Они всё ещё потерянные мальчики, которые любят потерянную девочку, - пожал плечами он. - Они ждут, пока она будет их умывать, кормить их из ложечки, а не когда будет целовать их и обнимать за шеи.
- Но ведь они ищут маму, а не любовь себе!
- А кто сказал, что у них была мама больше, чем потерянная девочка? Думаешь, с нею им было так плохо? Они б с радостью повстречали её, если б им кто разрешил, и пустились в пляс вокруг неё.
Светловолосый улыбнулся - его изорванная жёлтая майка, казалось, вот-вот осыпется нитками и упадёт с него, и он был бы привлекательным парнем, наверное, но в нём ничего не осталось от нормального будущего мужчины, только сплошная пустота и мальчишеский потерянный взгляд.
Она мотнула головой. Где могла его видеть? Где в Неверленде повстречала когда-то?
***
Они всё плясали вокруг неё и водили хороводы. Она стирала, умывала их и каждый раз накрывала на волшебный стол, но никто из них не сказал им спасибо. Дети, заключённые во взрослых телах, они метали друг в друга едой и грязью и никогда не мыли руки перед едой.
Она устало опускалась на свой стул и опускала голову, когда они прыгали вокруг неё, она отмахивалась и стыдливо отворачивалась, когда они хотели, чтобы она их искупала - эти взрослые дети.
И она каждый раз падала с ног и ждала полнолуния - но полнолуние наступало, а она не могла открыть глаз, чтобы покинуть Неверленд раз и навсегда.
Она могла ходить по лунному свету, как и он, но ни разу не проделала этот фокус сама. Он ступал на лучик и шагал куда-то вперёд, а она оставалась тут в этой огромной клетке под открытым небом.
А когда лили дожди с небес, он приходил к ней и так ласково - будто бы взрослый мужчина, - целовал в затылок, что она почти верила в то, что что-то может исправиться.
Но они не взрослели. Он смотрел на неё мудрыми глазами молодого - или не совсем молодого, - человека, как и она на него, а они прыгали вокруг, пытаясь овладеть капелькой её внимания. Но она не могла - она ненавидела их уже, будто бы каждый сделал ей столько всего плохого, что человек и не может уместить в одну короткую жизнь.
Она смотрела на него так устало-устало, будто бы это потерянные мальчики повзрослели именно из-за него - обвиняюще, холодно и страшно.
- Ты их ненавидишь, - тихо выдохнул он. - За что ты их так ненавидишь? Ведь они всего лишь дети.
- Они уже давно не дети, - она повернула голову набок. - Они даже не могут своё имя назвать, а ведь каждый из них должен давно стать взрослым мужчиной. И им нужна не потерянная девочка, им нужна мама, а я не умею ею быть.
Он осторожно коснулся её руки - и растянулся на мягкой траве, глядя на полную луну.
- Я не знаю, как их зовут, - прошептал он, сжимая её тонкие пальцы. - Я не знаю, по какому принципу искал тебя, но уж точно не думал, что ты станешь уставшей нянькой для моих…
Он запнулся. Кем они были для него?
- Скажи мне, когда ты будешь готова уйти отсюда, и я тебя уведу, - проронил наконец-то он. - Скажи мне, и я помогу тебе дойти туда, куда нужно.
***
- Как тебя зовут? - она всматривалась в его синие, ясные глаза - но он был таким пустым, таким глупым - на полях Неверленда он плясал и пачкался в болоте, а рядом не было мамы, которая бы умыла его лицо, отёрла руки, заставила бы почистить зубы.
Он рассмеялся и потянул какого-то зайца за уши - предложил ей такую вот расплату за собственную глупость. Это просто его отдельная цена - он платит за то, что она ещё один раз просидела с ним до самого вечера.
- Как тебя зовут?
Но потерянный мальчик только покачал головой. Она так не хотела бросать их - но они бесновались и прыгали вокруг, и каждый её вопрос таял в жуткой игре. Они не понимали, что они творят, а она запуталась и так устала от постоянного мельтешения перед глазами, что уже и дышать почти не могла - всё надеялась, что они куда-то уйдут, скроются с её глаз и больше никогда-никогда не посмеют коснуться её руки.
- Как тебя зовут? - спросила она и загадала на результат, но он только рассмеялся, будто бы дикое животное.
***
В ту ночь было полнолуние. Она пришла к нему - совсем тихо ступала по траве, понимая, что он единственный, кто уже давно перестал быть мальчиком в маленьком мирке, который сам же и создал. И он протянул руку и сжал её запястье, а после они двинулись по лунному лучику к её дому.
Потерянные мальчики плясали там, внизу, и она не знала, как их зовут. Она шла вперёд, потому что это было единственным шансом спастись от этого безумия бесконечного детства. Она шагала так уверенно, потому что не могла свернуть в сторону и остановиться. Она устала от всего - а там, впереди, было что-то тёплое и знакомое.
Она наконец-то почувствовала свободу. Она дышала полной грудью и ступала по тонким лучикам - прежде чем оказалась в собственной кровати, почувствовала, как мягки его чёрные, густые волосы - и потерянные мальчики растворились волной за её спиной.
Она открыла глаза от жуткого хохота - женского, знакомого весёлого смеха, что пронзал её, будто бы ножом, насквозь.
Склепова сидела в кресле - и смеялась, словно сейчас она узрела что-то дико смешное и странное. Бейбарсов - полностью одетый и какой-то грустновато-странный. Он сжимал книгу в руке, да так крепко, что аж побелели пальцы - и смотрел на неё пристально, словно ждал того мгновения, когда Гроттер наконец-то очнётся.
И она поняла - наконец-то поняла! - кто был тем голубоглазым пареньком, имя которого она так страстно желала узнать.
- Где Ванька?
Склепова даже не отреагировала на это восклицание, а Глеб коротко хмыкнул, словно выражая своё презрение даже к одному только упоминанию этого человека.
- Где Ванька?!
Она смотрела на него широко распахнутыми глазами и будто бы пыталась одним только коротким взглядом убить некромага. Но это было нереально - в конце концов, даже профессиональные маги целыми огромными отрядами не могут уничтожить мага Смерти. Нынче она бы схватилась и за раздиратель - да только его под руками, увы, как обычно не оказалось.
Гробыня перевела свой взор на Глеба - будто бы тоже спрашивая, куда подевался их однокурсник. Таня только сейчас заметила, насколько она нормально, закрыто, даже слишком скромно для себя одета - обыкновенные джинсы, какой-то тонкий свитер в пастельных тонах, руки сложенные на животе - будто бы в очередной раз пытается защитить своё дитя.
Но Бейбарсову не было до неё дела - как и всегда. Он смотрел только на Гроттер, смотрел равнодушно и так, будто бы этого взгляда было достаточно для её страшной смерти. И Тане иногда казалось, что ей действительно дышать нечем, но выказать глупое подозрение некромагу в лицо она решиться не могла.
- Он там, - наконец-то промолвил Глеб. - Ты, когда мы сюда вернулись, уснула сразу, но Анна уже успела повидаться с твоим драгоценным Иваном. Совсем скоро он явится и сюда, ты сможешь пообщаться с этим замечательным существом.
Гроттер, казалось, не услышала ни единого жестокого слова - только то, что Ванька, её милый, добрый Ваня, был тут, в относительной безопасности. Её слух не зацепился за грубые высказывания, которые срывались с языка Бейбарсова - они не имели такого уж большого значения. В конце концов, она ведь от него не требовала страстной любви к Ивану - нет, только хотя бы спокойного и равнодушного отношения, да ещё того, чтобы Глеб был милосерден к их жизням.
Ещё несколько дней назад она почти поверила ему, почти убедилась в том, что Бейбарсов действительно просто слишком её любит и хочет вернуть. Но сейчас за каждым его действием она видела только холодный расчёт и сплошную ненависть, тьму, что её в Глебе было слишком много. Он тонул в крови своих врагов и в своём даре, и Гроттер знала - даже если сжечь все книги мира, он найдёт способ развалить мир, если вдруг пожелает сделать это.
- Иван, - голос Глеба звучал достаточно громко, но не настолько, чтобы его было хорошо слышно по всему замку или даже по коридору - видимо, Ванька ждал где-то под дверью. - Ты можешь войти.
Таня села на край кровати - благо, была одета в то летнее тонкое платьишко, в котором носилась среди потерянных мальчиков, спрашивая их имя. Как она могла не вспомнить о Ваньке? Неужели в книгах настолько сильно его, Глеба, влияние, что она уже даже не может прикоснуться к своей прошлой, нормальной жизни? Но выбора не было - пусть уж там Ванька был потеряным мальчиком, но тут-то он нормальный человек. Они все возвращаются такими, как и были, только с редкими следами реальности.
Но стоило только двери открыться, как Гроттер мигом забыла о своих надеждах. Ведь он был не просто потерянным - он опустел изнутри, а синие глаза утеряли своё сияние. Прежде они казались светлыми, будто бы небеса весенним днём, того ненасыщенного, красивого цвета - а сейчас потухли и посерели, будто бы сплошные пятна плясали перед ним.
- Ваня, - прошептала она, - Ваня, ты меня слышишь?
Но он смотрел только на Глеба - ждал очередного приказа, - и Гроттер не приходилось требовать подтверждения, чтобы понимать, что случилось. От Ваньки только одна оболочка, и та не сохранилась в том состоянии, в котором должна быть.