Рэн отвернулся и уставился в розовеющее небо, явно не желая разговаривать об уходе. Но вслух он уже не отказывался.
— Слушай, я не хочу закончить как те четверо, — сказала она и осеклась, потому что почувствовала резкий запах мертвечины.
Рэн выхватил кинжал, и его взгляд заволокла чернота.
— Поздно.
Со всех сторон раздалось знакомое шипение, и кровь в жилах Хелии обратилась в студень. Поняв, что их заметили, мутанты один за другим вышли из укрытия — они окружили лагерь так, что проскочить между ними стало невозможно. Переваливаясь на своих крабьих лапах, они медленно приближались к замершим в напряжённых позах двуногим. Вблизи эти туши казались Хелии ещё мерзостнее и больше — ей даже показалось, что они выросли.
Попеременно оглядываясь то на одного из них, то на другого, пуэри и пиратка встали спиной к спине, девушка стискивала в руке оставшуюся саблю, Рэн — свой кинжал, удлинившийся за счёт наложенного на него заклятья почти в два раза. Чёрное магическое лезвие отливало синевой.
Должно быть, черви поняли, что пуэри — не такая простая добыча, как четыре янгвара, а потому вели себя осторожно, готовые в любой миг броситься наперерез, если парочка решит убежать.
Хелию прошиб пот.
— Они неповоротливы, — сказал Рэн. — Старайся держаться сбоку от них, только не попадись в лапы.
— Поняла.
— Если они все отвлекутся на меня, сразу же беги. Без оглядки.
— Так и сделаю.
Охотник усмехнулся, а потом напал сам.
Сначала девушка не поняла, как такое возможно. Мимо неё пронеслась размытая фигура, и, взвившись в прыжке, упала на морду нацелившегося на девушку мутанта. Позади заклекотало, засвистел рассекаемый воздух, а тёмный силуэт впереди стал неистово кромсать взбесившуюся тварь, одну за другой отрывая кривые ноги.
Девушка отпрыгнула в сторону и с удивлением заметила, что с червями сражаются сразу двое — откуда взялся этот тёмный, она так и не смогла понять, но Рэн с другой стороны оборонялся от наседающих на него двух химер. Вот его клинок погрузился в тело червя по самую рукоять, но тот этого даже не заметил и ударил пуэри жирным хвостом.
Замерев в замешательстве, пиратка смотрела то в одну сторону, то в другую, слева охотник метался вокруг двух червей, справа его тёмный двойник расправлялся с третьим, неразличимыми движениями разрывая его на части. Вот он вырвал извивающемуся монстру ус, но тот, заверещав, резко перевернулся и подмял под себя противника. Рэн размашистым ударом отхватил червю кончик хвоста, тут же получил удар лапой и упал в ручей.
Тут пиратка вспомнила, что нужно делать ноги, как ей и советовали. Но увидев, как над пуэри нависает необъятная туша, она разом забыла о бегстве.
Заорав что было мочи — от страха, чтобы подбодрить себя — она ударила по нескольким ногам атакующего Рэна мутанта, срубив их у основания, и тут же отскочила, уклоняясь от третьего червя.
Но уже от следующей атаки ускользнуть не смогла. Её, как и охотника, опрокинули на землю, а сверху, растянув мясистую кольцеобразную губу, раскрыл пасть мутант.
За тот короткий миг, что оставался Хелии, она успела испытать все чувства разом. Так случалось всегда, когда она находилась в шаге от смерти, но в этот раз всё было хуже. Представив, что сейчас её перемелет в кашу целый миллион зубов, она зажмурилась и, кажется, даже закричала.
Чушь, что перед смертью в голове мелькает вся жизнь. Позже она вспомнила, что первым делом подумала о том, как рыбачила с Кривым на небольшой речушке близ Белого Камня, и насаживала на крючок чующих скорую смерть полосатых червей. А потом подумала, какая это смешная шутка судьбы, что их собрат так же легко сожрёт её, как рыбы глотали ещё живую наживку.
Вдруг тень над ней исчезла. Затихающее шипение подсказало ей, что червь удаляется, но больно уж быстро, открыв глаза, девушка увидела, как только что нависавший над ней мутант грохается на землю в десяти саженях от лагеря, а к нему уже летит второй, с отрубленным хвостом. Третий, наполовину выпотрошенный двойником Рэна, бросается куда-то в сторону, но получает мощный удар, и его второй ус ломается у основания, а сама туша, извиваясь и вереща, валится в ручей.
Отброшенные черви исчезли, нырнув под завесу невидимости, но Энормис, стоящий неподалёку, делает лёгкое движение рукой, и обоих монстров выбрасывает обратно, а секунду спустя на них обрушивается невидимый молот, с хрустом превращая химер в лепёшки.
Тварь в ручье не переставала верещать и биться в бешенстве. Седой подошёл ближе, но та отчего-то хлестала куда угодно, только не в него. Спустя несколько секунд Хелия поняла — лишившись усов, червь полностью ослеп. Чародей, наблюдая за беснующейся тварью, сложил руки в странном жесте, и туша вспыхнула заживо, постепенно издыхая и обращаясь в пепел прямо на глазах. Останки первых двух червей постигла та же участь — чёрный огонь сжигал их дотла, ничуть не трогая растущую рядом растительность.
Энормис подошёл к стоящему на четвереньках Рэну и помог тому встать.
— Если бы я любил низкосортные шутки, то сказал бы, что появился вовремя.
Выглядел пуэри неважно. Бледный, в изодранной одежде, на руках несколько кровоточащих порезов — похоже, его, в отличие от пиратки, успели-таки пожевать.
— Если бы ты появился вовремя, нас бы уже тут не было, — охотник сплюнул кровью.
— Потому это и шутка, — хмыкнул седой. — Извини, задержали кое-какие обстоятельства.
Рэн, глянув на него исподлобья, обратился к Хелии:
— Ты цела?
Несколько заторможено осмотрев себя, та ответила:
— Всяко целее теб-бя, — её всё ещё колотило после пережитого.
Чародей, осмотрев Рэна и решив не предлагать тому помощь, бросил свой мешок на землю и одним движением руки зажёг костёр.
— Такое происходит повсеместно, — сказал он. — Выродки почувствовали свободу, а потому вылезают из своих нор и начинают сплочаться. Вчера я услышал об одной деревне, полностью уничтоженной волной отродий. Чистильщики в городах с ног сбиваются. Уверен, нечисть в Острохолмье тоже зашевелится активнее. И чем дальше, тем будет хуже. Я подозревал, что всё так и будет.
— Почему? — Рэн перевязывал свои руки.
— Да прикинул, — Энормис лениво достал из мешка свежий хлеб и начал его жевать. — Похоже, Средоточие притягивает возвратную энергию и стабилизирует её. Благодаря возвратной энергии появляются химеры. Возможно, протоэлементы обладают противоположным действием, то есть отталкивают её. Чем больше эссенций находится возле Средоточия, тем слабее его притяжение. Энергия начинает оседать в бо̀льших количествах. Выродки чувствуют это и смелеют. Может, даже умнеют. Сначала это было не сильно заметно, но теперь, когда у Гроггана в руках уже пять эссенций… Сам понимаешь.
— Я не понимаю, — встряла Хелия, но чародей ожёг её взглядом и не ответил.
Спас-то спас, да всё равно не жалует.
— Вижу, у вас тут еды не осталось, — Энормис протянул мешок с провизией девушке. — Ешь и будем выдвигаться.
— Куда на этот раз? — Пуэри сел рядом.
Седой нехорошо улыбнулся и ответил:
— Тебе понравится. Литесса обнаружила протоэлемент Тьмы.
Хелия, не удержавшись, присвистнула. На неё странно посмотрели и пуэри тут же спросил:
— Где?
— Древний Лабиринт. Самый его центр.
— Так пусть сама его и заберёт! — Рэн скривился, опершись на больную руку. — Нам туда зачем?
— Не всё так просто, — сказал Энормис. — Я взял с неё обещание, что она не полезет туда одна.
— Зачем?
— Его должен забрать именно я. Риск меньше, — ответил чародей, и больше пуэри ничего не смог из него выжать.
Они, к вящему удовлетворению Хелии, плотно поели и даже отдохнули полчаса. Правда, глаза девушки так и косились на останки уничтоженных монстров, а мимо носа то и дело проносилась знакомая вонь, но после такой наглядной расправы она ничуть не боялась наткнуться на новых чудищ. Пока Энормис рядом, думала она, можно расслабиться.
Пиратка никак не могла понять, что не так стало с этим человеком, но вёл он себя несколько иначе. То и дело посмеивался, но веселье по его виду никак не читалось. Скорее ожесточённость и сосредоточенность. Рэн тоже не мог этого не заметить, но почему-то угрюмо молчал. С возвращением Энормиса его добродушное настроение улетучилось, как дым. Впрочем, Хелия в присутствии седого тоже не могла отделаться от ощущения, что имеет дело с душевнобольным, но отчего-то не боялась. Даже несмотря на всю его мощь.
Они собрали уцелевшие после волков и мутантов вещи и сгрудились у ручья, морально готовясь к переходу, от которого у Хелии заранее онемели пальцы. Она уже знала, что снова заорёт, когда вся их компания провалится в чёрную спираль, и надеялась, что этого никто не услышит.
Но, похоже, остальным не было до неё никакого дела. Пуэри, наблюдающий за вырисовывающейся перед ними магической каракулей, вдруг произнёс:
— Эн, ты так ничего и не рассказал. Где ты был?
Помолчав, седой чародей обернулся, и улыбка на его лице напомнила пиратке безумный оскал:
— Делал мир лучше.
Чёрное полотно поглощало свет, излучаемый хаотично разбросанными по нему разноцветными точками. Снаружи сфера панорамы могла показаться небольшой, но только если не знать, какое огромное пространство она отображала. Зелёные точки — маленькие миры, не представляющие особого интереса. Синие точки — миры средних размеров, но мёртвые, пустынные, а потому пока оставленные без внимания. Таких было больше всего. Красные — крупные миры-источники, красные с белым — они же, но уже подготовленные к преобразованию. И, наконец, белые точки — миры, преобразованные в чистую энергию.
Грогган улыбнулся. Белых точек с каждым днём становилось всё больше и больше. Процесс продвигался очень быстро. Количество красных миров сократилось уже на десять процентов. Ещё несколько десятилетий в таком темпе — и с ними будет покончено, а остальные планеты уже не станут оказывать сопротивление.
«Они сопротивляются, потому что не могут понять. Если бы они могли, никого не пришлось бы уговаривать. Никого не пришлось бы убивать. Но нет, они слишком привязаны к своим телесным оболочкам, слишком держатся за своё жалкое короткое существование, чтобы понять такое. Они слишком твердолобы и недальновидны, чтобы видеть тщетность череды телодвижений, высокопарно называемой жизнью. Жизнь — это короткая дорога к вечной смерти, и не более. Зачем столько патетики при её защите?
Тот, кто создал Вселенную, намеренно сделал так, чтобы любой её обитатель — живой или не живой — имел ограничения. Ограничение, распространяющееся буквально на всё — это время. Самая глупая идея Создателя. Всё вынуждено подчиняться времени, никто не в состоянии превозмочь его. Но за пределами вселенского кокона нет времени. Оттуда всё наше „бескрайнее“ Сущее выглядит не больше, чем набором мельчайших частиц, замерших в суперпозиции. Это же смешно! Мы переживаем, что наше время заканчивается, а на самом деле мы — лишь масса, недвижимая, неживая масса. Масса, которая хочет казаться бо̀льшим, чем является. Чтобы самой себе казаться богатой, разнообразной, интересной. Бесконечной.
Но рано или поздно время закончится даже у Вселенной. Есть ли смысл в столь несовершенном творении? Есть, но только если ты хочешь создать нечто более совершенное, учтя все допущенные в черновом варианте ошибки. И так как мы являемся частью черновика, на нас лежит ответственность за то, чтобы преобразить слепую массу в идеал.
Тринерон как раз способен создать такой идеал из нашего несовершенства. И мы с радостью принесём себя в жертву ради этого. Потому что мы — предки по-настоящему живых созданий, над которыми не будет властно ни время, ни любые другие ограничения. И именно их появление станет чудом, а не та глупая ошибка, что привела к зарождению нашей вселенной».
…Его мысли прервало тянущее чувство, начинающееся от шеи и постепенно спускающееся по позвоночнику.
«Зов. От Вернона. Чего ему надо? Мы же расстались пару часов назад».
Гадливо поморщившись, Грогган развеял панораму и принял вызов.
Появившийся в светящемся окне архимаг выглядел очень злым и очень обеспокоенным.
— Говори, — сказал слуга Тринерона.
— У нас неприятности, — сквозь зубы просипел Вернон.
Усмехнувшись, Грогган спросил:
— Какие у нас, — он сделал ударение на этих словах, — могут быть неприятности? О чём ты, дружок?
— Кое-кто заявился в мою башню. Навёл здесь хаос, — глаза архимага сверкнули от злости. — Нижние этажи выжжены. Те, что выше, разгромлены. Двадцать два адепта мертвы. Ещё восемь пропали без следа. Пятнадцать раненых. А в своём кабинете я обнаружил вот что, — Вернон сместился в сторону и расширил угол обзора окна.
Глазам слуги Тринерона предстала комната, интерьер которой он когда-то довольно высоко оценил. Сейчас от него ничего не осталось. На полу в разных местах лежало три трупа, ещё один был пригвождён к стене, ещё один, обезглавленный, — к потолку. Почти вся мебель превратилась в щепки, щедро политые кровью. Уцелел один лишь массивный рабочий стол, на нём лежал шестой труп, вскрытый от горла до пупка. Его внутренности лежали рядом, разложенные в обратном порядке. Сердце среди них отсутствовало, присмотревшись, Грогган обнаружил его в глотке несчастного, прижатое наполовину оторванной челюстью.
На стене напротив двери, где ранее висел портрет Вернона, теперь красовался наскоро намалёванный кровью знак вопроса.
Слуга Тринерона нахмурился.
— Кто это сделал? — Он и так знал, но всё же решил уточнить.
— Сам догадаешься? — Вернон снова появился в зоне видимости. — Выжившие обрисовали его как высокого, крепкого мужчину лет тридцати пяти с сединой в волосах.
— Энормис.
— Да. Ублюдок! Как он только осмелился?!
— Успокойся, Вернон. Почему тебе ничего не сообщили?
Лицо архимага посерело ещё сильнее.
— Он накрыл всю башню куполом, который не пропускал даже мух. Эфир тоже был перекрыт. Так говорят выжившие. Подозреваю, что восемь пропавших попытались уйти Эфирной Тропой, но при столкновении с преградой их порвало вместе с вакуумным пузырём.
— Он хорошо продумал нападение. Интересно, откуда у него столько сил? Чародею восемнадцатой ступени не справиться с двумя сотнями магов.
— С тремя сотнями, считая учеников. Дело в том, что основная масса разбежалась от него, как куры от лисицы. Тех, что оказали сопротивление, он вывел из строя, за остальными не гнался. Видимо, целенаправленно шёл именно сюда, чтобы продемонстрировать свои художественные способности. Но всё равно, один против полусотни опытных чародеев — как это возможно?
— Он точно был один?
— Выжившие говорят, что один. Ты бы их видел! Некоторые до сих пор не понимают, что живы, хотя он ушёл почти сутки назад! И ещё сутки он хозяйничал здесь. Пока мы с тобой готовили огненную эссенцию, он гулял по моей башне!
— Долго. Чем он мог заниматься целые сутки?
Архимаг стиснул зубы:
— Не знаю, может, думал, как получше украсить мой кабинет кишками моих же подчинённых? Знаешь, кто этот парень? — Он ткнул пальцем в сторону стола. — Мацхи, адепт, с помощью которого я отслеживал девчонку ренегата. Он жил в потайной комнате, спрятанный от всяческих посягательств, но этот Энормис нашёл его и вот что сделал. Как тебе послание, а? Кого он выпотрошит, чтобы отомстить за гнома?
— Не надо так волноваться, Вернон. Здесь явно какой-то трюк. Он просто не способен на такое.
— А я буду волноваться, потому что больше не чувствую себя в безопасности! — голос архимага охрип. — И с чего ты взял, что он не способен? Знаешь, что ещё он сделал? Уничтожил прибор! Мы больше не можем даже приблизительно отследить его перемещения! И вообще ничьи перемещения! На восстановление уйдёт несколько месяцев. В это время он сможет сколько угодно кромсать на части моих людей и меня тоже, а мы его даже убить не можем. И что, по-твоему, означает этот знак? А я скажу тебе, что. Он означает: «Ну, и что ты мне сделаешь?»
— Заткнись. — голос Гроггана лязгнул, точно наковальня, в которую ударил молот.
Вернон, бурно дыша, закрыл рот и засопел. Слуга Тринерона все ещё не отказывался от варианта с трюком, хотя понимал, что такое маловероятно. Нельзя так недооценивать противника. Энормис действительно не так прост, как казалось. Он пытается запугать, деморализовать врага. Пусть Гроггана подобные зрелища давно уже не впечатляли, но зато они впечатлили Вернона и его людей. Так что, можно сказать, ученик Мага заработал первое в этой игре очко.