— Кофе? — спросил Стив.
— И пожрать бы чего, — ответил Брок, оказываясь рядом, на мгновение вжимаясь в ягодицы твердым членом, ясно давая понять, что между ними ничего не изменилось, и договоренности никто не отменял.
Стив, развернувшись, коснулся его губ, моментально вспыхивая от жаркого, жадного ответа. Баки попытался выскользнуть, но Стив прижал его к себе, и тот замер, смиряясь.
— А жрать все же охота, — облизав и без того мокрые губы, сказал Брок и вдруг легонько щелкнул Баки по носу. — Как насчет рахат-лукума?
— Это не еда, — вмешался Стив. — Я могу, — дотянувшись до холодильника, он приоткрыл его, заглянул внутрь и предложил: — Молоко, яйца… Могу пожарить блинчики. И сироп вчера купили.
— Идет, — Брок, сжав его ягодицы ладонями, отошел и уселся на диван, закуривая. — Я хочу, чтобы завтра ты надел в суд костюм, — вдруг сказал он.
— В смысле?
— В смысле ту пеструю хрень, в которой ты обычно щеголяешь, новую, а не старье, которое валяется в корзине для белья. Считай это моей придурью.
Стив, поколебавшись, все-таки обернулся к нему, продолжая взбивать яйца в глубокой миске.
— Это тщеславие, или я чего-то не знаю?
— Конечно, тщеславие, — фыркнул Брок. — Нас с ребятами будет защищать аж сам Кэп. По форме и со… ладно, без щита. Прости, не хотел давить на больное.
— Я не жалею, — почти не покривил душой Стив. — Есть вещи важнее куска металла, пусть и такого необычного как вибраниум.
Брок скользнул деланно-безразличным взглядом по Баки и напомнил:
— Костюм.
Пожав плечами, Стив добавил в яйца муку.
Костюм они, конечно, не нашли: тот, что был на нем во время инцидента в лифте, затерялся где-то в общей заварушке, хотя Брок утверждал, что забрал его из спортивного зала, в котором Стив стянул чужие вещи и переоделся, чтобы сбросить жучки и повести группу захвата по ложному следу; а предыдущая версия осталась в рабочем кабинете рухнувшего Трискеллиона. Из Нью-Йорка, конечно, никто не собирался высылать прототип новой формы просто для того, чтобы порадовать Брока — всем было сильно не до того.
— Прости, — сказал Стив, проведя по потной спине только что кончившего под ним любовника. — Придется без костюма.
Брок тяжело перевернулся на спину и вздохнул. Он будто хотел что-то сказать, но передумал в самый последний момент.
— Брок, что происходит?
— Дурное предчувствие. Ты веришь в такую херню?
— Нет.
— Я мог бы не спрашивать. А я вот верю. И чаще они меня не обманывают, к сожалению.
— Тебя оправдают, — в который раз повторил Стив. — Суд — формальность.
Брок странно на него взглянул и издевательски дернул бровью.
— И это говорит Оплот Законности и Морали в твоем лице?
— Прекрати, — отмахнулся от него Стив. — Уж тебе-то известно, насколько “правдиво” все то, что обо мне говорят и пишут.
— Ну в то, что ты девственник, я никогда особо не верил, — хмыкнул Брок. — Хотя, должен признать, реальность превзошла все мои самые смелые ожидания.
Стив закатил глаза. На самом деле он очень старался избавиться от этой привычки, еще до войны контролируя ее, но тут не выдержал.
— Мне сто лет, Брок. Я здоровый и привлекательный, с чего бы мне воздерживаться?
— Некоторые утверждали, что ты в этих вопросах кремень, и я очень дорого отдал бы за то, чтобы они увидели этот засос на твоей шее.
— Засос исчезнет минут через семь. Ты кого-то ждешь в гости?
— Нет. Просто хочу его освежить.
Стив не стал отказываться — он не покривил душой, утверждая, что при желании его хватило бы на десятерых.
На двоих, пусть и очень разных, точно пока хватало.
***
Брок нервничал. Едва заметно, но Стив ощущал это, как холодок по коже, от которого волоски на руках вставали дыбом.
— Так, Ясмин, в лампу, — Брок похлопал по карману форменной куртки, и Баки, быстро коснувшись губами губ Стива, растворился в воздухе, превратившись в голубоватый дым, и исчез. — Сиди там, пока я не соберусь загадать третье желание, а то твоя сочная задница отвлекает нашего доблестного Кэпа. К тому же… много лишних глаз там.
— Все будет хорошо, — Стив поймал Брока за запястье и удерживал, пока тот не взглянул на него. — Чего ты нервничаешь?
— Потому что ты баран, Роджерс. Я просил тебя как человека…
— Я не стану идти в суд в бронежилете. Как это будет выглядеть? Да это панику вызовет, как только пресса пронюхает.
Брок опять хотел что-то сказать, но только коротко выматерился и дернул рукой, освобождаясь.
— Когда ты хоть немного о себе будешь думать, а не о других?
Не дожидаясь ответа, он похлопал по карманам, нашел ключи от машины и вышел. Стив пошел в гараж за мотоциклом. В здание суда они еще вчера решили приехать порознь — прессы действительно должно было быть с избытком.
Суд прошел ровно — Стив подтвердил все сказанное ранее под присягой, были опрошены другие, менее именитые свидетели, и уже к полудню был оглашен оправдательный приговор всем агентам, выступившим против Капитана Америки при старте проекта “Озарение”.
Стиву пришлось дать короткое интервью после заседания, и выходил он из зала суда, окруженный репортерами, а не отпущенными из-под стражи СТРАЙКовцами. Брок был где-то рядом, они договорились встретиться у подножья лестницы, но вдруг весь мир завалился вверх и куда-то вбок, перед глазами потемнело, он заскреб пальцами по груди, силясь вдохнуть, и не смог. Крики толпы слышались, как далекий прибой. Он не испугался. В последний раз над ним качнулось прозрачное небо, светлое, как глаза Баки, и все исчезло.
***
Кап.
Крупная теплая капля упала Стиву на щеку. Он пытался вспомнить, как оказался лежащим навзничь под начинающимся дождем, и не мог.
Кап.
В этот раз на губы — соленая.
И на веко. Кап.
— Пожалуйста, — слышит он на незнакомом языке, но отчего-то понимает. — Пожалуйста, живи.
“Бак, — хочет сказать он, но в горле сухо, а сил открыть глаза нет никаких, — я буду. Я тебе обещал”.
***
Вокруг было тепло. Это, пожалуй, было первым, что Стив почувствовал. А потом руки — теплые, непривычно-нежные. Откуда-то Стив знал, что обычно те не такие, но вот поди ж ты. Он мимолетно коснулся губами жесткой ладони и снова уснул.
***
Солнце било сбоку, закипая под веками желто-красным, и Стив, потянувшись, открыл глаза. За стеной что-то грохнуло, и в спальню ввалился Баки: одетый в длинную простую рубашку и плотные штаны, непривычно материальный, живой и изможденный.
— У тебя щетина, — глупо сказал Стив, слыша, как хрипло звучит его голос, и Баки бросился к нему, зарываясь лицом в собравшиеся на груди складки тонкого одеяла.
— Жив, — только и сказал он, и Стив вспомнил.
Как упал, пытаясь вдохнуть, больно ударившись локтем и позвоночником. Как кричал где-то Брок, матерясь такими конструкциями, которых Стив и в войну не слышал, и как далекое небо стало вдруг близким.
— Что случилось? — спросил Стив, оглядываясь. Они были в спальне. В спальне его квартиры. — И где Брок?
— Ушел, — ответил на главный вопрос Баки. — Оставил тебе лампу и ушел, как только убедился, что я смогу… успею. Я не всесильный, Стив. Аллах Великий, ни разу с момента сотворения мира никто еще не жалел об этом сильнее, чем я все эти дни. В тебя стреляли. В сердце. Если бы… если бы в голову, я бы не успел, Стив. Но ты сильный, тебе… было рано. В тебе столько жизненной силы, это она дала мне несколько мгновений, чтобы попытаться все исправить.
— Брок…
— Твоя жизнь была его третьим желанием. Чтобы ты жил. Он так страшно кричал, что у меня руки тряслись. Что если я хоть что-то тебе лишнее приделаю или не так его пойму, он мне шею свернет. Наизнанку вывернется, но найдет способ. Будто я хоть в чем-то решился бы навредить тебе.
Стив поцеловал его ладонь, вспоминая свой сон, и понял, что Брок ушел не сразу.
— Я твой, — ответил на незаданный вопрос Баки. — Крови вокруг было… достаточно, чтобы привязать. Брок насильно это сделал, и если бы ты умер, не загадав ни единого желания, я… меня бы тоже не стало.
— Он знал?
— Да. Он думал, это будет стимулом… Будто твоя драгоценная жизнь не значит для меня гораздо больше, чем моя собственная. Я бы все равно не жил без тебя.
— Бак.
Баки сел на постель, прижал его руку к своей груди, напротив горячо бьющегося сердца, и заговорил:
— Считается, что джинны не могут любить. Мы сами поддерживаем эту легенду, чтобы люди даже не пытались… расположить нас к себе. Многие осознанно отказываются от чувств, пугая и обижая даже очень хороших хозяев, потому что боятся. Влюбленный джинн умирает вместе с человеком, теряя свою вечность, дарованную Изначальным. У нас нет души, и смерть для нас — это навсегда.
— Боже, — Стив сел, обнял ладонями его лицо и заглянул в глаза, — Бак, мне так жаль.
— Но если любовь взаимна, то душа человека делится надвое, Стив. Ты умер там, на ступенях здания суда. Но до этого ты полюбил меня. И позволил мне вернуть тебе жизнь и половину души. Я тебя… слова нет такого ни в одном из известных мне языков.
Стив поцеловал его. Он тоже не знал таких слов.
***
Без Брока стало пусто. Баки все время был рядом, смешно сопя в плечо по ночам и будя колючими поцелуями по утрам. Он теперь все делал вручную, на расспросы отвечая: “Моя магия теперь здесь”, — и касался ладонью груди Стива, на несколько мгновений прикрывая глаза и слушая, как бьется его сердце.
Собственная квартира казалась маленькой, убогой и в то же время невыносимо пустой, холодной, будто их с Баки огня не хватало для того, чтобы сделать ее домом.
За окном который день шел дождь, Тони звал Стива в Нью-Йорк, приглашая возглавить “Мстителей”, которых собирался частично финансировать, дело по созданию личности Баки продвигалось быстрее, чем они предполагали, а Стив по утрам надолго замирал у залитого водой оконного стекла, ежась от холода и не понимая, что с ним не так.
— Нам нужно его найти, — сказал одним серым утром Баки. — Брока. Я не могу смотреть, как ты тоскуешь, Стив.
— А я не могу ввязывать тебя в странные отношения, которые к тому же не принимают две стороны из трех.
— У этих отношений не обязательно наличие всех трех сторон, Стив. Ты любишь Брока, он — тебя. А я и так твой, что бы ни случилось. Мы не придумаем ничего нового, на востоке вообще нет ничего зазорного в том, чтобы дарить любовь сразу нескольким людям. Ты могучий воин, Стив, в тебе много силы, огня, и любви тоже много. Не имеет смысла отрицать свою природу и пытаться отдать мне то, что изначально принадлежало другому.
— Как ты себе это представляешь, Бак? Как… ерунда какая-то.
Баки неслышно оказался рядом и, положив подбородок ему на плечо, встретился взглядом в отражении окна.
— Но у нас так уже было. Мы примем друг друга. Ради тебя. Мы уже это сделали. Только Брок гордый и привык все решать сам, выкорчевывая ненужное с корнем, оставляя от сердца жалкие клочки. Ты должен быть мудрее, Стив. Потому что тут все зависит не от него и не от меня.
Стив обнял его, зарываясь лицом в мягкие волосы, и подумал о том, что не заслуживает Баки.
***
Они прилетели в Нью-Йорк, как только Баки получил документы и все заключения комиссий, признавших его дееспособным, неагрессивным и неопасным для общества. Тони прислал за ними машину, и они, воспользовавшись дипломатическим коридором, чтобы не объясняться лишний раз с охраной у рамки металлоискателя, уже через полчаса на приличной скорости неслись на Манхэттен.
— Ого, а он красавчик, — было первым, что сказал Старк, увидев Баки, одетого в простые джинсы и ветровку. — Как ты отрастил такие волосы? У меня по молодости никогда не получалось. Страшно хотелось подействовать на нервы своему старику, но, увы и ах, — он отпил из бокала какую-то разновидность элитного алкоголя и продолжил, — отрастали только до плеч.
— Триста лет и магия, — честно ответил Баки, и Тони, рассмеявшись, указал на диван перед собой.
— И с чувством юмора! Просто сокровище.
— Собственно, об этом я и хотел с тобой поговорить, — со вздохом начал Стив. — Тони, мне очень нужна твоя помощь.
— Я весь внимание. Надеюсь, это что-то криминальное, и мой отец, пронудивший мне тобой раннюю плешь, перевернется в своем гробу. Итак?
— Баки — джинн, — решил начать с главного Стив, и Тони, поперхнувшись очередным глотком, предсказуемо переспросил:
— Что, прости?
***
— Н-да, — сказал Тони через полчаса, ставя лампу под сканнер своего искина. — Не будь ты Кэпом, у которого туго с чувством юмора, я бы решил, что это такой розыгрыш, тем более я ни черта не слышал о том, что в тебя стреляли, а если об этом не слышал я, об этом не слышал никто. Поэтому все эти россказни с почти пропавшей магией…
Рядом с ним на столе появилась чашка кофе с четко прорисованным цветком чертополоха на боку, Баки подмигнул Стиву, но Тони заметил его подношение не сразу: ворчал о чем-то со своим искином на понятном только им двоим языке.
— Так, — произнес он, заметив все-таки чашку. — Ага. Иди сюда, как там тебя Роджерс называет? Баки? Какой дурак придумал звать джинна Баки? Нет бы Сауд или Абдурахман. Или Камар-аз-Заман.
— “Тысяча и одна ночь”, — узнал отсылки Стив, и Тони, усмехнувшись, процитировал:
— “И тогда Ситт-аль-Хусн поднялась к нему, притянула его к себе, и Бедр-ад-дин тоже привлек ее к себе и обнял ее, и велел ей охватить себя ногами, а потом он забил заряд, и пушка выстрелила и разрушила башню, и увидел он, что Ситт-аль-Хусн несверленная жемчужина и не объезженная другим кобылица”.
Баки, тихо фыркнув, выскользнул из ветровки, поддернул рукава тонкого свитера, показывая наручи, и щелчком пальцев подогрел остывший кофе.
— Какая пошлая варварская роскошь, — восхитился Тони, отпивая все же кофе. — Это убеждает меня больше фокусов. Ну-ка, ну-ка? — он рассмотрел вязь растительного узора, оплетавшего камни, вставленные в наручи, и присвистнул. — Креативно. Богато. И, возможно, информативно. Джарвис, сканирование.
— Между браслетами и лампой существует странная энергетическая связь, мистер Старк. Ее природа похожа на электромагнитное взаимодействие, но все же не совсем оно.
— На экраны, — приказал Тони, тут же забывая о кофе.
Он что-то рассматривал на цветных диаграммах, крутил Баки так и эдак, меняя расстояние между ним и лампой, измерял силу его магии в “килоджиннах” — на ходу изобретенных им единицах — и так увлекся, что очнулся, только уловив запах жареного мяса.
— О. Люля-кебаб?
— Просто жареное мясо, — ответил Баки. — На это моих способностей еще хватает, сила понемногу возвращается, но…
— Хорошо, — Тони взглянул на вечерний Манхэттен за окном и взмахом ладони погасил экраны. — За варварским ужином расскажешь мне, как тебе удалось скрыть смерть Роджерса от прессы. Как оживить, я понял — ты заткнул своей магией э… энергетическую дыру в нем. Та зарастает, и магия возвращается. Посмотрим, сколько он сможет вернуть.
Они расселись за столом, свободным от бумаг и железок, и Тони, быстро съев несколько кусков мяса, закусив свежими овощами и лепешкой, продолжил:
— Вот тут, на лампе, — он со стулом откатился к сканеру и привез лампу, осторожно водрузил ее на стол и отпил вина. — Есть надпись. Джарвис не опознал ни один из ныне известных языков. Ты знаешь, что там написано?
Баки вытер руки и, откинувшись в кресле, напряженно ответил:
— Это язык Аллаха, мистер Старк.
Тони, старательно проглотив вино, хотя по его глазам было видно, что спокойствие дается ему с трудом, выдержал паузу и все-таки спросил:
— Чей, говоришь, язык?
— Всевышнего, — ответил Баки и опустил взгляд. — Джинны — порождения Изначального, огненные духи, обретшие сознание и магию. Могущественные и вечные. А Печать, — он кивнул на лампу, — это наказание за… я не помню, за что. “И запечатал его там именем Аллаха Великого”. Рабство — это искупление.
— Как ты можешь что-то там искупать, не помня вины? — возмутился Тони. — В чем вообще смысл? Исправиться? Как можно исправить, не зная, что именно сломалось?