Но тут лицо ее застыло.
Грэйс снова развернулась к зеркалу, и нала подводить черным глаза.
-Александр зашел так далеко, что умолял моего отца не заступаться за меня. Он просил его «Не делать этого»- Не брать вину перед судом на себя.
Она подвела оба глаза, и принялась расстегивать пуговички на платье. Госопдин Холмс так же учил нас не прерывать свидетелей, когда они хотят выговориться, и потому я сидела молча.
Грэйс сняла платье, и осталась в одном пенюаре – прозрачном и облегающем.
-Как я выгляжу? – спросила она.
Я с горечью посмотрела на нее: распущенные волосы по талию, яркий макияж, отсутствие приличной одежды.
-Как падшая женщина, - ответила я правду.
-Отлично! – звонко засмеялась Грэйс, - Этого я и добивалась! Видишь ли, в отличие от отца, я не вижу смысла скрывать от мира мое лицо! Пусть все знают, какая я. Лишь только аукцион кончится, я, как говорит папочка, смогу пойти «на все четыре стороны», и, о луна, как я этого жду!
И она снова улыбнулась зубами с щербинкой.
-Боюсь, вам там придется не по душе, -тихо сказала я.
-Отчего это? – спокойно спросила меня Грэйс.
Я вдохнула воздуху. То, что я собиралась сказать, было моим и только моим, хотя, кажется, аукцион скрывал все личные границы.
-В молодости я была на вашем месте, - сказала я.
Грэйс молчала. Я продолжила:
-Родители отказались от меня и выгнали из дома, так случилось. И я долго искала себе место в этой жизни. Те вещи, которыми мне приходилось заниматься, чтобы выжить – я никогда не хочу вспоминать. Поэтому не глупите, Грэйс…
Я начала злиться и голос мой повышался:
-Ваш отец делал все, чтобы вы могли жить дальше. Так не хороните себя!
Губы Грэйс внезапно задергались:
-Но я похоронила свое дитя! – пропищала она, - Как я должна жить дальше?
Она закрыла лицо руками и принялась выть как раненый зверь.
На это ответа у меня не было. Вместо, я снова задал вопрос:
-Грэйс, сегодня могут погибнуть еще люди. Пожалуйста, расскажите мне про нож.
Грэйс отняла руки т лица. Посмотрела на меня мокрыми глазами и сказала:
-Я готовилась к аукциону. Знала, что найдется следователь, вроде этого Фредерика, который может погубить меня. И я не ждала помощи.
Грэйс сглотнула воздуха. Я ожидала.
-Но я ничего не нашла. Кроме трактата одного мага, прошедшего через лишение силы. Он писал, что это словно оказаться в полной, непроницаемой тьме. А я – боюсь темноты.
-Вы хотели, чтобы серебряный нож уберег вас о тьмы? – мягко спросила я.
-Да, серебру приписывают такие свойства, - пожала плечами Грэйс, и внезапно рассмеялась, - Видите, я не могу помочь спасти кого-либо!
Но она была не права. Картинка, лежавшая передо мною кусочками, сложилась в моей голове.
-Последний вопрос, - сказала я.
Грэйс пожала плечами.
И я спросила ее то, о чем не хотела и догадываться. Но Грэйс подтвердила мои подозрения. Теперь все упиралось только во время.
Глава 21
Последнее время я чересчур сентиментальна. Не знаю, чем это вызвано, но, увы, ничего не могу с собой поделать. Вот и сейчас, увидев настоящее лицо Грэйс Арон, я вспомнила о своей семье.
Я родилась в деревне, в самой обычной крестьянской семье. Родители мои были не слишком бедны, и не слишком богаты. Отец возделывал землю, продавал результаты своих трудов на рынках. Мать вела все домашнее хозяйство и была, как тогда говорили «доброй женщиной в миру». Что означало особу слегка религиозную и добротных моральных нравов. Впрочем, это не мешало родителям быть радушными хозяевами и всеми уважаемыми соседями, (а это означало, что в нашем доме всегда можно было выпить и закусить). Братьев и сестер луна мне не дала. Я росла одна. Лет до одиннадцати жизнь моя была мало чем примечательна и не сильно отличалась от жизни других крестьянских детей. Я помогала матери по дому (хоть это и не всегда у меня получалось), носила отцу хлеб на пашню. Ездила с родителями на ярмарки. Ходила с матерью в церковь по праздникам. До сих пор я помню запах хлеба, стоявший в доме по утрам, свечи, которые моя мама жгла в честь богини луны, и липкие, почти растаявшие, сахарные леденцы, которые отец покупал мне на ярмарках. Моя жизнь была светлой и полупустой, как простая деревенская комната. Но в одиннадцать лет все изменилось. На ярмарке я встретила мальчика, стоявшего выше меня по роду и званию. И мне, волею судеб, было суждено полюбить его. Сейчас, вспоминая все это, мне сложно отделить одно от другого: что же я любила больше? Его? Доброту, искренность, дружбу, которые он мне дарил, пока мы были детьми? Или мир, которые он для меня открыл? Да, о него я знала, Королевство Серебряных Гор – волшебное. У нас есть король, рыцари, магические существа. Но все это было где-то там. Не здесь. Не в нашей деревне. Не в родительском доме. Но мой новый друг изменил весь мой мир. Он умел колдовать, и выращивал для меня цветы прямо из семечки, лежащей на моей ладони. Вместе мы заговаривали оленей в лесу, превращали весенние ручьи в бурные океаны для своих бумажных корабликов. Он читал мне удивительные книги. Рассказывал о невероятных вещах. Я была очарована. Или, вернее сказать, околдована им? Я до сих пор не знаю ответа.
Родители мои, правду говоря, никогда не были в восторге от моей дружбы. Чинные крестьяне, они не питали иллюзий. Уже не верили в сказки. Ни раз и не два, они предупреждали меня о том, чем все может кончиться. И не раз и не два я ссорилась с ними, защищая друга. Или я защищала свои глупые мечты?
В конце, родители мои оказались правы.
Честь моя была потеряна. Я – осталась одна. Пусть это и не было полной виной моего избранника. Но все же, весь мой мир рухнул. Я получила такое потрясение, что лежала больной несколько месяцев. Отец и мать заботились обо мне, как могли. Но, когда я выздоровела, мать собрала мою сумку, положила в нее хлеба, то количество денег, которое они с отцом могли мне дать, и сказала уходить из родной деревни.
Мой роман, и все, что последовало за ним, вызвало бурю слухов и сплетен. Я была опорочена. Опозорена. Мне больше не было места среди добрых крестьян. Я молила родителей передумать. Мне было страшно. Я никогда не была одна. И разве не мало того, что Он бросил меня? Но отец и мать были непреклонны. Их доводами было то, что они предупреждали меня, и это лишь мое непослушание привело нашу семью к такому позору. Я должна была покинуть родной дом, пока не навлекла на родителей еще больший позор своим присутствием.
-Мы не отрекаемся от тебя. Мы лишь выводим тебя из того круга, к которому ты уже не принадлежишь. Даст луна, и мы еще увидимся! - сказала мне мать, стоя на пороге дома, в котором мне больше не было места.
И тогда я кинула им в лицо их деньги, и выкинула их хлеб.
-Даст луна, и я больше никогда не увижу ваши лица! – прошипела я со злобой.
Это были мои последние слова моим родителям. Прошли годы, а я до сих пор не знаю, простила ли я их. Сейчас, с высоты возраста, я понимаю, что своим поведение я загубила и их жизнь. Никто не хотел с ними больше торговать. Соседи не делили с ними лошадей для пашни. Не давали семена. Никто не хотел общаться с родителями той, чье имя покрыто сплетнями и позором. Да, выгнав меня из дома, они спасали себя. Но все же, я была их дочь…
Так или иначе, луна исполнила мое желание. Своих родителей я больше никогда не видела. Но раскисать некогда. Меня ждет работа.
Глава 22
Быстрыми шагами, я спустилась в зал аукциона. Там все еще сидели Освальды, Курт Хьюгсон и Лорд Арон. Последний был белее снега и тихо, очень тихо бормотал себе что-то под нос.
Увы, время на жалость и выяснения о его состоянии здоровья я у меня не было.
-Курт, - обратилась я к Хьюгсону, - Вы сможете задержать воду, если она начнет прибывать?
Курт посмотрел на меня в полном недоумении.
-Боюсь, чары, которые держат воду вокруг дома могут пасть раньше, чем начнется отлив, - высказала я свое предположение, - Но Вы ведь владеете стихией воды, не так ли?
Глаза Курта мгновенно загорелись, но тут же потухли, остановившись на отрубленной руке.
-Вы видели, я был бессилен даже в полном составе, - мрачно ответил он, - Не думаю, что помогу сейчас.
О демоны, я же сказала: времени на жалость у меня нет! – выругалась я про себя.
Но тут в разговор вступила Аманда.
-Ты сможешь, - сказала она.
Вот и все. Два простых слова. Произнесенные с такой прямотой и уверенностью, что Курт смог лишь улыбнуться ей и кивнуть мне в знак согласия.
Я выдохнула: уже легче. Теперь настала очередь Сэлвера.
-Сэлвер, пожалуйста, не спрашивайте зачем, но разместите по дому как можно больше своего жидкого хрусталя.
Сэлвер посмотрел на меня с недоверием. Затем фыркнул.
-А спросить, чего это вы здесь командуете, я могу? – едко сказал он.
-Давайте поговорим, если вы все хотите умереть в ближайшие два часа, - пожала я плечами.
Сэлвер посмотрел на меня. Перекинулся взглядами с Куртом и Амандой. И махнул на меня рукой:
-Розалинда, если это окажется глупой шуткой, я замурую тебя в одной из своих хрустальных шахт, - подмигнул он мне.
-Согласна, - слегка улыбнулась я в ответ.
Оставалось последнее:
-Аманда, - обратилась я к подруге, - Мне нужно спросить тебя кое-что…
Я замешкалась. Вопрос был личным, и задавать его я совсем не хотела.
-Спрашивай скорее, - сказала Аманда, - Ты сама говорила: времени мало…
И это была правда. Я прокляла себя, но все же спросила:
-Аманда, что было с тобой в Воображариуме?
Я крутила и крутила в уме варианты того, как человек может попасть в четвертую комнату, не вскрывая ее печати. И единственным здравым решением, на мой взгляд, было проникнуть туда через третью, соседнюю комнату – комнату Воображариума. Почему? Вот моя теория.
Однажды, Александр упомянул о том, что ключами к печатям являются метки на руках участников аукциона. Они оставлены перстнем Магсов и служат вроде магического контракта между участником и держателями аукциона. Метки не дают перемещаться по зеркальным порталам, исключая возможность побега участников, но они же снимают печати с дверей дома. Александр говорил, что участник проходит в комнату своего наказания, называя грех, за который он попал на аукцион. Но в этом случае возникает здравый вопрос: откуда печати на двери знать, являлся ли твой грех лотом аукциона, или это просто грех? Не думаю, что люди пробовали это – здесь собираются отнюдь не самоубийцы – но разве не все равно печати(?) – ей ведь нужна лишь рука и грех, да? Так что мешает попасть в комнату, просто назвав свое прегрешение? Даже если ты – не лот?
Эту теорию я и собиралась проверить.
Пока в четвертой комнате идет ритуал – печать держит ее закрытой. Не откроется она и после – в час восстановления – я уверенна, что магия будет защищать человека внутри комнаты. Но если предположить, что между комнатами есть потайные ходы, то вполне вероятно, что убийца проходил через соседнюю комнату, называя той свой грех. (Сомнений в том, что у убийцы масса достойных печати грехов – я не имею).
С комнатой лишения силы граничат две комнаты – Комната Ночи (по мне так просто Бордель) и Воображариум. Но в комнате Ночи платят честью дамы. Для ее открытия не нужно греха. И здесь нужны двое. Поэтому у меня вряд ли получится проникнуть в четвертую комнату через нее. Увы, остается лишь Воображариум. И, сколько бы я не боялась этой комнаты, другого выхода у меня, похоже, нет. Поэтому я прокляла себя, но задала свой вопрос Аманде. Мне нужно было знать механизм действия комнаты на тот случай, если ее магия захватит меня. И мне необходимо понять, как победить эту магию.
Аманда побледнела. Сэлвер отвел глаза: не думаю, что он мог простить себя за то, что его сестре пришлось платить за своего мужа.
Курт подъехал на коляске к Аманде и положил свою руку на ее.
Между ними не было сказано ни слова. И все же, краска слегка прильнула к лицу Аманды, и она начала:
-Мои родители погибли на обвале, инспектируя одну из наших шахт. С тех пор я не подхожу к рудникам. Поэтому в Воображариуме я оказалась в заваленной шахте. И…
Голос подвел Аманду. Она запнулась. Сэлвер смотрел на нее полными ужаса глазами: не думаю, что она рассказывала ему об этом. Тем временем Аманда продолжила:
-Я слышала крики. Моих родителей. Они звали на помощь… Это было…нет, не страшно. То, через что я прошла – не передать. Снова слышать, как зовут тебя твои родители. Как они молят о помощи. Это…это…
Я молчала. Время текло. Мне надо было узнать, как выбраться из воображариума. Как закончить испытание. Но я не могла. Спрашивать Аманду еще о чем-то казалось бесчеловечно.
-Но как ты вырвалась? – услышала я вдруг голос Сэлвера.
Тот стоял уже совсем рядом с Амандой. Одна его рука была чуть в воздухе – будто он хочет положить ее на плечо сестры, но рука тряслась в нерешимости, а по лицу Сэлвера текли слезы.
-Я сказала себе, что они мертвы, - пробормотала Аманда, - Я повторяла это снова и снова, пока их голоса не стали совсем отдаленными, и не затихли.
-И тогда все кончилось? – с надеждой спросил Сэлвер.
Аманда бешено замотала головой.
-Тогда я услышала голос своего сына, - зарыдала она, - Он звал меня, а я даже не знала, под каким завалом он находится.
Сэлвер стал белее снега. Курт крепко, очень крепко сжал руку Аманды. По моей спине пробежал озноб: что творит это поместье с людьми?!
-А потом мое время закончилось, - смеясь в истерике, продолжила Аманда, - Помнишь, Сэлвер, моим лотом было две минуты? Но я клянусь, что была там вечность…
-Что ж, - пронеслось в моей голове, - Ты ведь сама хотела эту работу, Розалинда?
И впервые я пожалела, что не послушала еще в Греморе Александра, и не уехала домой.
Глава 23
Я поднялась на четвертый этаж. Подошла к комнате номер три. Положила свою руку на ручку двери. Сердце мое замерло, но вовсе не от страха. Смешно говорить: я не из тех, кто отступает перед сложностями, и так же я не из тех, кому свойственно сожаление – жизнь научила меня лучше. Но все же, вспоминая свои грехи, я вспомнила жизнь, связавшую меня с ними. И впервые за многие годы, я почувствовала боль.
Увы, судьба сложилась для меня совсем не так, как я мечтала. И даже не так, как могла бы сложиться, не имей я неосторожности полюбить человека, стоявшего выше меня по социальной лестнице.
Когда роман мой разлетелся в прах, а о неудачах узнала вся деревня, родители объявили меня позором семьи, и выгнали из дома. Мне было восемнадцать. Как мне жить дальше – я не представляла. И потому жизнь моя обрела весьма странные формы и очертания.
Некоторое время мои цели были расплывчаты: в них витали слова «Месть», и «Самоубийство». Но кому мстить? Родителям? Любимому? Себе, за свою собственную глупость? Я терялась даже тогда. А потом, в какой-то момент, я поняла, что даже не имею права убить себя. Тогда я и начала выживать.
Я уже говорила, в самом начале, что Серебряные Горы – королевство волшебное. У нас живут маги. Странствуют рыцари. На болотах легко наткнуться на чудовище. Но все это вовсе не делает жизнь легче.
Я не доверяю магам. Стараюсь обходить стороной рыцарей – они мечтают лишь о невинных девицах. Единственные, пожалуй, с кем я могу спокойно общаться – то чудовища.
Забавно, как Грэйс Арон внезапно стала для меня человеком, превратившись в такое чудовище. Я ненавижу и понимаю ее одновременно. Возможно, мне стоило позвать ее с собой в Воображариум. Вдвоем было бы намного веселее…
Впрочем, хватит размышлений. Прочь – сожаления. Жизнь была, и я рада даже этому.
Моя рука плотнее сжала ручку двери. Шепотом, я назвала один из своих любимых грехов. Печать на коже обжигала, словно только что коленное железо. Глаза затуманились от боли. Рука горела все сильнее и сильнее. Жар поднимался все выше и выше. И вот уже не рука, а все тело полыхало пламенем. В моей крови был огонь. Мое сердце колотилось угольками. Пламя поднималось по горлу, огонь плясал в глубине глаз. Я сжала глаза, чтобы избавиться от него, а когда я снова их открыла, то огонь ушел. Я стояла в пустой комнате. Кругом была лишь тьма.