— Нет. — Не буду скрывать, что в тот момент я выдыхаю с облегчением. И в ответ получаю смачный смех и полные веселья глаза.
— Тогда ни черта не понимаю. Если он нормальный, почему так себя ведет?
— Потому что твоей маленькой брюнетистой головке не дано это понять. Ты не его типаж. Более того, он очень разборчив в этом плане. А чикуля типа тебя, вся в коже с шипами, грудью навыкат и глазами полными кромешной наглости — точно не тот вариант, что ему необходим.
— Не подталкивай меня к вопросу о том, кто же его вариант.
— И не пытался. Я и без того тебе расскажу. Сделаю доброе дело для своего друга, ибо очередной подкат его только взбесит, а потерять Леху на еще пару недель не хочу. Слишком он нужен нам всем.
— Меньше текста.
— Не твоя фраза, — посмеивается тот, но продолжает: — Ему нравятся рыжие.
Мимо. Надо же. Цвет волос мой, не для него. Какая досада.
— Коротко стриженые, часто и вовсе под мальчика, — продолжает тот кромсать мое представление о вкусах Лёши. — Низкого роста, любящие джинсы и простые белые футболки, желательно не слишком облегающие. Аккуратные черты лица, минимум косметики, скромный характер.
— Еще скажи: отличницу, умеющую потрясающе готовить и хер его берущую исключительно вилкой. Обязательно девственно чистую, даже в мыслях о сексе не помышлявшую, но ему-таки отдавшуюся, — не выдерживаю я все-таки. Поясню. Описывает он запредельно несуществующую девушку. Вылизанную и идеальную. Скучную, как по мне. На таких реагируют обычно разве что неудачники или же с заниженной самооценкой ребята. Не всегда, знаю, но в большинстве своем я права.
— Ты почти угадала.
— Таких баб не существует.
— Редкость, но они есть. Как бриллианты среди фианитов вроде тебя.
В ответ мне остается лишь фыркнуть. Фианитом я себя не считаю. Более того, о том, что я не дурна собой, мягко сказано, знаю. Фигура отличная. От природы узкая кость, но довольно женственные бедра. Занятия пилатесом, бодифлексом и фитнесом плюс относительно правильное питание, держат в тонусе мышцы и поддерживают нужные мне рельефы в порядке. Длинные выкрашенные в черный цвет волосы, всегда вовремя получавшие свой уход, и лицо вполне себе гармоничное. Никто и никогда не жаловался, да и вообще проблем с мужским полом не существовало. Точнее они были не из-за внешности. Об этом я уже упоминала. Ну да, люблю я кожу носить. И возможно, большинство моей одежды почти открыто вульгарно. И что? Разве не любят раскрепощенность почти на грани? Любят. Всегда любили.
Думаю, не удивлю, сказав, что я ухожу оттуда после его отъезда и «милым» разговором с его другом.
========== 3 ==========
Определенный сдвиг вперед или же назад, даже не знаю, происходит только спустя две недели нашего постоянного недообщения.
Я с завидным постоянством упорно навязывала ему идею меня подвести, а он однотипно и одинаково холодно отказывал. В компании была пара моментов, когда он отвечал на мои косвенные вопросы, касавшиеся его или же не только его. Абстрактные, неважные мысли, совершенно дебильные темы.
Забавно, что, несмотря на то, что Корень назвал меня фианитом, он упрямо пытался пойти со мной на контакт, а если откровенно, то не только он. Намеки сыпались, как из рога изобилия, и будь я не столь увлечена другим, уже бы клюнула на одно из богатых предложений его друзей. Обещали мне и феерический секс, и прекрасные отношения, и великолепные подарки. И подкупить, и задобрить, и умаслить — на все были горазды. А меня не брало.
Нечасто со мной случалось, что я оставалась без интима на хотя бы пару недель. И тут не в неутолимости или чем-то подобном дело. Просто здоровое физиологическое желание. Снятие напряжения и прекрасно сказывающуяся на состоянии здоровья процедура, скажем так.
А тут… и варианты есть, а хотелось добиться неприступного. Смешно.
Так вот… о сдвигах.
Был день рождения у Корня, как-никак тридцатник бил по голове разговорчивому ослу. Ухрюкались все, кто только был горазд. Я же, сделав вид, что пью шампанское, пила банально виноградный сок. До изжоги его налакалась, но зато осталось от всех в тайне, что я как стеклышко. Вера естественно за столько-то времени не смолчала о том, как на меня действует капля алкоголя, как на лошадь никотин, блин. Правда, не убивает полностью, ограничивается мозгом.
Выпил и он.
Не скажу, что был он пьян. Внешне вообще ничего не читалось. Лишь глаза были чуть более мягкие, чем обычно. Не было в них столько металла. И мне впервые удалось с ним поговорить относительно неплохо, если считать пару фраз полноценным диалогом…
— Расскажи мне о себе, — заезженной пластинкой луплю самые обычные и раздражающие вопросы ему в лоб. Мне в самом деле интересно. И надо же поддерживать плюс ко всему — видимость моей недальновидности и мнимой глупости. Мужики, они такие — относительно умных особ боятся.
— Конкретизируй вопрос.
— Ладно. Сколько тебе лет? Откуда сам? Про любимый цвет спрашивать не стану.
— Мне было тридцать два месяца назад.
— В начале апреля день рождения? — удивляюсь неподдельно. У меня третьего числа тот самый праздник, правда мне исполнилось двадцать четыре.
— Именно, четвертого числа. Любимый цвет красный.
Еще один маленький шок. Для того, кто одевается в выдержанные тона, преимущественного темные. И очень редко проскальзывает что-то вроде белого или же пастельного. И тут на тебе, красный. Это наталкивает на мысль, что он не так уж прост и холоден сам по себе.
— Занятное дело. При внешней отмороженности, тебе нравится не какой-то, а именно красный цвет. Нестыковка, — предельно натурально ухмыляюсь. Я ведь как бы слегка пьяна.
— Ты меня не знаешь.
— Верно. Но цвет страсти точно не под твою натуру, — смеяться дурочкой тупо, но я это делаю. Быть собой не получается с ним. Была бы я собой, разговор бы не состоялся совсем.
— Как скользко и нелепо ты пытаешься.
Вы думаете, он хотя бы улыбнулся? Нет. Я не видела ни разу его улыбки. Только глаза менялись изредка. И сейчас он смотрит как-то слегка задумчиво и оценивающе. Наверное.
— Пытаюсь что?
— Тебе виднее, что именно.
— Тебе тридцать, — фыркнула я.
— И?
— А разговаривать не научился нормально. Так что же я пытаюсь?
— Проблемы со слухом?
«Проблемы с головой у тебя…» — очень хочется ответить что-то подобное. Потому как другой просто пояснил бы, ну, или сказал, что думает по этому поводу, но не он.
— Никаких. К твоему сожалению, — улыбаться желания нет. Потому искусственная гримаса отражается на лице.
— К счастью. Повторять не люблю.
— Почему ты один?
— Я не один, — быстрый и уверенный ответ снова. Следом выпивает прямо с горлышка пару глотков виски. Удивительно то, что он отвечает сразу. Без задумчивости. Будто первое, что пришло в голову, слетает с языка.
— Я не о друзьях.
— Снова нелепая попытка влезть в мою постель.
— Ты до противного прямолинеен. Бесишь.
— А ты не в моем вкусе. Слишком высокая. Слишком длинные волосы. Слишком темные. Слишком притягиваешь взгляд. Бесишь, — словно передразнивая, отвечает.
— И твой?
— И мой.
— И?
— И все.
Вот такой «длинный», но на удивление информативный разговор у нас выходит. Быть может, мне бы удалось услышать еще хоть пару крох информации, если бы нас бесцеремонно не прервали. А сделал это никто иной, как Корень.
— Я у тебя ее украду, брат?
— Она вся твоя, — делает едва заметный акцент на слове «вся», ему-то пофигу, а мне… Мне становится почти противно.
Но если вы решили, что меня это все охладило, то нет. Мой интерес к нему не угасает, и, кажется, он возрастает в геометрической прогрессии, очень быстро и пугающе. Вот так странно. Чем сильнее он отталкивает, тем ближе мне хочется быть.
***
Только вот Вера моя так и не остыла и холила да лелеяла мысль о том, что Лёша станет ее. Крутилась она перед ним знатно. И если я наглая и почти прямо говорила, что и как, то она юлила. На словах вся неприступная и ни за что не преподносящая сама себя, а на деле готова была ковриком к его ногам лечь. Мерзкое зрелище. А может… я просто ревновала, трудно сказать.
Но с ней он вел себя мягче. Отвечал ей чаще. Но смотрел куда реже.
Понять поведение его было крайне сложно. Ему как бы было плевать с высокой колокольни на меня и мои попытки, но с другой стороны, дала бы руку на отсечение, он ждал моего следующего шага. Пусть даже с банальным интересом, а не нуждой. Но ждал.
И как оказалось, не зря.
Как оно было, в самом деле, я не помню. Потому расскажу ситуацию со слов Корня и Веры. И если ей я хоть и доверяю, но она способна недюжинно приукрасить, а ему это, вроде, ни к чему.
Произошло то самое спустя три дня. Страсти по поводу празднования не поутихли, народ твердо решил, что только запоем надо подобное отмечать. Потому не сложно догадаться, что залить пару капель сумели и в меня по итогу. Не отвертелась.
И мозги взяли отпуск.
Хотя компания и была средневозрастная, большинству или перевалило за тридцать, или же они были к этому близки, играть они решили на пьяную голову, не поверите во что. В старую добрую бутылочку.
Размусоливать, кто с кем, сколько раз и зачем, не стану. Да и не интересно это ни мне, ни вам.
Бутылочка попалась с характером. Она упорно вертелась, не желая пересекать меня с Лёшей. По словам, я целовала и Корня, и Веру, и какого-то парня, что всегда сидел в углу и громко чиркал зажигалкой, что довольно раздражающе. И, вроде, бармена даже целовала. А до него дошел черед только под конец игры, а точнее наш поцелуй ее завершил вовсе.
Жаль, что я не помню. И даже немного обидно, потому как описывают это зрелище очень красиво.
Так вот. Бутылочка смилостивилась и показала на него.
Лицо по-прежнему никакое. Руки раскинуты на спинке дивана по обе стороны. Ноги немного раздвинуты. Всем своим видом он показывал, что ждал. То ли моих действий, то ли, как ни странно, этой ситуации. Удивит ли вас, если я скажу, что он не предпринял ничего? Не думаю. Он сидел. Смотрел. Но даже пальцем не шелохнул.
Зато я шелохнула не только пальцем. А, кажется, всем телом… И не раз.
В изрядном подпитии, хотя и выпила я от силы пару бокалов игристого вина, я смело шагнула к нему и уселась верхом. «Как шлюха», — прокомментировала, рассказывая, Вера.
Уселась поудобнее, прошлась руками по груди, обтянутой тонкой однотонной, темно-фиолетовой футболкой. Залезла под ту совершенно наглым образом, задрала аж до шеи и ухватилась за нее. «Вцепилась как клещ в него», — со слов Корня. Прижалась своей выпирающей из кожаного топа грудью, к его голой. И поцеловала. Вера сказала, что я его «засосала». Корень же выдал, что-то вроде: «Изрядно вылизала бедному мужику рот».
Я же знаю, как я целую. Потому уверена, что поцелуй был глубоким, уж точно не нежным и скорее всего крышесносно-страстным. Ведь отрицать глупо тот факт, что его я хотела.
Целовала его, плавно покачиваясь на коленях. Елозила по нему своим телом, а он… Он сидел и позволял это делать, даже не дотронувшись до меня пальцем. Просто не сопротивлялся моему напору. Хотя, со слов рассказывающих, отвечал мне.
Продолжалось это безумие около получаса. Почему я его там на месте не раздела окончательно и не трахнула, не знаю. Завожусь обычно быстро, иногда даже слишком. Ну, а сидя на таком парне, должна была кончить от одной лишь прелюдии. А может, так и вышло… Мне не узнать.
Но смысл в том, что после истечения срока он просто сказал: «Встань». Вера утверждает, что слышала именно это.
Вот так сухо, как и всегда, не спихнул правда, не скривился.
Зато Корень убеждает, что Лёша просто сказал мне свалить с его колен. И после этого я ушла. Забрала сумку, ключи и прочее, не попрощавшись ни с кем.
Ту ночь я помню, лишь начиная с момента принятия ледяного душа дома. Когда стояла и не понимала, что за обида бьет по мозгам. Откуда столько мерзости внутри и почему так хочется драть себя мочалкой, безумно сильно, оставляя красноватые следы на слегка загорелой коже.
По итогу же оказалось вот от чего…
========== 4 ==========
В бар я ходить перестала. И не из-за случившегося.
Во-первых, неплохо так простыла, с вытекающими в виде литров соплей и температуры.
Во-вторых, приехала старшая сестра, с которой мы вместе работаем в маленьком кафе, которое своими силами открыли, впахивая на жирного урода — начальника булочной напротив нашего дома, долбанных четыре года. Это было невероятно сложно, нам пришлось долго и упорно упрашивать отца, чтобы тот взял кредит на себя, а мы бы выплачивали от доходов. Плюс надо было найти дешевое место, сделать ремонт… и, слава богу, все получилось. Даже лучше, чем мы мечтали.
Кафе называлось типично, просто «Кофейня». У нас был ассортимент капкейков, мы делали панкейки, пекли печенье и вафли. Варили хороший кофе, какао и большое количество разных чаев. В общем, сладости и горячее пойло — наши деньги.
Болезнь не преграда работе — так всегда говорил отец, к такому же привыкли мы. Потому никто не удивился, увидев меня за прилавком, с распухшим носом и слезящимися глазами. Чихала я, как прилежная девочка, в платочек, туда же сопливила. Глотала литрами чай и жрала, скривившись, лимон. А еще злилась на матушку-судьбу, что именно в этот не прекрасный день, спустя почти неделю после моего последнего визита в бар, я его встретила. В своем кафе. В строгом черном костюме. И едва не рухнула замертво.
Логично, что я его не узнала. Привыкшая видеть в косухе, темных футболках почти в обтяг и его варварской обуви. Пусть и не обвешивался он цепями, как гирляндами, и не были руки в печатках с черепами, но костюм? Это огромное слишком и так не вписывалось в мое представление о нем. Совсем.
Но я слукавлю, если не скажу, что ему чертовски шло. Идеальная посадка костюма, когда штаны сидят, как литые, и кажется, еще вот самую малость, и были бы малы, а так… весьма отличный вид его роскошной пятой точки. Никаких галстуков и не дай бог уродливых бабочек. Просто тонкая белоснежная рубашка, расстегнутая на первые две-три пуговицы. И пиджак. Обычный кожаный ремень. Но он буквально пах деньгами.
Лишь рассмотрев как следует, оценив каждый миллиметр, я уткнулась в лицо и остолбенела.
Меня-то он узнал. Пусть я и была без кожи привычной. В обычных джинсах и майке. Как знала, блин. Не с распущенными волосами, а с высоким хвостом. И почти без макияжа, зато вся в соплях.
Он узнал, и мне даже показалось, что глаза его улыбались. Лицо же… как и всегда. Никак.
Зал я не обслуживаю. Хотя какой там зал, так, пара несчастных столиков с красивенькими маленькими вазочками и сухими цветами. Подошла к нему моя сестра. Рыжая. Низкая. Стриженная коротко. В таких же, как у меня, джинсах, но в чуть более скромной майке. Без тупой надписи «Улыбнись, если хочешь меня». Без макияжа, в узких скромных очках для зрения.
И я смотрела на его слегка заинтересованный взгляд в ее сторону. Я видела, что ему, похоже, и правда нравятся такие девушки. И злилась на себя, стоя за кассой. Ревновала. Хлюпала носом и убеждала, что подступающие слезы из-за простуды, но никак не от обиды на чертову жизнь-злодейку.
Свой кофе пил он не в пример долго. Задумчиво пялился в окно на не слишком-то и красивый вид. Обычная дорога. Типичные дома. Но он смотрел туда. Ни разу не повернувшись в мою сторону, а я ждала. После аккуратно поставил чашку на блюдечко и подошел к кассе расплатиться. Хотя мог положить деньги на стол и уйти.
И когда он стоял напротив. Когда я вцепилась неосознанно в его руку, держащую деньги. Когда грела свои ледяные пальцы в его горячей ладони, поняла, что симпатия переросла во влюбленность. Страшную. Болезненную. Высасывающую душу влюбленность.
Руку он не забирал, ни слова не проронил, просто стоял и смотрел этими прожигающими насквозь глазами. Может, пять минут, может, десять, но стоял, пока я не очухалась и , закашлявшись, как курилка со стажем, стала его рассчитывать.
Потом уже, ночью, дома, одна в смятой постели я вспоминала каждое мгновение того момента, с садистским удовольствием издевалась над собой и травила себе душу этим взглядом. Это было сложно. Безумно сложно осознавать, что влипла, не имея ни малейшего шанса на хороший конец. И вместе не быть это точно, потому как сама видела его реакцию на свою же сестру. И вдруг опротивели мне мои черные волосы, показались слишком длинными и одежда вся уродливой, а я неудачницей.