— Ну вот представь, что на тебя орут капсом и при этом пытаются не разбить планшет о твоё же лицо. И то неизвестно, что ему было жалко больше.
— Мило.
— Не очень, на самом деле. Кости костями, но бьёт он больно.
— Вечер открытий… он тебя ещё и бьёт…
Потираю начинающий ныть висок и, выдернув мобильник из кармана, кошусь на беззвучно отсчитывающий секунды электронный циферблат. Оказывается, кому-то уже пора валить. Желательно прямо сейчас, пока подземка ещё незакрыта. Иначе хрен мне, а не премия в конце месяца.
— Ты даже не представляешь, какие тараканы живут в этой рыжей…
— И знать не хочу. Трахайтесь там, как вам нравится, но без меня, пожалуйста.
Хочется закрыть глаза и просто вырубиться. Прямо так, на прохладном полу посреди чужой квартиры. Прямо так и сделал бы, если бы меня не ждали.
Ступеньки. Подземка. Квартал, состоящий из одних тёмных подворотен, подсобка и вечерняя смена в пиццерии, из которой я, должно быть, выберусь только после своей смерти. И то далеко не факт. Хотя миленько будет. Костюм со школьного выпускного и фирменная, покоцанная жизнью кепочка с дебильной эмблемой. Рен обрыдается.
— Серьёзно. Ты же сам говорил, что твоего придурка сейчас почти нет в городе. Почему ты так яро отказываешься от второго комплекта ключей? Да и от денег вообще? Он столько ждал, пока ты объявишься. Вряд ли выкинет какой-нибудь финт.
Да не в финтах дело, господи! Не в финтах, возможных мелких подлянках, которые больше по моей части, кстати, а в том, что у меня крыша едет рядом с ним. И я не хочу, я не знаю, как буду жить, если всё это дойдёт до терминальной стадии, а после у его нездорового влечения-любви-наваждения вдруг случится ремиссия.
Что я тогда буду делать?
— А взамен что? — интересуюсь, наклоняя затёкшую шею то в одну, то в другую сторону, с самым что ни на есть расслабленным видом. — Моя пожизненная благодарность и ощущение полной зависимости?
— А взамен ты будешь его любить, жарить яичницу и крыть хуями, чуть что. Подумай над этим, друг мой. — Тянет свою правую клешню к моему плечу, но, не рассчитав расстояние и траекторию, почти что тычет в нос, а после и подбородок.
Отмахиваюсь и понимаю, что ещё минута — и вместо бодрого шага придётся заняться бегом на длинные дистанции.
— Ага, обязательно. Вот пока еду — подумаю.
— К нему?
Интересно, если в следующий раз, когда он недальновидно уснёт в моём обществе и проснётся без одной брови, рискнёт второй и станет ей так же намекающе подёргивать?
— На работу.
— А… — Юджин тут же скучнеет и принимается разглядывать свои отполированные ногти. — Ну привет Блохе.
Киваю без особого энтузиазма, сосредоточенно сгребаю разваленные по полу ручки и тетрадки назад, в рюкзак. Все методички и учебники давно скачаны и преспокойно спят себе в памяти ноутбука. Если повезёт, то даже успею немного позаниматься. Если повезёт и звёзды правильно сойдутся.
***
«Блохой» Юджин обозвал моего нового напарника-тире-надсмотрщика по смене, и я, признаться, никогда не думал, что можно вот так запросто дать прозвище человеку, который только и сделал-то всего, что скривил свою неприятную морду и как-то сжался за стойкой, вручая высокий картонный стакан. Да и не Юджину даже, а Лесли.
Никогда не думал, но про себя называю его именно так и не иначе.
Очень высокий, сутулый и маниакально подозревающий всех и вся.
И всё бы ничего, если бы не был племянником самого Терри Властелин Сей Забегаловки.
Вот уж кто добился успеха в этой жизни и может полноправно бить себя пяткой в грудь, без конца вставляя своё излюбленное «а вот я…» в любой диалог.
«А вот я начал не с низов».
«А вот я планирую открыть свой ресторан. Когда-нибудь».
«А вот я купил новую машину. Пусть в кредит, но всё равно это круче, чем кататься на метро среди неудачников».
Куда уж простым смертным вроде меня.
А уж после незначительного расширения меню и какого-никакого притока клиентов… остаётся только молча возвести очи к потолку и молить великих о терпении, потому что, если я вдруг с этим подерусь или пошлю его куда, тут же выпрут.
Именно поэтому из «старичков» остались только мы с Сидни. Остальные успели смениться едва ли не по второму кругу уже, и я мысленно иногда прикидываю, сколько же ещё продержусь, прежде чем громко хлопнуть дверью.
Сидни Блохе вроде как нравится, а я — диаметрально наоборот. Даже больше, чем все остальные, кого он выжил. Может, кстати, именно поэтому я всё ещё тут. Надо же мистеру Я-Круче-Вас-Всех на ком-то оттачивать остроумие. Только мелкий и настолько смешной, окружённый ореолом своего величия, что даже до звания мудака не дотягивает. Так, мелочь совсем. Блоха, что по обыкновению пасёт меня около главного входа, то и дело демонстративно поглядывая на наручные часы, чтобы уж точно засечь, если опоздаю больше чем на двадцать секунд.
А вот хрен тебе, я-уже-и-не-помню-как-тебя-там, ещё двадцать минут до начала моей смены, так что можешь пойти расслабиться и, скажем, погрызть стол в подсобке.
Других развлечений у тебя всё равно нет. Игрушки на телефоне или хотя бы набор любимых треков? Ну нет, несерьёзно это всё. Для детей.
Крутые мужики хмурят брови и пялят на свои фейковые «Ролекс» с таким видом, будто настоящие спиздили, а эти незаметно нацепили в метро.
Протискиваюсь мимо него, нарочито развернувшись боком и вскинув вверх руки, чтобы даже случайно не коснуться чужой наглаженной рубашки и, упаси сотона, помять её. Движением одного пальца, ага.
Уникальный же.
Застёгнутый под горло воротничок, фирменный фартук на тёмно-коричневых брюках… волосок к волоску и очки со стёклами-нулёвками для пущего виду.
— Тебя в пещере растили, Бругер? — сквозь зубы цедит и, прищурившись, провожает меня взглядом. — Или мартышки не умеют здороваться?
Разворачиваюсь на пятках и без перехода отвешиваю ему глубокий поклон, закрутив руку так, будто бы в ней была широкополая шляпа.
По полупустому камерному залу прокатывается волна смешков. Правда и залом-то это трудно назвать — так, комната с пятью столиками да всего тринадцатью стульями. Почти банкетный зал, блин.
Поджимает губы и оттягивает воротничок в сторону. Почти верю, что мешает ему дышать, чересчур туго обхватывая горло. Почти, потому что не уверен, что блохи дышат не через одну из коленок или какой-нибудь неведомый орган.
Хреново у меня с кровососущими насекомыми, что поделаешь.
— А без ритуальных танцев нельзя было?
Пожимаю плечами и, поправив лямку рюкзака, направляюсь к отгороженной стойкой двери, что ведёт в подсобку для персонала.
Пригнувшись, пролезаю под ней, поленившись нормально поднять. Слышу весьма однозначное цоканье за спиной. Да сколько угодно, господи. Хоть язык себе откуси. У меня есть целых восемь минут на то, чтобы натянуть форменную футболку, сделать себе кофе и заступить на смену. В ночное время доставка осуществляется только по ближайшему району и вероятность того, что я смогу позаниматься, напрямую зависит от того, укусила за задницу этого придурка какая-нибудь бешеная молекула или нет.
В смене всегда двое, не считая чувака на кухне, спину и шапочку которого я знаю лучше, чем лицо, а третий дремлет в зале, за стойкой. И разумеется, этим третьим никогда не оказываюсь я.
Родственные связи по умолчанию дают этому говнюку определённые привилегии, и потому, принятый курьером, почти сразу же начал считать себя не кем-то там, а целым управляющим маленькой и ни фига не гордой почти кафешки.
Головокружительный карьерный рост, все дела.
Кому рассказать — так будут ржать до слёз, боже.
А ведь ему вряд ли и тридцать есть, а уже всё кажется безнадёжным.
Погодите-ка… выходит, что ровесник Рена, плюс-минус один?
Фантазия включается тут же.
Представляю того в очках и строгой, застёгнутой под горло белой рубашке с закатанными рукавами. Сигарету в зубы, взъерошить немного — и можно подавать. Голым, конечно, лучше, но так куда непривычнее и слюна выделяется сама собой. Ох, потрогать бы ещё своими загребущими лапками. Потрогать бы… хоть какого-нибудь, когда вернётся.
Разговаривали вроде как вчера утром, но мне определённо неймётся и потому, прикинув, сколько у меня там ещё минут, вытягиваю телефон из кармана и, одёрнув футболку, решаю, что можно и уделить немного времени своей хиреющей личной жизни. Если эта самая «жизнь» сейчас не дрыхнет или — о ужас! — не работает, что с ней тоже частенько случается.
Набираю через «Воттс», справедливо рассудив, что если спит, то отрубил интернет, чтобы не дёргали просто так.
Набираю, и ожидание тут же переходит в длинные гудки.
— Ты по делу или просто для того, чтобы сказать, что страшно соскучился и жить без меня не можешь?
Хмыкаю, подхватив брошенный около личной кабинки рюкзак за лямку и поставив на один из четырёх пустующих стульев.
— Какое же, интересно знать, у меня может быть к тебе дело?
Рен молчит и, судя по гулкому эху, которое многократно усиливает звук его шагов, идёт куда-то.
Внутри этой каморки так ничего и не изменилось. Пятёрка шкафчиков, четыре стула, стол, один из самых дешёвых кофейных автоматов и прикрученный к кронштейну под самым потолком телек. Вполне годно, чтобы скоротать время. Только чайник, что, по обыкновению, бросают на моём шкафчике, потому что розетка рядом, переставить в сторону — и порядок.
— Как ни крути, одно у нас точно есть.
Хлопает дверь, наверняка сбегает по ступенькам вниз.
— Неразрешённое. Ты сейчас где? Среди теста и маринованных оливок?
— Угу. И у меня ещё… двенадцать минут, четыре из которых я готов посвятить только тебе. Цени это.
— На колени в благоговейном трепете сейчас упасть или подождёшь, пока вернусь?
— Смотря как упадёшь.
— Решительно, блять.
Слышу, как гулко щёлкает зажигалкой, наверняка забившись в какой-нибудь не предназначенный для этого угол.
— Итак, ты мне звонишь для того, чтобы сказать, что не нашёл ключ под моим ковриком или?..
Ну да, как же. Целых три дня тишины — и вот опять. Но даже интересно становится, станет напирать дальше или вроде как между делом интересуется и просто кивнёт на моё очередное «или».
— Я могу набрать тебя просто потому, что мне пока нечем заняться?
— Конечно, можешь, — выдыхает, и мне до свербящего царапанья в горле хочется наспех затянуться тоже. Но, во-первых, стараюсь курить совсем редко, не чаще нескольких раз за сутки, а во-вторых, Блоха мне все мозги изъебёт, если учует. У нас же тут санитария и всё такое. Даже залётные жуки по кухне обязаны ходить в перчатках и шапочках. — Как и признать то, что если скажешь, что соскучился, язык не свернётся в трубочку и не отвалится.
Моргаю, переключаясь со своих мыслей на задумчивый голос в трубке, и приходится даже немного побороться с собой, чтобы не перебросить на видеовызов.
— Я уже говорил, — выходит как-то вяло и вовсе не с сарказмом, как хотелось бы. Оглядываю помещение ещё раз и всё никак не могу понять, где хоть кто-нибудь. Один на один с Блохой будет, пожалуй, слишком сильно для моей потрёпанной психики. — На той неделе, кажется.
— У тебя график в планировщике? — интересуется так, будто выжрал по меньшей мере несколько банок энергетика. Ехидство так и шкалит. — Два «скучаю», «пол-люблю» на месяц?
— На полгода.
— Даже так. — Пауза, что выдерживает, чуть длиннее, чем требуется, чтобы затянуться и медленно выпустить изо рта дым. — А с сексом там что? Осталось ещё на этот месяц или мне можно не торопиться?
Замираю даже и по растерянности едва не сажусь мимо стула. Опаньки. Это что, завуалированный намёк?
— А ты можешь поторопиться? — спрашиваю довольно вкрадчиво и, вспомнив, что так и не нацепил кепку, встаю снова. Нахожу её на верхней полке шкафчика, тщательно проверяю, не заполз ли кто внутрь, и с чувством швыряю на стол, не особо-то волнуясь о том, что может упасть на пол.
— При достаточной мотивации я могу очень многое, детка.
Ну давай, давай, продолжай выпендриваться. Ещё немного — и я съеду с катушек настолько, что мне начнёт это нравиться.
— Там как, мои четыре минуты ещё не прошли?
Отнимаю мобильник от уха и, глянув на экран, кривлюсь.
— Почти.
— Окей…
Слышу, как с шипением гасит остаток сигареты о, должно быть, мокрую раковину и, выбросив, уже полноценно включает воду, чтобы помыть руки. Так и вижу его — зажавшего трубку плечом и уставившегося в зеркало, что обязательно должно быть над краном.
— У тебя всё нормально?
— Смотря какой смысл ты вкладываешь в эту фразу.
— Любой. Ну так как? Нормально?
Пожимаю плечами, будто может это увидеть, и очень кстати вспоминаю о том, что стакан с кофе оставил на шкафчике, когда переодевался.
— Вполне.
Наверняка кивает и довольно громко хлопает дверью. Возвращается на лестницу и преодолевает пролёт в несколько прыжков.
— Тогда вали к своим коробкам и не забудь пожелать мне скучной ночи, как закончишь.
— Будет выполнено, папочка.
Слышу, как самодовольно хмыкает и наверняка чуть закусывает губу, а после по привычке прихватывает зубами длинную штангу пирсинга. Как тут удержаться и не добавить?
— Если, конечно, я не встречу кого-то более привлекательного. Сам понимаешь: ты далеко, а вокруг одни соблазны.
— Ещё как, — отвечает так, будто готовил ответ на эту подъёбку с самого утра или, по крайней мере, начала разговора. — Сам третий день думаю только о сиськах кореянки из соседнего номера.
Окей, Кайлер. Давай, просто отбей это. Пожелай ему удачи.
Один…
Два…
— Рискнёшь сказать это ещё раз?
Смешок в трубке словно удар гонга на ринге. Кто только что просрал раунд?
— Ты крайне неубедительно наезжаешь, в курсе? — Его голос заметно теплеет, и мне уже не так важно, кто кого перестебал. Хорошо. Ладно. Я соскучился и уже готов сказать это, но, протупив, успеваю только открыть рот и, заговорив вместе с ним, тут же заткнуться. — Давай, малыш, не морозь задницу и всё такое. Меня уже ищут.
Скидывает, и я какое-то время просто пялюсь на нашу с ним переписку, на последние несколько реплик. Откровенно залипаю и обдумываю вовсе не беззлобные подъёбки, а это его «Всё в порядке?».
Так или иначе всегда спрашивает. В начале, середине или конце диалога. Всегда, даже если последний раз мы переписывались или виделись несколько часов назад. И это своего рода лакмусовая бумажка или тест.
Он спрашивает, а после вслушивается в мой голос, а не в то, что я им произнесу. Он спрашивает и каждый раз немного напрягается, если торможу с ответом, а после, удостоверившись, живо меняет тему.
Улыбаюсь своим мыслям, ощутив, как тепло стало внутри. Пожалуй, с этим чувством не только смену, но и ещё несколько дней можно пережить.
— Чему ты так радуешься, Бругер? Надеешься на чаевые?
Хорошее настроение тут же становится весьма призрачным. Медленно прикрываю веки и, скривившись, скашиваю глаза в сторону. А вот и Блоха в своей сутулой красе. И раз никто другой так и не пришёл, то выходит, что торчать мне всю ночь до самой пересменки именно с ним.
Восторг грозится вот-вот перевалить за планку неконтролируемого и смыть меня нафиг со стула.
— Тому, что всю ночь проведу с кофейным автоматом, — глазами указываю на коричневый, тускло блестящий бок и, премило улыбнувшись, добавляю, чуть понизив голос: — Не будь негодяем и не порть нам романтику.
На самом деле, мне безумно хотелось назвать его по-другому, но решаю не быть тем, кто переведёт всё это дерьмо в открытое противостояние. Всё ещё помню о своём домашнем задании и о том, что он нарочно может принять заказ чёрт знает куда или послать меня по неверному адресу, а после лишь развести руками. Клиент ошибся, бывает, Бругер, вот тебе новый адрес, давай бегом.
И иногда, когда его совсем заносит, мне действительно становится интересно, что же он станет делать, если всё-таки заебёт меня настолько, что, двинув ему разок, я уволюсь?
Дальше-то что? Искать новое вместилище и насильно запихивать в него свои безумно мудрые мысли?
Отлипает от косяка и, медленно отодвинув стул, садится напротив. Две минуты до начала смены и около трёх часов до закрытия самой пиццерии.