Наверху раньше было две комнаты, но, увы, дом оказался настолько старым, что стена, к счастью, не несущая, попросту не выдержала – таким образом комнаты, можно сказать, слились воедино, и сейчас ни о каких дверях не было даже и речи. Окна тут были тоже далеко не самыми большими, и Таня лишь усмехнулась, покосившись на свечи, которые лежали на столе в углу глупой стопкой. Канделябр, далеко не самый дорогой и, кажется, отлитый из обыкновенного железа, пока что пустовал – наверное, Глеб использовал его лишь тогда, когда кого-то приглашал наверх. Вот и сейчас – отыскав спички и ловкими движениями установив свечи, он вновь бросил немного неуверенный взгляд на рыжеволосую, а после отмахнулся от немного странных мыслей – почему-то при одном воспоминании об отвратительном муже рыжеволосой ему становилось как-то немного не по себе, но было бы глупо сейчас думать о таких мелочах.
- Проходите, - усмехнулся он, окончательно позабыв о том, что вообще-то следовало бы обращаться к девушке немного вежливее. – Какую конкретно ваш муж желает картину?
- Моему мужу абсолютно плевать на антураж, - пожала плечами девушка. – Его, как мне кажется, в восемьдесят лет как раз начало интересовать обнажённое плечико вышагивающей впереди дамы. Поэтому не стоит переживать по тому поводу, понравится ли ему – делайте так, как удобно вам.
Тонкая шаль, которая доселе лежала на узких плечах Гроттер, скрывая её от чужих взглядов, словно случайно упала вниз, демонстрируя достаточно глубокий вырез платья, которое явно предназначалось для какого-то вечера. Татьяна немного содрогнулась от холода, но шаль не подняла – казалось, ей было абсолютно всё равно, что в доме у художника на самом деле слишком похолодало, а возвращаться домой она не сможет как минимум по той причине, что на улице был слишком сильный ветер. Девушка смотрела на Бейбарсова таким испытывающим взглядом, словно желала что-то от него услышать, но после вдруг так же порывисто отвернулась, отказываясь от собственных мыслей.
- Вы можете готовиться и устраиваться так, как вам будет удобно, - холодно промолвил Глеб, невольно отворачиваясь от девушки, которая уже потянулась к шнуровке платья. Любая тень стыда, что раньше немного омрачала её лицо, сейчас превратилась в нечто абсолютно отсутствующее и ненастоящее – Татьяну вдруг перестало беспокоить то, что она окажется абсолютно обнажённой перед глазами совершенно чужого человека.
- Вы отворачиваетесь, - спустя несколько мгновений промолвила она. – Почему?
Она вновь скользнула взглядом по Бейбарсову – художник ей понравился; в отличие от всей этой глупой аристократии, в нём оказалось что-то воистину королевское – и Таня была уверена в том, что именно этот человек обязан разговаривать с императорами и обладать огромными поместьями, а не такие, как её муж и остальные его друзья – пропившие свой разум и чувство прекрасного, потерявшиеся в мыслях собственной выгоды, в угоду демонам сребролюбия потерявшие любые чувства.
- Рисовать меня вы тоже будете вслепую? – поинтересовалась Гроттер. – Может быть, подскажете, где мне сесть?
Впрочем, решение девушка приняла сама – когда Глеб оглянулся, рыжеволосая уже прилегла на кровать, а её тонкая, полупрозрачная шаль словно сама обвилась вокруг девичьего тела, прикрывая совсем немного грудь и скользя по линии бёдер, оставляя в образе Гроттер какую-то недосказанность, ощущение слишком сильной загадки.
Бейбарсов нахмурился. Рисовать девушку совершенно не хотелось – скорее, возникало желание прикоснуться к ней и провести ладонью по нежной, бархатной, чуть смугловатой коже, вот только это уж явно выходило за рамки его обязанностей, поэтому, немного порывисто хватаясь за краски, художник поспешно принялся рисовать, пытаясь хотя бы немного отвлечься от прекрасной нимфы, оказавшейся вдруг в его доме.
Таня внимательно наблюдала за ним, следила за тем, как он уверенными движениями рисовал её. Гроттер с интересом рассматривала черты лица своего художника – его иссиня-чёрные волосы, такого же цвета глаза, которые порой даже пугали её столь пристальным и чрезмерно внимательным взглядом, длинные тонкие пальцы, в которых парень сжимал кисть – всё это вызывало странное чувство идиллии и отсутствия времени, и Таня уже даже не пыталась поймать нить времени за хвост – это было ей не нужно, она просто спокойно наблюдала за уверенными движениями художника, не чувствуя, как откуда-то издали подкрадывался предательский, крайней неудобный холод, от которого хотелось зарыться в тёплые-тёплые одеяла и спрятаться как можно дальше, лишь бы вновь не попасть в плен холодного потока воздуха, не чувствовать на себе его мерзкого дуновения.
- Всё, - наконец-то промолвил Бейбарсов. – Можете одеваться, дальше я спокойно дорисую сам.
Он вновь, словно действуя по какому-то листу с указаниями, отошёл к окну, внимательно наблюдая за тем, как в причудливо-безумном танце скользили мириады снежинок. Улицу замело; люди по колено утопали в снегу, а ведь они были куда привычнее Татьяны – сейчас из дома, пожалуй, невозможно было бы и выйти.
- Всё замело? – удивлённо поинтересовалась Татьяна совсем тихо. – Наверное, и кареты моего мужа даже близко нет – как и обычно, он просто меня забыл… Что ж, это не так уж и плохо, - она улыбнулась. – А как вы считаете?
- А я считаю, что только сумасшедший способен выйти в лёгоньких туфельках и платье на улицу, кутаясь в несчастную шаль. Для осени, это, конечно, было бы нормально, но эта погода больше к лицу январю, - пожал плечами Бейбарсов. – Поэтому, конечно, решать не мне, но будьте внимательны, выходя на улицу. Не хочется, чтобы вы заблудились спустя несколько шагов.
- Это всё пустое, - отмахнулась девушка, пожимая недовольно плечами, и выдохнула, скривившись. – Дурацкие корсеты! – Бейбарсов, конечно, так и не оглянулся, но слышал, как она легонько топнула ногой, отчего скрипнули половицы слишком уж старого дома. – Помогите мне.
- В чём? – удивился Глеб, вновь не удостоив её и взглядом.
- Я не могу застегнуть это проклятое платье, - спокойно промолвила Татьяна – когда Бейбарсов оглянулся, он увидел, что девушка и вправду практически одета, вот только платье её оставалось расстёгнутым. Рыжеволосая повернулась к художнику спиной, улыбаясь про себя. – Ну, поможете вы мне, или так и будете стоять столбом?
Глеб, напомнив себе о том, что это самая стандартная просьба, подошёл поближе, прикасаясь к тонкой, жутко неудобной, наверное, шнуровке, начиная застёгивать платье.
- Вы словно боитесь ко мне прикоснуться, - упрекнула его тут же девушка, замерев и словно ожидая, когда Бейбарсов сделает ошибку и прикоснётся к её обнажённой коже. – Может быть, мой муж был прав?
- Ваш муж – дурак, - холодно ответил Глеб и, словно позабыв о том, что она была всего лишь очередной дамой, заказавшей пусть странный, но всё-таки портрет, откинул в сторону пелену рыжих волос, обнажая шею девушки, и прикоснулся губами к коже, чувствуя, как содрогнулась Таня. – Может быть, - художник говорил уже слишком тихо, настойчиво обнимая девушку за талию, - он и не задумывал ничего подобного, но я уверен в том, что сейчас дверь моего дома не откроется, потому что её попросту запер снег. Вы же видели, там нет порога и очень низкий фундамент – мне следует радоваться, что первый этаж не затопило, - он вновь поцеловал её, забывая о том, что это всё выходило за рамки приличия.
Рыжеволосая, словно та змея, вывернулась в его руках, но вместо того, чтобы выскользнуть из объятий и отскочить, лишь повернулась к художнику лицом, ложа руки ему на плечи.
- Мой муж действительно дурак, - тихо прошептала она, - но раз вы не можете нормально завязать шнуровку этого платья, то, возможно, поможете хотя бы снять его? А то после того, как вы завязали его, я совершенно не могу дышать.
Бейбарсов лишь кивнул, скользя ладонями по обнажённой спине девушки и развязывая тонкие завязки. Платье скользнуло на пол, и Татьяна осталась в одном нижнем белье – сейчас уже никакая шаль не мешала изучать взглядом её идеальное, великолепное тело. Рыжеволосая, отвечая на уже более настойчивые поцелуи, скользнула кончиками пальцев по пуговицам его рубашки. Ей казалось, что она буквально вспыхнула изнутри – Глеб прижимал её к себе, даря какое-то необычайное чувство тепла, такого близкого и родного, но спрятавшегося в один жуткий момент от неё несколько месяцев назад.
Художник потянул её за руку, присаживаясь на кровать – Таня подалась вперёд, нависая над ним и отвечая на каждый поцелуй, зарываясь пальцами в густые чёрные волосы; её нижнее бельё упало на пол рядом с туфлями, но девушка, совершенно обнажённая, словно вдруг и вовсе потеряла всякое чувство стыда. Она выгибалась в руках у художника, чувствуя явственно каждое его прикосновение, каждый поцелуй, но совершенно не сопротивлялась, получая от этого непонятное, неизвестное для неё удовольствие. Одежда Бейбарсова тоже уже оказалась на полу – сейчас Гроттер, пусть и аристократке, было совершенно наплевать на то, что этот дом совершенно не походил на идеальное место для жительства; она, пусть прежде смотрела на сие место свысока, сейчас была даже благодарна слишком низким порогам, тому, что снег всё равно не позволил бы ей выйти из дома, своему сумасшедшему старику-мужу, что заставил оставаться здесь и позволять рисовать себя. Всё это сложилось в великолепную палитру обстоятельств, превратившихся в нечто большее, чем просто вспыхнувшая минутная страсть.
Глеб толкнул рыжеволосую на кровать, нависая над нею и проводя языком по шее; Таня лишь закусила губу, вновь выгибаясь ему навстречу и чувствуя, как парень с силой сжимал её запястья. Она не проронила за это время ни единого слова, не позволила себе даже застонать – все чувства были безмолвными, но слишком явственными.
Обжигающая дорожка поцелуев спустилась немного ниже; девушка чувствовала, как Бейбарсов ласкал её грудь, ощущала умелые прикосновения его рук; лёгкие, практически неощутимые поцелуи порой превращались в более явственные; несколько раз Глеб прикусил зубами нежную кожу, и в последний раз Таня, не сдержавшись, вскрикнула, неосознанно царапнув парня по спине.
Тане казалось, что она сейчас попросту вспыхнет и загорится – сдерживать собственные чувства совершенно не хотелось.
Бейбарсов скользнул ладонями по внутренней стороне её бёдер, легонько сжимая и заставляя девушку откинуться на подушку, провёл руками по талии, буквально чувствуя, как дрожит от возбуждения девушка и осторожно вошёл в Гроттер, срывая с её губ тихий вскрик боли, смешанной с непонятной, охватившей девушку страстью.
- Ты же замужем, - тихо прошептал на ухо Тане художник.
- Ну и что? Разве ты не видел моего мужа? – постепенно привыкая к новым ощущениям, выдохнула Гроттер, подаваясь навстречу Бейбарсову. Ей было плевать, что по сути это считается изменой – она просто не хотела думать ни о чём, кроме его горячих рук и обжигающих прикосновений.
Глеб сначала двигался в ней осторожно, постепенно увеличивая темп и чувствуя, как выгибается Татьяна, уже, пожалуй, позабыв о своей боли. Она закусывала губу, сдерживая стоны, словно таким образом пытаясь сдержать последний оплот гордости, отброшенной сейчас в сторону, но получалось достаточно плохо – девушка уже окончательно забыла о том, кто она такая, и сейчас просто наслаждалась его поцелуями, движениями в ней.
Рыжеволосой казалось, что она попросту вспыхивает, словно свеча, изнутри, от малейшего прикосновения – девушка буквально горела изнутри, отвечая на каждый поцелуй и в приступе собственного странного безумия шепча что-то ему на ухо.
Ощущения походили на взрыв. Она в последний раз выгнулась ему навстречу, громко вскрикнув и сжимая плечи Бейбарсова, а после откинулась на подушки, шумно дыша. Глеб лёг рядом, обнимая одной рукой девушку за талию и утыкаясь носом в её рыжие, густые волосы. Тонкое одеяло практически не согревало, скорее создавало видимость, но Тане всё равно казалось, что она до сих пор горит в его руках от странного, потрясающего возбуждения и непонятного удовольствия.
- Мне надо идти, - недовольно прошептала Гроттер, прижимаясь к нему.
- Там всё ещё снег, - успокаивающе пробормотал ей на ухо Бейбарсов. – Спи.
Таня даже не помнила, что происходило дальше – она просто провалилась в сон, чувствуя, как тёплые, пушистые руки наступающей зимы обвивают её, заставляя больше не думать ни о чём…
***
Когда наступило утро, солнце всё ещё не выскользнуло из-за туч, а снег пусть намного медленнее, но всё же падал с неба. На улице похолодало, и это чувствовалось и в доме, в котором отопительная система явно оставляла желать лучшего, но Таня, проснувшаяся минут десять назад, радовалась и этому, прекрасно понимая, что на самом деле выйти из помещения нереально, если никто не откинет в сторону снег. К тому же, их город, состоящий из спутанных, сплошных улиц, одинаковых и спрятавшихся где-то далеко-далеко под глубинами снежинок, сейчас казался абсолютно непроходимым – зимой здесь было проще простого заблудиться, а её дражайший муж никогда не стал бы выходить из дома в такой день.
- Ты уже не спишь? – зевнув, улыбнулся Бейбарсов, открывая глаза и притягивая Таню к себе.
- Не сплю, как видишь, - с улыбкой ответила девушка. – Что-то мне не очень спится в такой атмосфере, - она придвинулась к нему поближе, обвивая руками шею художника. – Ты, кажется, вчера так и не закончил рисовать.
- Дорогая, картины создаются неделями, месяцами, даже годами! – усмехнулся Бейбарсов, явно издеваясь – он никогда не рисовал особенно долго, потому что до этого не находил того, что хотел бы творить и усовершенствовать, над чем мог бы так долго думать, вот только сейчас подобное желание вспыхнуло в нём с непонятной, неизвестной доселе силой.
- Годами? Нет, я против! – воскликнула Таня. – Ну, покажи!
Она сейчас походила на обыкновенную капризную девчонку и смотрела на Бейбарсова так требовательно, словно от этого зависела как минимум судьба целого мира. Казалось бы, Таня была готова сейчас запустить чем-то в Глеба, но сдержалась.
- Ну покажи! – вновь потребовала рыжеволосая. – Глеб… - она посмотрела на него уж слишком мило, склонив голову набок. – Ну, хочешь… Что ты хочешь?
- Ладно, - наконец-то согласился Бейбарсов. – Сейчас покажу, - он улыбнулся, потянувшись к одежде. Таня лишь откинулась на подушки, глядя куда-то в потолок и что-то крайне внимательно рассматривая, наверное, увидев что-то крайне интересное в тонких полосах трещин.
- Здесь так… бедно, - вдруг промолвила она, прижимая одеяло к груди. – Так холодно… Как ты тут живёшь?
- Мой дом – один из самых богатых в этом углу, - пожал плечами Бейбарсов. – Стоит проехать около трехсот метров на запад или на север, и мы можем увидеть кварталы для бедных.
- А разве это не бедность? – удивилась Таня.
- Нет, конечно же, - хмыкнул Глеб. – Это ещё очень даже богатый дом, - он склонил голову набок, - просто ты этого пока что не признаёшь, но это всё временно. Ты пока что не понимаешь, что на самом деле в нашем мире слишком многие люди живут в бедности, - Бейбарсов усмехнулся. – И я всё равно не понимаю, почему твой муж отпустил тебя сюда!
- Он ведь просто старик, - отмахнулась Таня. – В четверо старше меня! Он просто пытался повысить своё влияние среди остальных, но почему-то решил, что этого можно достигнуть за счёт молодой жены… Я тогда ненавидела и его, и своих родителей за то, что мне придётся терпеть от него.
Бейбарсов наконец-то повернул холст к Гроттер, но рыжеволосая, немного замечтавшись, не обращала на него внимания. Она смотрела куда-то в потолок и рассказывала:
- Я ему в первый же день, помнится, заявила, что не верю в подписанные кем-то там документы и штампы, а поскольку он вообще не ходит в церковь и нас не венчали, то этот брак недействителен… А он тогда посмеялся и предложил мне занять любую свободную спальню, - девушка усмехнулась. – А служанка, которую он ко мне приставил, после по секрету поведала, что на самом деле жена ему нужна только для проформы. Он когда-то в каком-то сражении за очередную монету – подрался, ты же понимаешь, - неудачно упал и ранил, как говорят, нерв – после этого надо было лечиться, но он скупился… А сейчас состарился, надо бы и отдавать кому-то деньги, а детей у него быть не может, равно как и всего остального. Поэтому и решил жениться на молодой – но я упорно не понимаю, зачем ему этот портрет!