Ее день: уморительно смешной. Сценка, разыгранная с блестящей партнершей, Лией Ахеджаковой: предприятие по добыванию мужчин. Люди изображены загипнотизированными, мертвыми. Две "красавицы, умницы" (и вправду!) заглядывают в кабинет: выпишите нам мужчин. Мужчин нет, зайдите попозже. Ладно. "Ля-ля, ля-ля, мы дети..." И пошли враскачку, глазки устремив в небо, пошли, милые, куда глазки глядят: в Галактику, в гипнотический транс.
А рядом, у них под боком, вы не поверите... два мужика! Бумажки пишут: организуйте, мол, нам знакомство с женщинами. Нет, это не Меньшов - это... Петроний!
С Володей все ясно. Тут просто нужно смотреть. Правда, и про-смотреть можно: в сцене в квартире Володи-дипломата все время маячит фигурка, статуэтка на письменном столе: модель статуи Христа Спасителя в Рио-де-Жанейро. Фигура с распростертыми крестообразно руками. Для пишущего эти строки эта фигурка и стала ключом к религиозно-символическим пластам фильма. Все время мучила мысль: к чему тут крест? Кто тут распят на кресте? Не просто же так ее поставили, не для того, чтобы в сотый раз повторить: герой фильма - дипломат!
Теперь ответ на этот вопрос найден, и комментировать очередное крестное мучение героини не нужно. Нужно, однако, подчеркнуть и другую функцию этой фигурки... пророческую! Она служит противоположностью другой, соразмерной ей, модели огромной статуи, фигурки: статуэтки премии "Оскар" (а сама статуя, оригинал, - расположена по диагонали через Американский континент по отношению к Лос-Анжелесу, Голливуду; на берегу противоположного океана). Здесь - распростертые руки, там - руки, сложенные на рукоятке опущенного вертикально вниз меча. В кадре словно бы явственно произнесено: фильму светит "Оскар"! В буквальном значении слова "светит": фигурка - на фоне полузадернутой шторы, сквозь щель которой проходит свет заходящего солнца (Лос-Анжелес - на закате, на западном побережье Америки). Премия "Оскар" - это не просто торжество кинорежиссера В.Меньшова, или, допустим, "советского киноискусства". Это - мировое торжество всей русской культуры, продемонстрировавшей свои созидательные возможности в условиях удушающего тоталитарного строя.
Гордость художника за свое произведение смягчается самоиронией. В следующем эпизоде: героиня сама себе покупает цветы. Она дома. "Варвара жарит кур..." "Тсс!.." И - снова: головой в подушку, рыдает. Будильник: стрела времени.
* * *
Но мы пропустили еще один эпизод. Вырвавшись из объятий Володи, героиня попадает... в лифт. Лифт, как мы знаем, - адский. Тем более для нее: нам показали, дали услышать, как громыхали за дверью квартиры закрывающиеся дверцы лифта, на котором уехала кошмарная теща, терзавшая их души звонками. Два грешника, скрывшись ото всех средь бела дня, торопливо, воровато, как сын Николая на балконе, предающиеся своим невеселым утехам. И... посланец из ада, пришедший по их души, напоминающий о своих правах. На этот раз повезло: двери преисподней захлопываются; посланец вновь низвергается в ад.
Вот в этом-то лифте едет теперь Катерина. Теряет последние силы, опускается... в преисподнюю. Едет не одна. Перед нею, спиной к ней, стоит некто седовласый. Без всякого на то внешнего повода оборачивается, спрашивает: "Вам плохо?" Тот же вопрос, который звучал двадцать лет назад во время телевизионной пытки в цеху, и на который героиня тогда, отвечая утвердительно, так самозабвенно врала.
Видна бородка незнакомца, подстриженная, тоже седая. Теперь героине нет нужды никого ни в чем убеждать. В забытьи, она отвечает не столько самому старику, сколько услышанному ею откуда-то голосу: "Да, мне плохо", - слова звучат со сдавленным грудным стоном.. Затылок прислонен к стенке лифта. К дереву, ко Кресту. "Отче! почто Ты меня оставил..."
Встреча человека с Богом. Выстрадала, заслужила. Как Иов - завоевала свое право обратиться прямо к Нему, в верховную, так сказать, инстанцию. Собственно, этот "лифт" - и была та желанная и страшная "комната", в которую так и не решились войти персонажи фильма Тарковского.
* * *
И появляется в фильме... посланец Небес. Ангел. Материализовался в нашей действительности, раздобыл одежонку: плащ какой-то с монашеским капюшоном. Ботинки нечищеные не любит: наверное, они напоминают ему чьи-то копыта? (Ботинки - в земле, копыта - от слова "копать".) Обзавелся работой, "легендой": была, мол, жена, ушла потому-то и потому-то. Друзьями обзавелся. Друзья - настоящие, то есть не только в том смысле, что преданные, но и - реальные, земные, не сотканные из воздуха, как иные персонажи романа Булгакова.
Появляется - с самоваром. Подхватил где-то перепуганную старушку, самовар - и в вагон к Катерине. Самовар - "шипящий змей" (такую квалификацию он получил от набожных людей при своем появлении на Руси в XVII веке!): змееобразная природа Ангелов, Херувимов известна из Библии. В то же время - очевидный, бесспорный символ домашнего уюта, который герой несет (буквально, в руках несет!) Катерине.
Чудеса все же творит. Старушку-то, "прикрытие" свое нужно куда-то девать! А Катерина ждать не будет, спешит домой. И - не успела она из вокзала выйти - доставил старушку по назначению, поймал такси и - в самый последний, нужный момент эффектно подкатил к ней. Так же эффектно, в нужный момент он появится, ниоткуда подскочит к Катерине, когда она с сумками будет подходить к подъезду после работы. Уверять будет, шутник, что ждал три часа!
Действительно... шутник: в фильме "Кавказская пленница" - прямо произносится это слово, и произносится - именно в необходимом контексте. "Что грузите?" - "Да вот, невесту украли". - "Бе-е-е-е!" - "Шутник! Будешь жарить шашлык из этой невеста - не забудь меня пригласить!" Гоша: объявляет на кухне Катерину своей невестой и - тут же приглашает их: "В воскресенье, за город, на шашлык!"
"Он кто?" - изумленно спрашивает Александра. - "Слесарь", - поперхнувшись, отвечает Катерина. Похлопать по спине; сходный жест: похлопать по плечу, одобрить выбор! Над профессией Гоши иронизируют в фильме Э.Рязанова "Гараж": "Ваша профессия слесарь?" - спрашивает осоловевшая от разгульной жизни профессорская дочка - лощеного сына какого-то чинуши. "Ну, это чересчур!" - отвечает ей персонаж И.Костолевского, и отвечает... репликой из того же фильма. В сцене у здания МХАТа на Тверском бульваре, во время возвращения с битвы герой А.Баталова рассказывает о себе и комментирует свой рассказ: "Какой-то я чересчур положительный получаюсь".
"Шашлык из невеста"... Тут уж, действительно, не "консервы", как на давно позабытой пирушке в "высотке": нам показывают большие, сочные куски настоящего мяса, нанизанные на вертел. Именно в этой сцене реализуется один из упомянутых нами цветовых символов: красные аксессуары осенней одежды Александры - параллель к красному галстуку замученного пионера двадцатилетней давности. Кстати, где он теперь?! Неужто действительно сгинул со света, принял мученическую смерть, как маленький герой "Иванова детства"?.. А быть может - он где-то здесь, в этой самой компании друзей слесаря-Ангела?
Кроваво-красный шарф, повязанный на голову, стекающий на плечи, на грудь. Перед нами - компания убийц. Со всей откровенностью эта психологическая коллизия показана у Тарковского в "Зеркале": столкновение городского человека с необходимостью собственными руками убить живое существо себе в пищу. "В городе-то битую птицу едите!" А тут - нужно убить самой, отрубить голову петушку: известный элемент ведьминского ритуала; потом нам показывают на лице героини - отражение смерти: становится... "ведьмой", женщиной, ведающей не только про рождение, но и про смерть.
И теперь - перед нами люди, убивающие, пожирающие живые существа. Но делающие это, по-крайней мере, чисто, благоговейно. Не закрывающие стыдливо глаза, как будто в ангельском неведении, но совершающие свое жертвоприношение открыто и целомудренно. "Мы уходим подальше от всех", - рассказывает Гоша еще в поезде. Но над ними - раскрытые, распростертые небеса, которым все видно. И рядом, в компании этих убийц, в их кругу восседает Бог - огромная черная собака, - благословляющий их жертву.
Метафора повторяется. Мельком, на две секунды мы видим возлежащего (буквально: возлежащего, как на древних пиршествах) Меньшова: создателя, "Бога" этого фильма...
* * *
И звучит песня. Негромкая песня-диалог на стихи Юрия Левитанского - словно бы противостоит упруго, горласто выкрикиваемым стихам А.Вознесенского в первой части, стихам, не допускающим себе никакого возражения, никакой ответной реплики. В.Турбин в своей статье 1964 года, посвященной раннему Вознесенскому, утверждал, что стихи Вознесенского нельзя мыслить как... монолог. Они предполагают обязательно хоровое исполнение; это - выкрики из толпы разнообразных лиц - как бы ярмарочных вестников, глашатаев молвы. На наш взгляд - это... только видимость "хорового исполнения", на самом деле выкрики толпы - это и есть самый настоящий, безудержный, ничем не смущающийся мо-но-лог. Стараются - друг друга перекричать; заранее отвергают какую-либо иную точку зрения, кроме своей.
Стихи, услышанные нами в первой части фильма - победные стихи. "По параболе... Кругаля... На Яву с Суматрой..." И ведь действительно - "кругаля", и действительно - "по параболе": тут уж ни с чем не поспоришь. Именно в этих вслух звучащих стихах реализуется тот образ радио, о котором мы говорили и который, наряду с телевидением, присутствует в фильме.
Еще одна запись в неопубликованном дневнике Турбина. Критик задается вопросом: как можно определить... радио? - Радио преимущественно связано с победой: очередной победой в "строительстве социализма", с военной победой - победами, о которых сообщается, провозглашается по радио. И хотя стихи, звучащие в сцене пикника, демонстративно противопоставлены радио-стихам Вознесенского, радио здесь все-таки... есть: имя и фамилия поэта почти совпадают с именем знаменитого диктора, голос которого явился радио-символом войны, победы в этой войне: Юрия Левитана. И выбор поэта был, конечно же, продуман: сцена знаменует жизненную победу героини. Победу окончательную и... бесповоротную?
* * *
Снова завод, снова грохот цехов, и не в первый раз мы замечаем: крутится вокруг вновь назначенного директора завода Екатерины Тихомировой какой-то невысокий, сухощавый, чернявый человек с умным лицом. Видно, ее зам. Льстит, вопросительно посматривая на реакцию: "Строги, но справедливы". Словом, самый настоящий и откровенный: чорт. И героиня - терпеливо сносит его присутствие, не прогоняет его, не стремится от него избавиться всеми правдами и неправдами; умудренная жизненным опытом, она понимает: присутствие поблизости чорта, тем более при ее нынешней должности, - неизбежность. Не он, так другой.
Это он толкал ее в шахту лифта, ведущую в преисподнюю, это он душил ее безысходностью ее положения. Вот и теперь: вопросительный, засматривающий взгляд этого чорта - не просто проверка реакции на лесть, поиск слабого места. Он нутром чует счастье, привалившее героине, он видит его отблеск у нее на лице. "Я любовников счастливых узнаю по их глазам..." А этот отблеск счастья человеческого - для него больнее самого адского пламени.
И начинается битва Неба и ада, Бога и дьявола. Дьявол делает контрход: спешит в телецентр, изымает оттуда телеоператора... Родиона и ставит его, как свершившийся факт, перед героиней. Верховный покровитель атеистов с лукавым прищуром, одобрительно смотрит на них со стены. "Работа адова будет сделана!" И делается уже.
Больше всего мне нравится спокойная ирония, с которой повзрослевшая героиня обходится с силами зла. Она понимает неизбежность присутствия чорта. Но понимает она и другое: "С нами Бог, и никто же на ны!" Мы видели, как она насмешливо напомнила "Рудику" про его "детективный" конфуз с отдыхом в Сочи. Любопытно: между этой сценой и сценой телефонного звонка Родиона, предварившей встречу на бульваре, влюбленные, Катя и Гоша сидят... уставившись в телевизор. Телевизор - пустой (его второпях включили, убрав постель перед приходом Александры), только звучит известная песня. Родион - пустое место в их жизни, никто. Не в его власти разрушить их любовный союз.