— Не все, — согласился Карлайл.
— Так что не может быть бога, безумного настолько, чтобы Эдвард или кто-либо другой могли приписать ему вычеркивание всех вампиров из списка вступающих в загробную жизнь, — сказала я. — Если же божество так делает, то оно может с той же легкостью лишить вас загробной жизни за неправильный цвет носков. Вы не можете принимать решения на основе подобных утверждений, даже если они истинны.
— Для того, кто не считает себя религиозным, ты слишком легко готова признать истинность религиозных постулатов, — заметил Карлайл.
— Я тут недавно узнала, что вампиры существуют на самом деле, — отметила я. — Это заставило меня пересмотреть свои взгляды насчет сверхъестественных явлений, и с тех пор я стараюсь быть поосторожнее с категоричными оценками. В любом случае, силам природы не нужны причины для своих действий, — продолжила я, — так что вполне возможно, что существует какой-то жестокий и бессмысленный закон, который не позволяет вампирам достичь загробной жизни, даже если она существует. Но проблема здесь в том, что такая гипотеза не дает вам возможности выводить что-либо из мотивов закона природы — узнать, как он работает, можно только наблюдая за его работой. Я не думаю, что Элис может видеть, как души отлетают и направляются к своему последнему пристанищу? — предположила я.
— Не может, — подтвердил Карлайл.
— Эдвард не может читать мысли умерших? Джаспер не может узнать настроение трупа? Никто из Вольтури или еще кого-нибудь не имеет эмпирических данных о том, что происходит с людьми или вампирами, когда они умирают?
Карлайл помотал головой. Он был хорошим слушателем — вставлял замечания, когда они были нужны, а остальное время не мешал мне размышлять вслух.
— Видел ли кто-нибудь когда-нибудь, как кто-то утверждал, что способен доказать наличие загробной жизни, и что вампирам она недоступна? — снова осведомилась я. Карлайл снова помотал головой.
— Тогда остается всего несколько вариантов, согласующихся с потерей вампирами загробной жизни, — сказала я. — Божество, которое занимается сортировкой душ и очень не любит вампиров, и в своей антипатии действует столь непостижимо, что нет возможности понять его мышление и увериться, что сумеешь задобрить его своими действиями. Или это закон природы, который запрещает вампирам иметь загробную жизнь, действие которого никто не наблюдал, вследствие чего у нас нет причины верить, что он существует. Я что-либо упустила? — спросила я.
— Нет, насколько я могу судить, — ответил Карлайл.
— И ни один из этих вариантов не является веской причиной, чтобы мне не становится вампиром, — подытожила я. — В любом случае, у нас просто нет данных. Бог, если таковой существует, либо действует по разумным причинам, которые наш разум может принять, или непостижим настолько, что мы не знаем, как можем ему угодить. Загробная жизнь, управляемая законом природы, если таковой существует, может как признавать, так и не признавать вампиров — как, собственно, и людей — здесь вообще ничего определенного сказать нельзя. Таким образом, нет причин верить, что любого вида загробная жизнь существует, учитывая, что нет наблюдений этого и что вселенная в целом не кажется созданной кем-то безумным. И все это означает, что есть только один критерий, на который я должна опираться в своем решении насчет превращения в вампира — то, как я хочу прожить свою жизнь на Земле с включенными мозгами и незашоренными глазами — человеком или вампиром. И похоже, что я на стороне вампиров, с их бессмертием и сверхспособностями. Есть пара недостатков, но ни один из них не настолько ужасен, чтобы стоило в буквальном смысле умирать, лишь бы избежать его.
Я услышала, как Элис облегченно прокричала из коридора:
— Спасибооо!
Похоже, что мое будущее снова стало стабильным.
— Ты хорошо поразмыслила над этим, — сказал Карлайл.
— По большей части — прямо сейчас, — ответила я. — Очень помогает наличие хорошего слушателя. Обычно я записываю свои мысли, что помогает расставить все по местам, но если я просто перевариваю их в своей голове, они потихоньку изменяются таким образом, что стараются быть приятными в ущерб истинности.
— Рад, что сумел помочь, — эти его слова прозвучали искренне — ему действительно нравилось, что он помог мне, выступив в роли безмолвного слушателя и секретаря для моего мыслительного процесса.
— Да, большое вам спасибо, — живо поблагодарила я. — Теперь я просто должна сообразить, как объяснить это Эдварду, чтобы он не мог уклониться от темы или продолжать жаловаться на то, что я хочу стать вампиром. Хотя, я полагаю, он слышал весь наш разговор, если только не покинул дом и не находился в этот момент за границей действия своих способностей.
Карлайл кивнул.
— Не верится мне, что он уходил, — сказал он.
— Думаю, я пойду к нему. Еще раз спасибо, — сказала я с теплой улыбкой.
И я вышла из кабинета и пошла к лестнице, чтобы выяснить мнение Эдварда по поводу всего этого.
*
Я на цыпочках спустилась по трем первым ступенькам, с глупой надеждой подкрасться к Эдварду и застать его врасплох, чтобы увидеть его реакцию до того, как он меня заметит, прежде чем поняла идиотизм затеи — я не могла ходить настолько тихо, чтобы он не смог меня услышать. Так что дальше я пошла нормально, и, когда увидела на первом этаже Эдварда, обнаружила, что в подкрадывании не было смысла. Он не приложил никаких усилий, чтобы скрыть свою реакцию — вся его поза кричала о напряжении. Его руки обхватывали голову, а локти стояли на столе. Я не видела его лицо, но могла предположить, что оно явно выражает недовольство.
— Эдвард? — шепнула я.
— Привет, Белла, — сказал он еле слышно. Я дошла до конца лестницы и стала прямо перед ним. Когда я придвинула себе стул, он прошептал: — Тебя не переубедить, да?
— Если я что-то упускаю или где-то делаю неправильный вывод, скажи мне, — ответила я, — понимаю, в существовании вампира есть недостатки, но… если ты не выкинул какой-то значительный объем данных из того, что рассказывал мне о вампирах… ни один из этих недостатков не выглядит настолько существенным, чтобы умереть только для того, чтобы его избежать. И точно так же дело обстоит с тем, чтобы остаться человеком. Ты это знаешь.
— Ладно, но ведь нет нужды торопиться, — сказал он. Скорее всего, его либо убедил наш разговор с Карлайлом, либо он решил, что я слишком крепка в своих убеждениях, чтобы спорить с ними. — Ты можешь подождать. Закончить школу, поступить в колледж.
— В чем смысл делать это человеком? — спросила я. Я видела недостатки его предложения: если я буду слишком долго ждать обращения, то в конце концов рядом с Эдвардом буду выглядеть женщиной, падкой на молоденьких мальчиков, учитывая, что он был обращен в 17 лет и до сих пор выглядит на этот возраст. Некоторые причины смерти Элис не может заранее предсказать или оградить меня от них — например, маньяк с нестабильной психикой или типа того. Мои воспоминания и опыт, которые я накоплю за то время, пока не стану вампиром, будут постепенно забываться (или даже, учитывая пример амнезии Элис, они могут вообще пропасть). Вольтури могут узнать обо мне и, раздраженные моим статусом осведомленного о вампирах человека, силой обратить меня в неподходящий момент.
Удивительно, но Эдвард не отклонил вопрос и не стал давать туманный ответ.
— Время, — ответил он. — Возможно, тебе удастся вернуться в школу после трех летних месяцев на адаптацию — но может случиться так, что нет. А слово “нет” подразумевает ситуацию, когда мы обнаруживаем, что ты кого-то убила, так что торопиться здесь вряд ли разумно. В частности, тебе придется избегать членов своей семьи. Даже после того, как мы убедимся, что людям безопасно находится рядом с тобой, изменения будут слишком заметны. Ты будешь выглядеть по-другому, двигаться по-другому, не захочешь есть человеческую еду или выходить на солнце — все это люди, которые хорошо тебя знают, подметят с легкостью. Если кто-либо будет чересчур любопытен, достаточно для того, чтобы что-то раскопать, нам придется обратить и его, хочет он того или нет, или же прятать от Вольтури, причем очень хорошо, чтобы они не убили его — непрактично, как ты должна понимать.
— Это все? — спросила я, когда решила, что он закончил.
— Это причины, которые ты можешь счесть вескими, — ответил он.
Я нахмурилась — нехороший знак, если учитывать, какие причины сам Эдвард считал стоящими упоминания или не стоящими его — но не стала дольше на него давить.
— Ладно, — сказала я. — Тогда как тебе такой распорядок по времени? Ты и я объявим всем, что мы встречаемся, — может быть, завтра я расскажу Джессике, а она потом — всей школе. Мы закончим этот год как самая образцовая, тошнотворно-неразлучная парочка во вселенной.
Я закрыла глаза, мысленно рисуя, как должен развиваться сценарий дальше, и продолжила:
— Мы рассказываем, что ваша семья собирается перебраться на лето в Европу, и я еду с вами. Карлайл уже выглядит подозрительно юным для заявляемого им возраста — вряд ли вы планируете оставаться здесь дольше; думаю, что вы собираетесь разделиться, когда закончите школу. Мы могли бы на самом деле поехать в Европу или куда-либо еще, в зависимости от того, насколько любопытным покажется нам Чарли и как вероятно, что нам придется доказывать наши слова — скорее всего, Чарли будет нашей самой большой проблемой, поскольку он интересуется моей жизнью и имеет возможности для выяснения всех обстоятельств. Как только мы прибываем туда, куда собирались, ты обращаешь меня и я начинаю адаптацию — если кто-то спросит меня в эти три дня, то я “заболела”.
— Я могу поддерживать контакты со своей семьей по электронной почте и телефону. Возможно, получится найти вебкамеру с плохим качеством изображения и использовать ее в комнате с плохим освещением, чтобы родные не заметили, что я внезапно изменила цвет кожи и глаз. Тогда я сообщу им, что мы убежали, чтобы тайно пожениться и теперь собираемся на целый год отправиться в супер-долгое свадебное путешествие. Этого должно хватить, поскольку Элис видела меня с глазами новорожденного вампира рядом с людьми, и при этом я не пила их кровь. Потом я поступлю в колледж в таком месте, куда моим родителям будет трудно добраться, возможно в Австралии (если нужно, подделаем документы об окончании старшей школы), и продолжу общение с родителями через электронные средства связи. Мы будем посылать фотографии, где нас будет трудно разглядеть и/или где мы подредактируем изображения так, чтобы я выглядела нормально, и мы оба выглядели бы на свой возраст.
Я открыла глаза. На лице Эдварда была смесь из удивления, надежды и отчаяния.
— Ну? — сказала я.
— Ты собираешься рассказать всей школе, что мы пара? — спросил он.
— Если я собираюсь пройти обращение, это все равно в конце концов произойдет, — ответила я. — И это придаст правдоподобности всей истории. Не могу же я рассказать Джессике все подробности, если хочу, чтобы она осталась жива.
— Интересно, что ты так заинтересована стать вампиром сама, но не хочешь изменить всех известных тебе людей, — с хитрецой сказал Эдвард.
— Это не так, — ответила я. — Было бы замечательно, если бы Джессика, Анжела, Чарли, Рене и все прочие могли бы жить вечно. Но мне нужно предупредить их заранее, с чем это все связано, чтобы быть последовательной. Я не могу заранее быть уверенной, что они согласятся со мной. А если я им расскажу, и они не захотят стать вампирами, то их придется прятать от Вольтури вечно, или же и меня и их убьют за разглашение тайны. Я бы тогда рисковала своей жизнью, чтобы заставить кого-то выбирать между преждевременной смертью или потенциально нежелательной жизнью вампира. Есть ли у меня на это право?
Эдвард кивнул, разочарованный, что найденная им трещина в моей логике оказалась мнимой.
— Скорее всего, Элис видела, что сама идея стать вампиром мне понравится, и поэтому все мне рассказала, — сказала я, оправдываясь. — И думаю, что было бы хорошо потратить время на рассмотрение того, сможет ли она проверить возможные реакции нескольких любимых людей, хотя я уже могу предположить, что мои родители откажутся. Однако я также подозреваю, что если бы ваш ковен внезапно утроился в размерах, Вольтури бы расценили это как своего рода попытку захвата власти. Я определенно не хочу, чтобы они считали нас своими соперниками или типа того. Так что это в любом случае было бы небезопасно делать.
(Я не хотела, чтобы Вольтури думали, что я пытаюсь захватить власть. Возможно, у меня и будут такие планы — но, похоже, они в качестве наказания обычно уничтожали виновного и крайне тщательно следили за секретностью. И Эдвард не был защищен от способностей Аро, их телепата — а я могла иметь такую защиту. Любые подобные планы, которые я могу разработать должны оставаться в безопасности в моей голове, начальные шаги прятаться под другими явными причинами, пока они не будут готовы претвориться в жизнь.)
— Осталась только одна причина, которой я не знаю, — сказала я, — и которая может иметь прямое отношение к делу — это проблема Розали, о которой ты упоминал. Как думаешь, поделится ли она со мной или позволит тебе рассказать?
— Возможно, — сказал Эдвард с надеждой. — Я пойду поговорю с ней.
Он вскочил с места и исчез, взбежав вверх по ступенькам.
========== Глава 8: Будущее ==========
Эдварда не было примерно минут пятнадцать, и я провела это время, записывая разработанный план с некоторыми незначительными улучшениями. Я знала, что Эдвард сможет запомнить все до мельчайшей детали, но я не хотела консультироваться с ним каждый раз, когда что-нибудь забуду.
Я как раз набрасывала на полях блокнота примерный список возможных мест назначения в Европе и не только, когда Розали и Эдвард спустились по лестнице. Она выглядела недовольной, но в целом мирно настроенной, Эдвард же тщательно сохранял нейтральное выражение лица. Он остановился у подножия лестницы, посмотрел, как она подходит ко мне и пошел обратно — предположительно из-за мысли кого-то из них, что разговор будет достаточно личным. Высокие каблуки Розали цокали по паркету, пока она шла ко мне и усаживалась рядом.
— Если верить Эдварду, он не рассказывал тебе, что привело к… этому, — мягко сказала Розали, показав на свое совершенное белое лицо. Я кивнула. — Это не очень хорошая история, — предупредила она, — и счастливого конца у нее нет. Я постараюсь по возможности сократить ее.
На дворе стоял 1933 год, времена Великой Депрессии. Розали было восемнадцать, и она жила в Рочестере с родителями и двумя братьями. Она была прекрасна. Даже будучи человеком, она обладала совершенной красотой. Депрессия не сильно коснулась ее семьи — ее отец работал в банке и был защищен от финансовых неурядиц, поэтому у Розали было достаточно возможностей, чтобы просто бродить по городу в замечательных нарядах, и считать, что все бедные люди, которых она встречала, сами виноваты, что попали в такое положение. Она рассказывала о своей жизни так, словно это была настоящая сказка — она была прекрасной, счастливой принцессой, у которой были свои желания, и она имела все основания верить, что они сбудутся. Соответственно, в один прекрасный день сын нанимателя ее отца начал за ней ухаживать. Она продолжала рассказ, подробно описывая суету при планировании шумной свадьбы и его привычку посылать ей по букету роз каждый день, так что ее дом был переполнен ими, а от нее всегда исходил аромат лепестков роз.
Только один раз Розали позавидовала кому-то: ее подруга, которая вышла замуж совсем юной, в семнадцать лет, уже через год родила ребенка — прелестного мальчика с милыми ямочками на щечках и темными кудряшками. Они не были защищены от экономических трудностей так же хорошо, как семья Розали. Родители Розали никогда бы не подумали позволить ей выйти замуж за плотника, как это сделала ее подруга, хотя сын банкира им вполне подошел. Но подруга Розали была счастлива в браке и у нее был прелестный ребенок. Так что Розали тешила себя мысленными картинами своих собственных светловолосых детей, которые должны были скоро появиться, играющих на газоне вокруг ее дома.
Рассказ Розали казался загодя отрепетированным, как будто она тщательно обдумала все детали, и то, как она будет их описывать, с какой интонацией и какие слова при этом подбирать. Все казалось зыбким и далеким, то ли воспоминанием, то ли заученным наизусть рассказом.