- Крыса.
- Брось, Рыс, это кличка. Если бы я знал, что одно оброненное слово станет тебе именем, я бы придумал имя получше.
Я улыбнулась:
- Мне лучше не надо.
- И все-таки?
- Сорс.
- Продолжай.
- Я расскажу с самого-самого начала, так мне будет легче, может быть что-то тебе оружейник и сам успел рассказать, когда вы в столице встретились... Ут-Фубер действительно приказал вывести его в лес и убить, но Аверс без боя не сдался. Он смог выбраться из схватки живым, но был ранен. Не сильно, но крови потерял много, и решил добираться обратно до домика лесничей. Аника его быстро поставила на ноги. А травница из деревни упомянула, что меня ценным трофеем переправляют в столицу. Аверс рассказывал мне потом, когда мы уже были свободны, что если бы перед ним был выбор - отдать все за мою жизнь, он бы отдал. А все, что у него было - это знания... Он бы отдал их и тогда, когда цатты сожгли мастерскую на Побережье, ради жизни своей семьи. Но его не было, а мастер, его тесть, не пожалел ради этого ни жизни сына, ни дочери, ни жизни внуков. Аверс питал любовь только к своему делу, и готов был на все, чтобы добиться знаний, войти в семью, расти в мастерстве. Его брак был больше по расчету, чем по любви, хотя жену свою он ценил - за доброту и терпимость... я рассказываю все это, Сомм, чтобы потом тебе были понятны причины...
Передохнув немного, помолчав, я сказала:
- Лишь с появлением детей он понял, что можно любить кого-то больше кинжалов и стали, больше той науки о металлах, что единственно занимали ум, и привносили в жизнь счастье. Они погибли. Погиб и он, хоть и не умер телом. Все до тех дней... - тут я почувствовала, что щекам становится горячо, и мне неловко смотреть на лекаря. - Когда нас с ним отправили в Шуул... Там, в столице, он тайно собрал представителей гильдии, назвался, доказал кто он есть и предложил продать все, что знает за золото и за молчание о том, что он не погиб. Ты помог ему, Сомм, я помню, как ты приходил в тюрьму перед самым моим беспамятством. Меня утащили в мертвецкую даже раньше последнего дня, живую. Никто не поверил ни на миг, что я смогу выжить от змеиной чумы. Мой приговор свершился над мной прежде, чем королевская петля затянулась на шее. За плату стража обещала молчать, что тело мое унесли, а не захоронено, а другие люди вывели за городские стены так, чтобы никто не прознал, и не искал. До весны мы добрались до Побережья. Под властью цаттов нас бы не трогали - никто бы не знал в лицо ни Крысы, ни Аверса, и мы могли начать жить с иными именами. Это были счастливые месяцы... в одном городке оружейнику удалось найти работу в кузне, я стала цветочницей - мы снимали две комнатки у вдовы, и я занималась ее садиком. И вот, под конец лета... мы шли по торговым рядам, как толпа закричала - кто-то прорывался сквозь нее, и дальше стража расталкивала всех. На открытом месте ратники поймали девчонку, она завизжала, а Аверс вдруг кинулся в их сторону... он дрался один против трех, безоружный, и всем крепко досталось. Стража в итоге схватила и его, и этого ребенка. Я металась, не зная, что думать и что делать... и вдруг расслышала, как девочка кричит "Отец! Отец!". Витты тогда, когда сгорела мастерская, не было даже в городе - ее к себе забрала старая тетка, сестра деда, в селение на несколько дней, чтобы та помогла ей с домом. У старухи болели глаза, она не могла готовить, и ей нужна была та, что проводит до знахаря. Витте тогда было девять лет. Аверс, думая, что все погибли, ушел биться с цаттами, а дочь его, не успевшая увидеть отца, прослышала потом, что он пропал на войне. После смерти тетки, о Витте не было кому позаботится, и она попала в служки на кухне постоялого двора. Как исполнилось тринадцать, так ее определили служанкой в комнаты, а там она приглянулась и хозяину. Он попытался лишь раз, но Вита обварила его кипятком супа и бежала. Стражу позвали быстро, и поймали ее быстро, да на свое счастье, Аверс успел увидеть ее и узнать.
Сомм слушал, не перебивая. Завтрак был почти окончен. Лекарь выпил все принесенное вино. А я не смогла говорить дальше, не сделав себе опять маленькой передышки.
- Их заключили под стражу. Я смогла добиться, чтобы меня пропустили на свидание. Их не разлучали, и я видела глаза Аверса и глаза Витты, когда оба сидели на скамье за решеткой и не могли отцепиться друг от друга. Девочка зареванная, оружейник избитый. Я долго стояла незамеченная, слушая рассказ о ее жизни, и лишь из-за волнения решилась подойти и помешать им. "Это моя Витта..." - впервые видела, чтобы он плакал. И был таким растерянным, словно ребенок. А вот его дочь посерьезнела и стала смотреть на меня сердито и недоуменно.
- Так вы расстались из-за нее? - Не выдержал Сомм.
- Нет. Городской судья приговорил ее к порке плетьми, огромному штрафу, выплатить который не было никакой возможности. А Аверса за противление власти, к тюрьме и работам на местном руднике. На него же, как на признанного отца, ложился долг, и за невозможностью его погасить - еще месяцы каторжной работы. Я не могла этого допустить... я добилась встречи с судьей, и сказала, что я приемная дочь Лаата, что тому, кто меня найдет, положена хорошая награда. И я меняю себя на то, чтобы хозяину постоялого двора выплатили его жалобные, с Аверса и Витты сняли наказание, и больше никто не смел покушаться на свободу этих людей. А про меня, Сомм, знал почти каждый цатт. Я была потерянным сокровищем, о котором многие мечтали. Судья был поражен... В доказательство я написала ему несколько писем на разных языках, назвала много громких имен из знати, обещала, что к отцу он доставит меня без всяких помех, и вся награда будет только его.
- Так и случилось?
- Да, мне дали попрощаться с оружейником. Я все объяснила, обещала, что скоро вернусь, а ему теперь есть о ком позаботиться. Мне самой тогда казалось, что разлука будет не долгой. В городе они оставаться не могли, я сама видела, как их отпускают за ворота... и я видела, каким взглядом оружейник прощался со мной. А вернуться я смогла только сейчас, спустя четыре года. Теперь я снова здесь. Ищу его, а нашла Витту.
- Но почему ты так долго ждала?
- Первосвященник заключил меня под стражу в храме огня.
- И ты сбежала?
- Как только смогла.
- Знаешь, Рыс, оружейник бы сам искал тебя на том берегу, переплыв море, и освободил. Я уверен. Только...
- Только теперь он не мог оставить дочь... ответственность перед ней у Аверса не в пример выше, чем передо мной... а, быть может, он просто забыл обо мне...
- Пойдем, спросим у самой Витты, что с Аверсом. И я голову даю на отсечение, что он, все еще жив.
- Если она увидит меня, она не скажет правды. Она и тогда знала, кто я ее отцу, и ее злость была понятна. Отец забыл о ее матери, и решил жить с какой-то чужой женщиной... Витта ведь узнает меня.
- Я спрошу, а ты послушаешь у двери.
Как бы там ни было, а не вернуться в комнату, не представлялось возможным. И как только мы вошли, то застали Витту бодрствующей. Она, порхая по комнате в моих штанах и рубашке, искала свою одежду.
- Вы кто? Почему я здесь? - Девушка произнесла это требовательно и одновременно боязливо. - И где мои деньги?
- Не переживай, Витта, - сказал Сомм и тут же вернул ей ее монеты, - мы тебя вытащили из реки. Лошадь твоя, к сожалению, погибла.
- Откуда вы знаете мое имя? Кто вы такие?
- Мы друзья Аверса.
- За мной гнались! - К Витте постепенно возвращались воспоминания о случившемся. - Двое!
- Никто за тобой не гнался, это ты нас приняла за угрозу.
Я в их разговор не вступала. Я молча стояла за спиной лекаря, и даже чуть опустила голову, чтобы не так сразу встречать ее и без того нелегкий для меня взгляд.
- Да? - Ей заметно стало от этого легче. Но в этот же миг ее лицо изменилось: - Только учтите, пожалуйста, одно, будьте вы хоть десять раз друзьями моего отца, слушаться я никого не намерена! И... я что-то вас не помню.
Тут она догадалась присмотреться. Но и после этого ничего не последовало. Я осталась неузнанной.
- Мы его друзья еще со службы в Неуке.
- Про Неук я знаю. Где моя одежда?
- Служанка принесет ее сразу, как только она высохнет и ее почистят.
- Мне нужно сейчас! Я не могу задерживаться!
- Витта, - голос Соммнианса превратился просто в елейный и ласковый, - тебе нельзя так горячиться, ты еще не совсем отдохнула. Я лекарь, и я знаю, о чем говорю. Конечно, ты слушаться не намерена, но если нет, то этим же вечером ты рискуешь слечь от жара.
- Меня не остановит даже это!
Витта и впрямь казалась слишком импульсивной, то ли оттого что нервы и силы были на пределе, то ли оттого что характер ее стал таким. Спящей, она создавала впечатление прелестного создания.
- Я должна успеть в Лигго. И должна успеть до того, как меня догонит отец. Я не могу здесь задерживаться!
Значит, он жив... все внутри потеплело от оправданной надежды. Со всего тела упал груз изматывающей тревоги, и даже легче стало дышать. Я улыбнулась, очень сдержанно, все еще стоя у двери.
Витта, глупая девочка, ну кто же признается друзьям отца, что он пытается тебя догнать? Это прямой указ к тому, чтобы задержать тебя, неразумное дитя, до его появления, и до выяснения всех причин твоего бегства...
- А ты что, сбежала от него? - Сомм спросил сразу, без запинки.
- Да. И не думайте чинить мне препятствия!
Витта стояла посреди комнаты и грозно взмахивала ладонями. Вне сомнений, вид растрепанной и сердитой, к тому же не совсем полностью одетой девушки должен был вызывать восхищение. А сама она, казалось, и не замечала, что обстановка может ее смущать.
- Мы и не думаем! Мы тоже едем до Лигго и готовы сопровождать тебя, одной очень небезопасно. Только зачем тебе туда?
- Говорят, что именно сейчас там начинается эпидемия змеиной чумы.
- Миракулум?
- Да.
- Святое небо... зачем тебе он?
- Я должна пройти это испытание!
И комната заполнилась тишиной. Витта, вдруг уставшая от своей пылкости, присела на краешек кровати, и разом вся сникла. Лекарь был прав, что сил ее еще мало, и ночного отдыха для их восстановления, тоже было не достаточно.
- Отец не может это понять... и вы не поймете.
- Отчего же, - осторожно начал лекарь, - нет такого человека, который бы уже не знал, что такое испытание стоит порой жизни.
- Именно. И отец сомневается, что я смогу его пройти и остаться в живых. А если сомневается, значит, не верит, что я человек сильный и достойный. Мне нужно это доказать! Доказать всем! Я не ребенок, которому все еще можно приказывать, я вправе сама решать свою судьбу...
- Конечно.
Сомм налил ей воды, подмешал туда что-то, и дал ей выпить.
- Ты действительно лекарь? - Со слабым сомнением спросила Витта, но лекарство все равно выпила. - Я, правда, немножко устала.
- Тебе нужно снова лечь. Сколько дней ты была в пути?
- Только дней пять...
- Значит, вы живете не так далеко отсюда?
- Да. Но это не важно, я все равно не вернусь.
- Это я уже слышал.
Витта дотянулась до подушки и сунула под нее монеты. Видимо, очень хотелось чувствовать рядом этот символ самостоятельной жизни, и возможности уехать отсюда сразу, как только она пожелает, вне зависимости от нас. Интересно, как далеко она дойдет без лошади?
- Признаться, я давно не видел Аверса и ничего не слышал о нем. Он по-прежнему оружейник, или занялся иным промыслом?
- Да, он держит маленькую мастерскую...
Витта хотела было сказать название города, но предусмотрительно оборвала свой ответ.
- Не женился ли снова?
- Нет!
Какая твердость и какое возмущение. А лекарь повернул ко мне голову. Как больно стали смешиваться противоречивые чувства счастья и несчастья. Аверс жив. И Аверс забыл меня?
Нет... нет, не может этого быть. Эгоистично, жестоко, несправедливо и даже немыслимо ставить ему в вину, что он не пытался меня искать! На кого бы он оставил дочь? Стоило бы презирать Аверса или возненавидеть его, если бы он смог бросить ее в разгар войны... или взять ее с собой на чужой Берег... за такую мысль я сама достойна порицания и презрения.
Мне захотелось поднять руку и надавать себе же пощечин. В наказание.
- А как вас зовут?
- Меня зовут Соммнианс, а ее Крыса.
- К...
Витта распахнула на него глаза, а потом молниеносно перевела взгляд на меня. Ее скулы лихорадочно покраснели, она снова поднялась во весь рост, и ее нежный и тихий голос нервно и гневно запрыгал:
- Крыса... я не запомнила твоего лица, но запомнила на всю жизнь твое мерзкое имя... ты цатт, ты враг... Ты... - ее даже затрясло от ненависти, от слабости, и от страха. - Ты...
Витта хотела сказать еще больше брани, но не хватило решимости. А я поняла, что все те пощечины, которые я сама себе хотела дать, раздала мне она. Одну за другой. Хлестко. Я почувствовала это потому, как стало гореть мое лицо. От отчаянья, что я не могу исправить содеянного, и что я не могу силой воли перечеркнуть свое происхождение. Одно это заставляло Витту переносить на меня чувства, относящиеся ко всем цаттам. К народу, к которому я принадлежу... и не только это.
- Выйди, Рыс. - Жестко попросил Сомм.
Я вышла, едва оторвав от пола ноги. И ушла на конюшню.
Не знаю, каким словами лекарь успокаивал свою ослабленную подопечную. Не знаю, может статься, что он говорил ей такие вещи, которые мне не нужно слышать, чтобы не быть униженной. Или, наоборот, стал защищать меня перед ней.
- Варт... - Я дошла до стойла с моим верным Вартом, и, зайдя внутрь, крепко обняла его за шею. - Мой Варт...
Он всхрапнул. Вокруг пахло лошадиным потом, навозом, сеном, яблоками, затертой седельной кожей и шерстяными попонами. Поцеловав коня в огромную морду, я потрепала его по загривку и снова обняла. Конюший добросовестно исполнял свою работу, но я решила, что лишнее внимание Варту не повредит. Я взяла щетку, еще раз прошлась по гладкой спине, по бокам и ногам лошади, счищая даже самые маленькие комочки глины у копыт. Гребешком расчесала хвост, гриву заплела короткими узелками.
- Все хорошо, Варт. Вот видишь, как удачно мы свернули на постоялый двор, где ты можешь полакомиться. Вдоволь наесться овса и напиться колодезной, а не стоялой воды... Да?
Варт только шевелил губами, да иногда поворачивал в мою сторону голову, косясь на меня одним выпуклым глазом с рыжими ресницами. Прядал ушами.
- Слушаешь? Так знай, что я тебя люблю. И не потому, что ты помог мне добраться до сюда. Ты живое существо, ты верный слуга и друг, Варт.
Отпускало. Я заняла себя делом, я думала о другом, я сосредоточилась только на уходе за лошадью, высказывая признательность и проявляя ласку к животному. Конь также может страдать от мысли, что о нем забыли, стоя в загоне долгими часами, и видя, как распрягает его и приносит еду чужой человек, а не хозяин.
- Она снова спит. - Сомм возник возле стойла, провел рукой по бородке и вздохнул. - Лихорадки ей все равно не миновать, уже начинаются легкие признаки жара.
- Витта заболела?
- Эта болезнь называется юность. Чересчур пылкое сердце.
Я понимающе и непринужденно улыбнулась:
- Пусть высыпается. А когда снова проснется, то нужно позаботиться, чтобы ей принесли хороший сытный обед.
- Я уже распорядился.
Лекарь понаблюдал за тем, как я встряхиваю от соломенной трухи упавший потник.
- Вы слишком разные с Аверсом, у вас обоих нет ничего общего. Что, Рыс, может связывать двух людей, когда, скорее, напрашивается перечень различий? В возрасте вас разделяет целое поколение, в происхождении - разные Берега, в сословии - пропасть высокого титула и мастерового, в религии - один бог и множество богов... Будь готова к тому, что он уже привык жить без тебя.
- У меня нет ответа.
- Не таи на меня зла, Рыс. Я искренне желаю тебе счастья.
В воротах появился конюх и двое по-дорожному одетых людей. Для них он спешно стал запрягать лошадей, а нам передал, что хозяин постоялого двора просит, как только у нас будет время, подойти к нему.