Лазарь с Резаном - нормальные русские люди. С ощущением общности, солидарности, с уважением к вятшим, с авторитетом старших, братством всех православных во христе. Они не могут, не воспитано в них - ожидать подлянки от каждого. От каждого "своего" - особенно.
"Мы ж среди своих!". То-то и страшно.
-- Ты, кудлатый. Поднимай задницу, ковыляй сюда.
Затащил приглянувшегося мне разбойничка в дровяной склад, закрыл двери, поставил скрюченного чудака поудобнее и... Нет, не то, что вы подумали, представили и вообразили. Просто спросил.
Да, людишки - "лихие". Причём дальние - Волжские. Такого... диверсифицированного типа. Чуток разбоя, чуток торговли, чуток охоты. Лазали за Волгой, вели кое-какие дела с упомянутом соседом Лазаря. Прошлый год для многих на Волге был неудачен - война. Попросились к своему контрагенту на постой. А тот подкинул им службу. У Лазаря.
Дальше начинаются непонятки невнятные: мужик явно врёт, говорить о конкретных делах не хочет. Эх, нет со мной Ноготка! Самому поковыряться...? Я у Ноготка, как-то между прочим, кое-чего поднабрался. Но - невместно. Не должен "вятший" - смерду самолично шкуру драть да кости щепить. И опять же: у меня прогрессорство стынет! Этногенез выкипает! Надо, надо всегда брать Ноготка с собой. В русских землях без палача - как без рук.
Вечерком засиделись допоздна: с Николаем по списочку - ещё разок, по подаркам - ещё разок, с Лазарем, чуть оклемавшимся - по делам кое-каким его подробненько.
Однако, дело к полуночи, пора и честь знать. Завтра - день будет, завтра - докуём.
-- Господине, тебе девку посветить в опочивальне - какую слать? Толстую или тощую?
-- Не надо Цыба, сама проводи. Заодно и расскажешь - как вам тут живётся.
Она свечку несёт. Показывает, где в тереме чего. Привела, лампадку перед иконой запалила, свечку прилепила, покрывало с постели откинула и к двери. Замерла и стоит, глаз не поднимает.
-- Цыба, я гляжу у вас свечки-то восковые, да воск худой. Почём берёте-то?
-- Это... берём... да...
И начинает раздёргивать платок. Потом вздёргивает подол и снимает платье. Так это... все три одёжки - рывком ворохом. Глянула по сторонам, кинула комом на лавку.
-- Господине. Ванечка. Заскучала я по тебе, истомилася...
Я как-то... на этот счёт... не задумывался. Денёк сегодня... из запредельных. Я, конечно, парнишечка крепенький, "мышь белая, генномодифицированная". Но у такой же "мышки" под топором походить... Однако ж - хороша! За последний год - чуть пополнела, налилась. И ведь знает, забавница, как встать, как глянуть. Так и замерла. Ну что сказать - зрелище приятное. Свечка, и вправду - дрянь. Огонёк пляшет. Но от этого даже лучше: динамика игры света на обнажённом красивом женском теле... И ножки очень даже...
-- Дозволь, господине, тебя ублажить-порадовать. А вот кафтанчик твой сюда положим, чтобы не смялся, не испачкался, а сапожки твои... э-эх!... снялся... а другой... а вот поставим аккуратненько... а поясочек твой... где ж тут?... А вона... И рубашечку уберём-снимем, потом политую, солнцем гретую, пылью припорошенную... О! Вижу-чувствую, не забыл мил дружочек своей подруженьки... о как разгорелося... да затвердилося... А давай окошечко приоткроем да воздуха свежего впустим... а давай я сюда на лавочку - коленочками... тебе как? Вот и славненько... Я тут пошумлю-покричу малость... Тебе - не в упрек, себе - в удовольствие... О! А! О-о-о! Хорошо! Хорошо-то как! За весь год - первый мужик нормальный! Хоть один - от души пашет, не кривым сучком ковыряется! ...бёт, а не дразнится! Ох, глубоко! Ох, достал! Ещё! Ещё, Ванечка! Ещё миленький! Ой, славно! Ой хорош уд мужа доброго, не огрызок недовыросший! Сильнее! Лишь с тобой с одним - по-настоящему! Не детва сопливая да гоноровая, муж могучий да искусный! Ох и мастер же ты Ваня! Мастер-мастерище - здорово ...ище! Ай! Ой! У-у-у! Ещё-ещё-ещё! Ай! Ай! У-ё-ё-ё-й...! Уф.
Ну и текст она гонит! Несколько... просветительский. Мне, конечно, лестно, но как-то...
-- Цыба, я чего-то не понял: кто тут кого...?
-- Сейчас, гоподине. Только окошко закрою. Ну вот, теперь хоть режь, хоть бей - во дворе не услышат. Коль ты меня поял - мне бесчестия нет.
Так. Что-то я от "Святой Руси" отвык. Как-то мне... другая связка между этими понятиями казалась...
-- Господине, ты велел мне в опочивальне посветить. Ну и вот... по обычаю... как с дедов-прадедов заведено...
***
Быстренько закапываюсь в дебри местного и сиюминутного "эжоповского языка" и вспоминаю. Наш, великий, могучий, всепогодный и вездесуйный. Именно его: русский язык.
"Ублажить" - в смысле оказания сексуальной услуги - понятно. "Греть постель" - слышал. Есть и ещё ряд иносказательных выражений близкого смысла. Типа: "взбить перину", "потереть спинку" или "посветить в опочивальне".
***
То-то Лазарь с лица свалился, в смысле: спал, когда я велел Цыбе мне посветить.
-- Так ты б не ходила.
-- Как это?! Это ж хозяину дома - прямое бесчестие! Что у него - служанки своевольничают. А уж после сегодняшнего... Он же не возразил! Стало быть - согласен. Стало быть - его воля.
***
Во, блин. Скажи - бесчестие, промолчи - аналогично. После сегодняшнего инцидента, когда я ему публично жизнь спас... Хотя, чисто между нами - я же сам конфликт и спровоцировал. Можно ж было мягче всё сделать.
Лазарю нынче отказать мне хоть в чём - прямая и явная неблагодарность. А это - точно "потеря лица". Бесчестие. Помимо яркого осознания собственной глупости, никчёмности и к делу непригодности.
Опять же - святорусский обычай. Лазарь за старину - держится. По "Закону Рускаму" жить стремится.
По традиции хозяин обязан предоставить гостю "постельную грелку". Причём, статус гостя в глазах хозяина сложным образом накладывается на иерархию женщин в усадьбе. Личные предпочтения гостя, всякие там внешности, физические, моральные, возрастные подробности "грелки"... учитываются, конечно. Но очень вторично. И срабатывают - нелинейно.
Типа: в одном доме нашёл в постели "квашню расползшуюся" - честь великая: "самая у нас толстая баба!". Толстая - значит красивая. В другом доме такое же - оскорбление: старуху корявую, никому ненадобную, бросили. "На - и утрись".
Отказываться нельзя - позор. "Не стоит". Слаб гость, не годен.
По сути: обязаловка. Изволь, гостюшка дорогой, делом доказать своё жеребячество. Оно же - мужество, оно же - правоспособность и боеготовность.
-- Доктор! У меня беда: не встаёт.
-- (Доктор в панике): А кого вы здесь, в моём кабинете, собрались...?!
Здесь - паники не возникает, здесь все "с младых ногтей" знают - "всех!". Однозначно. "Как с дедов прадедов заведено бысть есть".
Допускается освобождение по возрасту. Но здесь столько не живут. По ранению, по болезни, по пьянству до состояния общей неподвижности. Усталость от похода воспринимается как отговорка и сопровождается немедленным встречным вопросом:
-- А в баньку?
Ссылки на церковные запреты и каноны воспринимаются как странность, манерничанье и приводят к отчуждению - "не наш человек". А уж указание на моральные устои, типа: у меня своя законная есть - как оскорбление.
-- Ты чего, считаешь, что у нас ничего приличного не найдётся?! Возгордился немерено! Смотри - за гордыню-то господь наказует!
***
Цыба шустро влезла в своё трёхслойное платье и принялась заматывать платок.
-- Ты бы сказала. Ну, типа: не в настроении, устала, голова болит или просто...
-- Ежели бы ты меня отсюда так выпустил, не огуленую - мне бесчестие. Побрезговал, де.
***
Это обязалово с другой стороны.
Выбранная хозяином или хозяйкой, в больших домах - старшим слугой, женщина должна качественно обслужить клиента. Не - "абы как", а с восторгом и удовольствием. Отсутствие в русском боярском доме качественной шлюхи воспринимается как бедность, запустение боярского рода. Не многим менее, чем отсутствие породистых жеребцов на конюшне или изукрашенного оружия на стенах парадных комнат.
Особая тема в "русском гостеприимстве": из каких пришлют?
Времена, когда в постель гостя, более-менее добровольно, отправляли всех подряд, начиная с хозяйки дома, с приходом христианства... несколько отодвинулись. Не прекратились, конечно. Эпизоды из похождений Григория Распутина, например, тому свидетельства. В русской поздней классике есть милый рассказ о переживаниях молодого столичного ревизора-карьериста, которого совратила губернаторша. И он, как честный человек, смущённо закрыл глаза на наблюдаемое в губернии воровство и казнокрадство её супруга. Ломая, таким понятием "чести" - собственный, столь желанный ему, карьерный рост. Вопросы измены государевой присяге и службе, торжества беззакония, как и мысли об обнищании соотечественников в данной губернии - даже не возникают.
Но оттенок массовости, обычности, даже - обязательности - осеменения хозяйки каждым гостем - утрачен. В отличие от, например, нынешних обычаев моих лесных племён от Стрелки до Чукотки.
Однако не-члены семьи хозяина, не - "чады", но - "домочадцы", как вольные, так и невольные - вполне в группе "подстилаемых".
Если же к отношениям гость-хозяин добавляются отношения начальник-подчинённый, то ограничений и вовсе нет. Тут уж "ублажить" - общественный подвиг.
Кстати, и в 19 веке - сходно:
"Что гусей было перерезано, что кур да баранов приедено, яичниц-глазуний настряпано, что девок да молодок к лекарю да к стряпчему было посылано, что исправнику денег было переплачено!".
Исконно-посконный русский обычай: дача взятки женским телом. Неоднократно, группой, по предварительному сговору, с целью оказания давления на исполнение правосудия. В общем ряду кур, баранов, яишниц, но - дешевле денег.
***
-- Понял. Ты пошла - потому что он ничего не сказал. Ты дала - потому что сюда пришла. Так. А зачем ты этот... представление с криками в окошко устроила?
-- Позлить миленького захотелось. А то он много об себе понимать начал. К просьбам моим невнимателен. А теперь... вся дворня наслышана. Что у меня и получше мужички бывают. Я ж для тебя все кусты свои сбрила. Мой-то так этого не любит! Колко ему, вишь ты! А теперь... хоть зубами поскрипи, а выше головы не прыгнешь.
Связочка интимной брижки с "выше головы"... Образно у нас народ разговаривает. Так и отмахивается. То - образАми, то - Образами.
-- Цыба, ты и говорить стала по иному, прежде-то помалкивала, а ныне так это напевно.
-- Лазарю нравится. Когда с приговором.
С чем?! А, факеншит, это мне "приговор" - вердикт, а им - присказка.
-- Ну, коли уж так, то вот тебе мой приговор: снимай платье, да ложись в постель.
Вот теперь узнаю свою давнюю наложницу: молчит и смотрит. Смотрит насторожено.
-- Что глядишь? Сама раздразнила, само покричала. Давай-давай. А то я с устатку - не распробовал. Серия вторая - крики страсти и вопли восторга. Те же, но от души и без расчёта. Или тебе со мной... "ничего личного - только бизнес"?
Вторая серия прошла несколько спокойнее. Хотя душник мы открыли, и зрители... виноват - слушатели восприняли. Увы, без аплодисментов и криков "бис!".
Через несколько лет другая женщина в другом городе сходно стояла на коленках на лавке перед открытом душником. И старательно оглашала окрестности страстными воплями. Я подсказывал её уместные, по моему мнению, реплики, вспоминая и крики страсти Аннушки в Смоленске, и вот эти откровения Цыбы. Дополняя и расцвечивая текст оборотами, особенно актуальными для конкретных места, времени и персонажей.
Не скажу, чтобы амплуа "суфлёр-любовник" манило меня. Хотя аудитория той светлой снежной ночь - была многочисленная, мужская и благодарная. Чего не сделаешь для нашего народа русского: пара тысяч мужей добрых сохранили, от сих криков, стонов и воплей женских, здоровье и жизни свои. Ибо, малость, в разум вошли.
Потом Цыба, несколько утомлённо, рассказывала об их житье-бытье в Боголюбово.
Разница с отчётом самого Лазаря... получилась выразительная.
Досталось ребятам немелко. Вся здешняя "комьюнити" поделилась на две части: просто враждебных и враждебных приторно. Лазарь прежнего опыта выживания в условиях всеобщего отвращения с презрением и завистью - не имел. Старший сын в боярском доме... кто на такого - толпой плевать осмелится?!
Цыба... у неё сначала были кое-какие иллюзии. Насчёт порядочности боярства, попов, купцов... Чудом жива осталась. Всякий выход за ворота в город превращался в "боевую вылазку". Самого Лазаря цеплять грубо, "в лоб" опасались - князь Андрей благоволит, Резан - мог и ответ дать. Хоть - кулаком, хоть - мечом. Цыбе доставалось хуже всех. Как не крути, а на рынок хозяйке надо ходить регулярно. Тем более - дом пустой, всё надо.
Каждая покупка - обман с оскорблениями. Как в лицо плевали, грязью кидали, щипали да утащить пытались, обсчитывали, вырывали из рук деньги и товары, лаяли и материли... Общине нужна "омега". Для самоутверждения. Сообщество хомнутых сапиенсов - очень гадкое место. И в форме "святорусской" городской общины - тоже.
Прямые её просьбы к Лазарю:
-- Скажи князь Андрею, чтобы наказал обидчиков.
Вызывали крайнее раздражение, обиды:
-- Вот ещё чего! Суждальскому князю делать нечего, кроме как в бабских дрязгах разбираться!
Или:
-- Кем я перед князем выставлюсь, коли об заляпанной юбке служанки дворовой - челом бить заявлюсь?! Честь мою загубить хочешь?!
Цыбе приходилось выворачиваться самой. Как оказалось, девочка "умеет держать удар".
Ей прежде доставалось в родном семействе. Но здесь... Чужие люди, вроде - городские, "культурные", а - как "собаки бешеные". В Пердуновке она несколько расслабилась: у меня чудаки, которые "моим людям" жить мешали - резво бежали трудиться "на кирпичики". Здесь "чудаки" - были массой, народом. Городские люмпены, которые после смерти Боголюбского будут три дня жечь и грабить слободы его мастеров.
Пришлось Цыбе вспомнить и свой злой дом, и новому злу выучиться. Лазарь на торг не пойдёт - не по чести боярину. Резан... у него своих дел выше крыши. А людей - мало, да и те, которые есть...
Многие недостатки, которые я видел в хозяйстве Лазаря, теперь стали объяснимы. Не невнимательностью да бездельностью, а тем мощным, повседневным давлением, прессингом, которое оказывало здешнее общество. "Худые соседи" - со всех сторон.
"Да, фрукты тут очень душистые,
На пляжах вода бирюзовая,
Песок золотой, небо чистое,
И только соседи - ху...вые".
Губерман, применительно к нашей ситуации в Боголюбово, неправ везде. Кроме последней строчки.
Что, однако, приводит к логическому выводу в очень российской традиции и в моём личном ощущении правильности:
"И что обещаю единственно,
Участки земли двух-метровые,
К чему так стремятся воинственно,
Получат соседи ху...вые".
Мне это была ещё одна наука. До той поры я строил приходящих людей вокруг себя. В Пердуновке, на Стрелке. К о мне пришедших мыл, брил, лечил, уму-разуму учил. Теперь же стало видно, что и в других местах, куда люди мои пришли, надобно местных промывать да клизмовать. Телесно и душевно. Так от "фильтрации на входе" пришлось переходить к "фильтрации на месте". "Мобильная вошебойка комплексного типа". Стало понятно, что методы, уже очевидно необходимые ниже Стрелки, не менее, хоть и чуть иначе, необходимы и выше Стрелки. И вообще везде, где обретаются популяции хомнутых сапиенсов.