— Разве вы мусульмане? — спросил он удивленно.
— Воистину так, — кивнула девушка, аккуратно оправляя одеяло и подушку, — но что вас удивило, мой сид?
Блад попытался подобрать слова, но неожиданно понял, что не знает, что сказать.
— А ваши соплеменники, сеньорита, — спросил он в ответ, — они тоже поклонники Магомета?
— Вы говорите странные слова, сид, — мягко произнесла Амайрани Гонсалес, — всем, кто хоть немного знаком с нашей верой, известно, что мы не возводим богом человека. Посему Мухаммед чтим нами лишь как Пророк Господа. Сам же Всевышний не имеет сотоварищей, и не равен Ему никто, — подняв к потолку пальчик, с детской важностью заключила она.
Блад вздохнул. Он никогда не был особенно религиозен, и сейчас вдруг понял, что кем бы ни были эти люди, приютившие и лечившие его, ему все равно, какова их вера. Алехандро Гонсалес благороден и отважен, а его сестра, без сомнений, прекраснейшая из девушек, когда-либо виденных Питером Бладом. Сердце его заныло, вновь напоминая об Арабелле и о той жизни, что он прожил рядом с ней. Чтобы заглушить некстати всплывшее воспоминание, он повернулся к Левассёру. Тот смешивал какие-то травы и настои у маленького столика, привинченного к полу.
— А вы… тоже мусульманин?
— Нет, Пьер, я христианин… во всяком случае, номинально, — Левассёр рассмеялся. — Я не слишком-то верю в богов и дьяволов. Как по мне, то Бог и Дьявол живут в душе и сердце каждого человека, и только от человека зависит, кому дать волю.
— Тут я с вами полностью согласен, — слабо улыбнулся Питер, чувствуя вдруг накатившую усталость и слабость. — Мисс Гонсалес, прошу вас, дайте воды.
Девушка поспешно наполнила кружку и поднесла её к губам Блада.
— Отдохните, вам нельзя вставать, — нежно сказала она, отирая ладонью пот с его лба. — С вами побудет Лив… сид Левассёр. Я пока вынуждена оставить вас.
Она взглянула на Левассёра с выражением, которое даже опытный в нюансах людских отношений Питер не смог распознать.
— Конечно, мадемуазель, — кивнул француз, повернувшись так, чтобы видеть дверь. Блад не мог разглядеть его лица, но почему-то ощутил неприязнь, и то была не личная неприязнь, а нечто, чего сам Питер не мог понять.
— Капитан Гонсалес возит свою сестру на корабле? — спросил он, стараясь заглушить вспыхнувший где-то внутри гнев.
— Это корабль Амайрани, — ответил Левассёр, закончив смешивать мазь, и повернулся теперь к кровати. — Она владелица корабля и квартирмейстер при своем брате.
Он откинул одеяло и осторожно принялся отнимать от раны присохшую примочку. Делал он это так искусно, что Блад почти не почувствовал боли.
— Вы неплохой лекарь, — заметил он, когда Левассёр, промыв рану от пули, принялся накладывать мазь и свежую повязку. — Где-то обучались?
— В Сорбонне, — последовал ответ. — Осторожнее, не дергайтесь.
Блад вытянулся, глядя на француза из-под опущенных ресниц. Как ни странно, при всей схожести здешнего Левассёра с тем, кого он знал и когда-то убил своей рукой, в нём не было жестокости, порочности и мерзости его двойника. Напротив, благородство, искренняя теплота и дружеское участие могли тронуть самое черствое сердце. Кроме того, в нём чувствовалась та глубокая душевная чистота, которой и тени не было в негодяе, некогда павшем от руки Блада. Такого Левассёра было трудно принять, но Питер все же ощущал, как в сердце его исподволь проникает глубокая симпатия к этому человеку, та симпатия, из которой обычно рождается дружба.
— Теперь поспите, — сказал француз, закончив перевязку и укрывая Блада одеялом, — вам необходим отдых. Если что-то понадобится, скажите мне.
С этими словами он отошел к подвешенному в углу каюты матросскому гамаку и ловко забрался в него. Блад слабо улыбнулся. Нуаж была права, здесь не следовало верить себе, своим чувствам, ушам, даже глазам. Он смотрел на задремавшего Левассёра, чей профиль живо вызвал в памяти лики римских и греческих богов. В голову почему-то пришло, что трудно будет девушкам устоять перед таким вот полубогом с благородным сердцем. Даже безжалостный головорез и негодяй из его мира вызывал восхищение женщин, а этот, чистый, неустрашимый, благородный, с лицом и телом ангела мог бы внушить чувства даже такой красавице, как Амайрани Гонсалес. С этими грустными почему-то мыслями Питер провалился в глубокий непробудный сон.
========== Глава 4 ==========
На пятый день нахождения на “Фатиме” Питер Блад не выдержал постельного режима. Левассёр вернулся на свой корабль, а мисс Амайрани пока ещё весьма смущала его. Вернее, смущали странные мысли и чувства, овладевавшие им при виде девушки. Так или иначе, но, почувствовав себя лучше, Блад улучил минуту, когда его прекрасная тюремщица отсутствовала, оделся и вышел на палубу. Слабость все ещё не отпускала, но от свежего ветра голова пошла кругом, и тело наполнилось бодростью. Присев на бухту канатов, он принялся наблюдать за работой матросов — зрелище, вновь вызвавшее в его душе давно уснувшую страсть к морю. Он наслаждался соленым запахом бриза, звуками простой матросской песни, долетавшей с бака, мягким покачиванием палубы. Но вскоре внимание его привлекло нечто другое.
Из небольшой надстройки над каютой капитана вышла женщина. Лицо и тело её были плотно укутаны искрящейся темной с золотом тканью. Сопровождавшие незнакомку девушки в просторных шелковых одеждах и с закрытыми лицами, стали по обе стороны от неё. В руках одной из них была маленькая шкатулочка, другая держала круглый пуф, который подала своей госпоже, как только та сошла на палубу.
Движимый любопытством в той же мере, что и вежливостью, Блад поднялся с места и подошел выразить почтение даме. Служанки при виде его тут же отступили, почтительно сложив руки на груди, а их госпожа ответила на поклон Питера Блада прикосновением изящной ручки к груди, губам и лбу, как это делали мавры и берберийцы. Блад, поприветствовав даму, хотел было отойти, но она окликнула его на хорошем французском языке, хотя было заметно по излишней старательности, что язык этот ей не родной.
— Погодите, месье, не уходите так скоро. Вы же здесь гость, как и я?
— Да, — кивнул Питер Блад, — я имею честь пользоваться гостеприимством капитана Гонсалеса.
— Как ваше имя, месье? Какого вы дома?
— Ваш вопрос мне не совсем понятен, — признался Блад, — я чужой здесь, в этих морях и на этих землях. Меня зовут Пьер Ле Сан, к вашим услугам.
— Адела Сантьяго и Васкес, — женщина чуть наклонила голову, сверкнув подведенными сурьмой очами. — Странное имя. Я слышала его, но вы совсем не кажетесь мне жестоким чудовищем, каким описывают его владельца.
Питер Блад вздохнул:
— Волей судьбы я обладаю внешностью и именем того человека, но его нет больше в живых. Об этом вы можете спросить капитана Гонсалеса или его сестру.
— Неисповедимы пути Всевышнего, — откликнулась леди Сантьяго и Васкес, — но вы выглядите не очень здоровым, вам нехорошо?
Блад опустил голову, пытаясь справиться с накатившей обморочной слабостью.
— Всё в порядке, сударыня, — пробормотал он, ухватившись за борт.
— Аллах всемогущий, мой сид, вы сошли с ума!
Маленькие сильные руки обхватили его сзади, не позволяя упасть.
— Обопритесь о мое плечо, — говорила Амайрани Гонсалес, крепко обняв Блада за талию, — вы ещё слишком слабы, чтобы покидать каюту.
Она попыталась было вести Блада, но у того подогнулись колени. Голова немилосердно кружилась, и в глазах темнело. Опираясь о плечи девушки, он кое-как дотащился до каюты и почти рухнул на койку. Проклятая слабость всё же одолела его.
— Вот, выпейте это, — мисс Гонсалес поднесла к его губам небольшую склянку с мутным настоем, источавшим резкий полынный аромат.
Питер послушно глотнул и закашлялся — настой был нестерпимо горек.
— Пейте, нужно до конца, — настойчивая рука придерживала его затылок, тогда как второй мисс Гонсалес прижимала склянку к его рту. — Лив сварил этот настой специально для вас, он поможет вам скорее восстановиться и вернуть силы.
Блад снова глотнул, зажмурившись. Казалось, каждая клеточка тела пропиталась этой горечью.
— Теперь лягте и постарайтесь уснуть, — мягко произнесла девушка, осторожно утирая капли пота с его лба.
Блад подчинился. Горечь на языке и в горле медленно превращалась в сладость с каждым глотком воздуха. Он закрыл глаза, сам не заметив, как провалился в сон.
Снадобье Левассёра могло бы мертвого поставить на ноги. Прошло ещё три дня, пока Питер не восстановил силы. Рана его поджила, и он уже мог вполне двигать рукой и даже начал тренироваться в фехтовании.
— Вижу, вам уже куда лучше, — с улыбкой заметил капитан Гонсалес, когда Блад загнал его к самому борту и выбил саблю. — Вы замечательный фехтовальщик, Педро, некоторые ваши приёмы совершенно новы для меня.
Они ещё немного потренировались, затем Блад подошел к борту, глядя на быстро темнеющее небо.
— Похоже, надвигается буря, — заметил он, — было бы неплохо подготовиться.
— Вы правы, — кивнул Гонсалес, вбивая саблю в ножны. — Если вы не хотите возвращаться к себе, то идемте со мной.
— С большим удовольствием, — улыбнулся Питер, которому давно уже осточертела уютная тюрьма.
— Забираешь моего подопечного? — спросила мисс Амайрани с улыбкой, подойдя к мужчинам с двумя дождевиками из просмоленной ткани. — Вот, наденьте это, мой сид, и ты, дорогой братец, соизволь.
— Похоже, одно сердце вы покорили окончательно и бесповоротно, — усмехнулся Гонсалес, когда его сестра ушла в каюту к пассажиркам.
Блад невольно покраснел и отвернулся, чтобы скрыть смятение, овладевшее им.
— Капитан, вижу на горизонте корабль! — донеслось сверху.
Гонсалес вынул из-под дождевика подзорную трубу и, раскрыв её, поднёс к глазу.
— Похоже на купеческий бриг, — задумчиво произнес он, передавая трубу Бладу, — что скажете, Педро?
— Скажу, что не слишком разумно сейчас преследовать его, — Питер отнял трубу от глаза и взглянул на потемневшее небо. — Лучше будет лечь в дрейф и переждать бурю, а уже потом преследовать купца.
— Хорошая мысль, — Гонсалес задумчиво пригладил длинные светлые волосы, — да и купца может потрепать так, что потом легко будет взять его.
Блад молча кивнул, душу его переполняли эмоции. Спустя столько лет он снова стоит на капитанском мостике, пусть и не капитан корабля. Ветер швырял в лицо холодные капли дождя, и сердце его было готово разорваться.
— Я дома… — прошептал он одними губами, с наслаждением понимая, что шепот тонет в вое и хлестких ударах ветра.
Капли дождя смыли слёзы, покатившиеся по щекам.
========== Глава 5 ==========
Спустя два месяца плавания небольшая эскадра, состоявшая из “Фатимы” и “Ла Фудр”, пристала в крупнейшем алжирском порту Аннаба, где на берег сошла леди Адела. Её вместе со свитой сопровождали Левассёр и капитан Гонсалес, которым она была обязана жизнью, а также Амайрани Гонсалес. Бладу пришлось остаться на корабле: его, вернее, его отвратительного двойника слишком хорошо знали на этом побережье.
Питер угрюмо смотрел вслед уходящим и размышлял, как было бы хорошо хотя бы ненадолго отправиться в город. Он устал от плаванья, хотелось пройтись по твердой земле и вдохнуть запах большого города. В отсутствие капитана и Амайрани “Фатима” была под управлением старшего помощника аль Касара, рослого светлоглазого крепыша, одного из лучших воинов, каких встречал Блад. За время плавания они подружились, хотя поначалу аль Касар с недоверием относился к “двойнику чудовища в человеческом облике”, как он назвал Питера Блада этого мира.
Аль Касар, сын арабского нобиля от светлоглазой европейской наложницы, не имел никакого желания безвылазно торчать во дворце своего батюшки, где уже бегало потомство от законной супруги. Кровь его кипела, а душа жаждала приключений, и он ушел с Алехандро Гонсалесом в первый поход. Детьми они играли вместе, и сохранили дружбу на все годы, а теперь их домом стал корабль, а семьей — пиратское братство.
— Не могу я отпустить тебя, — покачал головой аль Касар, — Алехандро мне голову с плеч снимет, если с тобой что-нибудь случится. Да и я себе не прощу, если ты в беду попадешь. Хотя должен признать, в этой одежде ты сам на себя не похож.
Питер Блад взял край небольшой чалмы и закрыл лицо, оставив только глаза. Остальное его одеяние было вполне обычным для здешних берегов. Свободные штаны заправлены в мягкие сафьяновые сапоги, широкий красный кушак обнимал тонкую талию, а белая рубаха со свободными рукавами и красивый кожаный жилет, украшенный металлическими заклепками, довершали весьма привлекательную картину.
— Меня не оставляет беспокойство за них, — признался Блад, — я мог бы проводить их до дома леди Аделы, а потом так же незаметно вернуться.
Аль Касар вздохнул. Хорошо изучив Блада за месяцы плавания, он понимал, что того невозможно удержать. Потому он кивнул, вытащил из-за пояса пистолеты и матросский нож с кожаной рукоятью, к ним присовокупил большой кошель, набитый золотом.
— Вот, держи и береги себя. Туда и обратно — и я ничего не видел.
Питер Блад сжал его плечо и коротко кивнул, затем одним прыжком перемахнул на пристань и смешался с толпой.
Нагнать медленно движущуюся компанию, состоящую из паланкина с девушками и двух джентльменов, было делом нескольких минут. Блад поотстал, не выпуская из поля зрения миниатюрную фигуру в многослойных одеждах. Он вздохнул. За прошедшие два месяца он всеми силами старался не допустить чувств к мисс Амайрани. Он ошибся. Чувство пустило ростки в его сердце в тот миг, когда он увидел её нежное личико, склонившееся над ним. Со временем чувство только росло, сводя с ума. Блад ненавидел себя за него, за то, что предавал память Арабеллы, но ничего не мог поделать с собой.
Жаркое африканское солнце выжигало, казалось, саму душу, но Питер Блад любил его. Давным-давно он бывал в Алжире, и был очарован им. Странный, жестокий и томный мир, способный заставить возненавидеть и влюбиться. Блад был рад снова оказаться здесь, вдохнуть раскаленный воздух, наполненный чуждыми запахами. Он не замечал расстояния и времени, наслаждаясь дорогой.
Неожиданно он налетел на что-то, вернее, что-то налетело на него. Блад едва успел поймать это что-то и поднял вверх. На него взглянули испуганные круглые глаза со смуглой мордашки.
— Отпустите, благородный сид, — заканючил мальчишка, старательно пряча за спину замурзанные руки. — Отпустите, умоляю!
Блад невозмутимо развернул воришку и отобрал собственный кошель с золотом, ловко срезанный с пояса.
— Тихо, — прикрикнул он, сгреб его в охапку и торопливо приблизился к стенам величественного дворца.
Белоснежные мраморные плиты сверкали на солнце, словно снег. Блад успел заметить исчезающую в воротах накидку Амайрани, но что-то заставило его остановиться, и он замер за углом, на расстоянии слышимости от двух рослых стражников.
— Попались птички в клетку, — хохотнул один из них, обращаясь к другому, — а господин ещё думал послать на их поиски своих людей. Теперь уж все будет по его воле.
— А ты-то чему радуешься? — удивился второй стражник, лениво отгоняя мух. — Тебе что за польза с того, что господин станет полноправным хозяином дворца?
— Я не про Ситт Адаль говорю, — первый стражник обнажил в жестокой усмешке желтоватые крепкие зубы, — но эти двое, что пришли с ней… Один из них Искандар Гонсалес, капитан “Фатимы”.
— Тот самый, что убил Салиха? — в голосе второго слышалось удивление.
— Он самый. И я попрошу господина, чтобы дозволил мне участвовать в пытках, — в голосе первого стража звучала неприкрытая злоба. — Надеюсь, он будет умирать медленно. Господин любил Салиха, может, даже больше, чем я. Брат был лучшим из его капитанов.
— Думаешь, он пошлет людей в порт? — второй оперся на алебарду, глядя из-под ладони в белое от жара небо.
— Надеюсь, что да.