Но шахматы - трудная игра. И как бы противно ни было, чёрная королева упала на колени, когда эти пухлые маленькие пальчики сжались вокруг её горла, и умерла.
Она посмотрела под ноги на тонкую сияющую дорогу - к той клетке, на которой она должна была сейчас стоять. Смотрела и чувствовала, как по щекам стекали пустые, бездумные слёзы - она ж не имела сейчас ни шанса, ни дня, ни мгновения - ничего. И пустоты тоже.
Шах и мат.
Пальцы сжались вокруг рукояти её меча - тяжёлого и грозного, способного отрубить не одну голову. И она вновь упрямо пошла вперёд, не думая уже ни о чём, кроме дикого, бесполезного убийства. Дорога лежала ровной, прямой пеленой, и она смотрела на каменные сияющие плиты, чёрные и белые, смешавшиеся перед глазами. Она знала, кого должна была убить, знала, зачем - потому что таковы правила игры.
И не хотела этого делать.
Она подняла голову и посмотрела на Игрока - страшную громадину, склонившуюся над фигурой. И лицо его - маска, и глаза - пусты, будто бездонные колодцы, и холод пробегает по коже от одной мысли о том, что он должен выбирать.
Ладья или Ферзь?
Но ладья - та же бывшая пешка, а она - Королева. Королева, защищающая собственного короля. И смотрит на Безликого, понимая, что это его очередь - стоять тут, на доске, заместо Чёрного.
И нет ни красивых чёрных глаз, ни острых черт лица, ни смольных волос - ничего нет, кроме дикой боли и ненависти во взгляде, кроме этого проклятого холода чужих рук и взглядов. Она тоже одинока, только иначе. Но ему хуже, хуже - он там и тут, он развалился на две части, бесцельно блуждая по всему миру.
Это не могло быть правдой. И она вытаскивала меч из ножен на ходу, шагая в его сторону, сжимая рукоять крепче и крепче и зная, что её удар станет последним, что запомнит он в своей жизни.
Он смотрел на неё - такой, как тогда, во время поцелуя, и она занесла меч над его головой, когда он послушно опустился на колени.
Убить.
Они стояли на одной клетке - палач и его жертва. Чёрный Король и Белая Королева - друг напротив друга. И Безликий смотрел на них откуда-то с небес.
- Ты не можешь так со мной поступить, - прошептала она, поднимая голову и всматриваясь в пустую, безо всяких очертаний маску.
Губы маски искривились в улыбке. Её руки поднялись против её воли над головой Чёрного Короля, готовясь отрубить её - покатиться по чёрным плитам, по белым пятнам…
- Ты не можешь так со мной поступить… Глеб, - имя приходит в её воспоминания за секунду до удара; она смотрит на Безликого, на Чёрного Короля, и мир смешивается в одно сплошное пятно.
Гром.
Земля под ногами дрогнула, уплыла куда-то, будто растворяясь в отчаянной пустоте, рванулась - замерла на месте. Клеток больше не было, только с небес белым и чёрным дождём сыпались камни прямо на их окаянные головы, словно в наказание за каждое деяние, которое кто-либо из них посмел когда-либо в своей жизни совершить.
Это было страшно, больно и до ужаса справедливо, но у неё не осталось больше сил хвататься за усталую, болезненную реальность - Белая Королева чувствовала, как её платье окрашивается кровью, и смотрела только на пустую чёрную маску, упавшую ей под ноги.
Он был мёртвым и живым одновременно; опустевший взгляд чёрных глаз казался самым страшным на свете. И она смотрела на своего Чёрного Короля, вспоминая его имя, и знала, что и он, и безликий, и она сама - это всё част одной головоломки, загадки, которую никому не суждено разгадать.
И тяжёлый, грузный меч с силой опустился на его шею - кровь брызнула в стороны, окрашивая белую клетку, на которой он стоял.
И она тоже упала на колени, оплакивая неродившуюся любовь, прежде чем град из камней навеки похоронил её под завалами.
========== Чтение восьмое. Тень ==========
Всё её тело было покрыто синяками - мелкими или крупными, болезнеными или незначительными, прямо-таки палитра. И пошевелиться тоже было больно - Гроттер казалось, что сейчас она попросту потеряет сознание от боли прямо тут, дабы больше никогда-никогда на ноги не подняться.
И дышать оказалось тяжело, даже слишком - она хватала ртом воздух, пытаясь выкарабкаться на свободу из пучины диких фантазий, но и туда её что-то упрямо не отпускало, возвращало обратно в холодный, дикий, непонятный мир прошлого - и книг.
Она всё ещё видела, как меч опускается на голову Безликого - или Чёрного, - Короля. И видела, как кровь лилась реками, затапливая чёрное и белое своей сплошной волной. А сейчас осталась только боль да холодный страх, заставляющий её содрогаться от каждой кривой мысли, посторонней и глупой.
Она с трудом повернула голову набок - и едва не закричала.
Бейбарсов, казалось, был бледнее самого настоящего мертвеца. Холодные руки, посиневшие губы, неживой взгляд, только грудь едва-едва вздымалась от тяжёлого, утруднённого дыхания.
- Живой, - с облегчением выдохнула Гроттер.
Она давно уже забыла думать о нём, как о враге - получалось плохо. В конце концов, Бейбарсов настолько замучил её этими глупыми скачками по книгам, что она забыла о том, как отличать реальность от того, что творится в её голове, и потому с каждым мгновением её всё дальше и дальше утягивала странная пучина забвения. Забвения, у которого никогда не будет достойного логичного конца, и свободы дальше тоже никогда не будет.
Девушка зажмурилась и шумно вдохнула носом воздух - вдруг станет легче? Но Глеб был всё таким же бледным - и кровь текла из невидимых ран, лужей разливаясь под ним.
Он с трудом сел - всё так же молчал, будто бы не мог разлепить синюшные губы, - и сжал свой чёрный, средневековый плащ, оставшийся от Короля. Закрыл глаза - словно пытался осмыслить всё, что произошло, а после повернулся к ней и слабо как-то, неуверенно улыбнулся, будто бы отчаянно пытался понять, что происходило на самом деле.
- А что мне станется? - тихо спросил он. - Ведь я Чтец, а Чтецы редко умирают в собственных книгах, ты знаешь. Даже когда их два раза подряд пытаются убить.
- Прости.
- Неискренне звучит, - хмыкнул он. - В следующий раз попытайся сыграть получше, моя дорогая.
Он поднялся с огромным трудом - и двигался, словно заколдованный или, может быть, обращённый в какую-то живую деревяшку. Таня не узнавала в этом человеке своего прежнего некромага, человека, к которому она так сильно привыкла - не было ни быстроты движений, ни каких-то рваных эмоций, ни нормальных, адекватных действий. Он только с трудом дошёл до стула и опустился на него, закрыл вновь глаза, словно пытаясь раствориться в каком-то странном оттенке подсознания, и заулыбался, словно узрел что-то хорошее.
- Ты меня удивляешь, - наконец-то промолвил Глеб. - Ведь ты уже дважды убийца, Гроттер, и это только мои смерти я считаю! Сколько ещё душ окажется на твоих руках, прежде чем ты признаешь себя опасной и не светленькой да добренькой, а более-менее реальной? Это начинает становиться противным.
Она скривилась и посмотрела на него, словно на какое-то чудовище.
- Это ты делаешь меня такой.
Её белое одеяние - Королева ведь, - теперь было всё залито чужой - его, - кровью. Она с трудом поднялась на ноги, попыталась отряхнуться и вновь воззрилась на него, словно пытаясь добиться хоть какого-то более-менее адекватого ответа на очередной свой вопрос.
- Я? - усмехнулся Бейбарсов. - Я уже давно ничего не делаю. Эти книги играют собственные роли так, как им хочется, и у меня нет ни единой возможности перекрутить их так, как хочется мне, знаешь. Борись, не будь такой дрянью - и хороший конец тебе обеспечен.
Он говорил очень беспечно, но Таня знала, что сил в некромаге осталось совсем мало. Это было видно по каждому его движению - Бейбарсов поднялся с таким трудом, будто бы ему было уже сто лет, и захромал к двери.
- Ты меня оставляешь? - тихо спросила она.
Глеб услышал, обернулся и воззрился на неё, будто бы только что услышал какое-то дикое, безумное предположение, а после устало и равнодушно покачал головой.
- Знаешь, милая, это ты меня оставляешь. А я просто предпочитаю побыть наедине пару часов, прежде чем вновь подставлю под ваши мечи свою бедную голову.
***
Гроттер понимала, что она, конечно, неправа, но ей так хотелось сказать Глебу, что всё уже закончилось! Ведь Безликий - будь он хоть просто тенью некромага, - давно уже растворился в пустоте. Таня была уверена в том, что это просто глупость, то, что он так отчаянно не желает её видеть. То, что скоро пройдёт - он простит, разумеется. Это всё было для дела.
Она остановилась на пороге его спальни - Глеб даже не обернулся, может, не услышал, что она вошла. Он стоял у окна - без рубашки, с полотенцем в руках, вероятно, только что из ванной. На теле больше не было ран и порезов, ни единого следа того, что она отрубила ему голову, и Гроттер была почти спокойна.
Сначала сойдёт физическое влияние, после - моральное. Она не знала, дорог ли Глеб ей самой, или, может быть, это лишь фантомные чувства, оставшиеся после множества прочитанных им книг, но теперь это почти не имело никакого значения - Таня почти смирилась с тем, что он ей важен. Действительно важен - слишком, чтобы это было легко и просто отрицать.
Она подошла ближе - и отпрянула, стоило только посмотреть на его плечо.
Клеймо было не таким уж и заметным - но будто бы доселе сочилось кровью. Тане хотелось отвести взгляд - не смотреть на него, не видеть, не слышать, не знать, - но выбросить из памяти уже увиденное оказалось просто невыполнимой задачей.
- Что это? - прошептала она, глядя на него. Хотелось, чтобы Глеб повернулся и посмотрел ей в глаза, вот только он даже не содрогнулся.
- Ничего.
- Ничего? До сих пор кровоточит, и это на плече-то у некромага? - недовольно спросила она. - Ты с ума сошёл? Почему ты мне не сказал?
- О чём? - он повернулся к ней, всматриваясь в изумрудные, цвета весенней травы глаза. На губах его застыла какая-то странная усмешка, будто бы исполненая боли и отчаянного раздражения. Глеб словно пытался оттолкнуть от себя любые предположения о том, что делать дальше, о том, как жить - в его сознании осталось только что-то дико-пустое и никому уже не нужное.
- О том, что… - она запнулась. - Нет, всё же, я не понимаю. Это ведь…
- Клеймо Безликого, - хмыкнул он. - Ты помнишь его по гербам из истории с палачом, - он отвернулся от неё. - Ты многое помнишь, Гроттер, но ничего не хочешь понимать.
Может быть, когда-то он её и любил - но теперь Таня видела во взгляде некромага только голодную, злобную одержимость. Он словно собирался прямо сейчас броситься на неё, душить - убить за то, что она посмела жить на этом свете.
- Я не желаю ни о чём говорить, - промолвил он наконец. - Может быть, когда-то мы сможем это убрать, а сейчас сие не имеет значения. У нас всё равно гости.
- Гости?
- Знаешь, - Глеб покачал головой, - если б я читал о них книгу, то выбрал бы историю о секте. Странную, интересную историю - о парне, который внезапно решил выдернуть верующую из их лап…
Она рванулась к окну, желая увидеть тех, кто прибыл, но Бейбарсов коротким, рваным жестом остановил её, сжал плечи.
- Прекрати, - выдохнула она - слышать не хотелось совершенно. - Может быть, ты в очередной раз втянешь меня в книгу и дополнительную дозу проблем?
- О… - он покачал головой. - Ведь это так глупо. Нет, конечно же. Но ты послушай… Знаешь, такая себе милая сектантка, вроде бы и не фанатичка, но её заталкивают всё глубже и глубже. Все. Друзья - им так удобно. Родня - абы избавиться. Даже те, кого она любила, кому она верила - всё дальше в жертовность. Милая хорошенькая девушка внезапно начинает думать, что она ничего не значит в этом мире, кирпичик мироздания, зачем отличаться? Она выбрасывает все свои платья…
- Прекрати!
- Выбрасывает все свои платья - нет, не так, она отдаёт их бедным! Она натягивает на себя мешковатые джинсы и старые футболки, она отчаянно пытается казаться бледнее, незаметнее, но секте этого мало. Секта пьёт не кровь, но молодость и силу. И им надо, чтобы она стала серым пятном! Это невозможно сделать в городе, представляешь?
Она отвернулась. Не слушать, не слышать - это так просто!
Но Бейбарсов не принимал поражений. Он вновь схватил её за плечи - девушка вскрикнула от боли, ведь синяки никуда не пропали, - и продолжил, монотонно и уверенно:
- И тогда он её встречает. Он - просто не верующий, знаешь. С определённым своим мнением, с какими-то представлениями о жизни - никого не убил, ничего не украл, но и кланяться вере не желает. Церковь - просто не его. Но секта неумолима! Они сразу понимают, что затянуть его не получится, потому что слишком упрям и уверен в своих силах, значит, надо переубедить её. И они грызут её, мучают, толкают на какие-то странные действия. У них есть идеальная кандидатура, белобрысое Дитя Света - почему бы и нет?! Они говорят - плохой, плохой, не живёт по нашим правилам!
Она всхлипнула - но Бейбарсов будто бы и не желал слышать ни единого слова, ни единого звука. Голос его звучал, будто бы у безумца - холодно, звонко, страшно.
- И она ломается. Она была такая сильная, такая красивая, такая цветущая - но они уволакивают её в какой-то деревенский домик, где можно молиться и творить добро. Запирают с праведником - и он вешает лапшу ей на уши, повторяет раз за разом одни и те же слова. Тот, второй, ищет её - но не находит. Секта довольно сильная, у них получается оттолкнуть его, пусть и не сломать. Они вообще многое получают… И она гаснет! Гаснет, потому что жизнь эта не для неё - лечит страждущих, рождает детей и горшки моет. Чем плохо? И нет у неё ни амбиций, ни мыслей в голове, потому что эта секта вымела всё, что могла. И знаешь что, Гроттер? Я б это зачитал, но смысл? Мы и так в этом живём. Ты и так почти эта безвольная амёба, скатившаяся на самое дно - и сколько тебя ни выдёргивай, стоит только настоятелю оказаться на пороге, как ты мчишься к нему. Ты ничего не хочешь, теперь тебе надо только в маленький домик посреди тайги, постепенно гаснуть и гаснуть. Да, Гроттер?
Она ударила его по лицу - странный звук будто бы завис в воздухе, но Глеб и не ощутил ничего, казалось. Он оттолкнул её от себя - девушка едва ли не свалилась на пол, - подхватил рубашку, валяющуюся на кровати, и направился к двери.
- Будь культурна с гостями. Настоятель может быть недоволен тем, что ты творила всё это время, - сухо проронил он. - Постарайся не разочаровать его ещё раз.
Гроттер отчаянно хотелось ответить как-то колко и грубо, одной острой фразой поставить его на место, но почему-то ни слова не слетело с губ, будто бы Таня отлично понимала, что она не права. Может быть, не стоит сравнивать родную школу с сектой, вот только кто сказал, что её так просто оттуда отпустят? Тибидохс - это навсегда, как ребёнок или родители
Или пожизненный приговор о заключении - но то скорее изба за огромными железными прутьями, и пролезть можешь, а не получается.
Она запустила пальцы в свои огненные волосы, пытаясь как-то вытолкать глупые, безумные мысли из своей головы - словно слова Чтеца могли так сильно на неё повлиять, - но Глеб больше ничего и не говорил. Он только равнодушно шагал впереди по крутым ступеням - казалось, даже лица на портретах поворачивались ему вслед, отчаянно пытаясь узреть, что же будет делать новый хозяин поместья.
Он взмахнул рукой, широко отворяя дверь, и улыбнулся - издевательски, будто бы король, встречающий своих пленных.
- Академик, - голос будто бы сочился ядом. - Вы решили завербовать и меня, или, может быть, принесёте в жертву на кострище?
…Сарданапал казался каким-то измученным. Его борода не сияла так, как обычно, да и глаза, пусть всё такие же добрые и тёплые, сейчас смотрели устало, словно он мечтал поскорее завершить своё тяжелое, страшное дело, сбросить с плечей бремя, рухнувшее на него абсолютно неожиданно.
Он прошёл без единого слова в дом и направился вверх по ступенькам, словно не желал задерживаться на пороге. Оранжевая мантия из-за дождя обратилась в какую-то жалкую тряпку - теперь волочилась по земле и оставляла мокрые следы на камне. Глеб не шагал следом, ничего не спрашивал - только бросил холодный, острый взгляд на дверь, заставляя её с грохотом захлопнуться.