- Нет,- Сквидли поморщился. – Ее должен принести твой
брат. И никто другой. Слышишь? Никто другой.
Клер почувствовала невероятную слабость. Едва
удержавшись на ногах, она лишь чудом не потеряла
сознание. В голосе мистера Сквидли царила
безысходность.
- Завтра, к полуночи, книга должны быть у меня, иначе у
мистера Бишепа быстро отыщется достойная компания.
Дождь нехотя капал с черепичных крыш, а сливы в виде
драконов с открытой пастью изрыгали настоящие потоки
воды. По всем предположениям непогода поселилась в
Прентвиле надолго.
Клер провожала мистера Сквидли обреченным взглядом,
понимая, что даже заполучив заветную книгу отца, он не
оставит ее семью в покое. И вряд ли им будет уготована
судьба милосердней, чем господину цветочнику.
Башенные часы пробили восемь. День пролетел с
невероятной скоростью. Милостивый Дункан – покровитель
времени торопился, желая быстрее очутиться на кровавом
пиршестве, которое собирался устроить Сквидли в тихом
прибрежном городке.
* * *
Капитанская комната была крохотной, но достаточно
уютной: легкий беспорядок, пара идеально белых скелетов
в холщовой одежде и полное отсутствие крыши … а в
остальном, все как обычно.
Пристально уставившись на волнующееся море, Скиталец
указал на обитый бархатом диван и, глотнув из фляжки
какого-то поила, поморщился.
- А вы везунчики, сыны Фортуны. Точно везунчики, сожри
меня Кракен, - заявил он, и устроившись напротив Рика,
протяжно закашлял.
- У вас лихорадка, мистер? – встревожено предположил
Оливер.
- Мы все больны, мой друг. И все по-своему, - откликнулся
моряк. – Но спешу тебя уверить – эта болезнь не
смертельна. По крайне мере я очень надеюсь, что не
обманываю самого себя.
Поднявшись на смотровой мостик, Скиталец пристально
вгляделся в туманные пряди, которые неотличимые от
морской глади, ласкали верхнюю кромку корабля.
- Тот человек, что приходил к тебе был высок и плечист?
Вопрос моряка обрушился, словно гром среди ясного неба.
Повернувшись вполоборота, он кинул в сторону Рика
пристальный взгляд.
- Да, все верно. И одет, будто настоящий путешественник,
неспособный усидеть на месте, и готовый пуститься во все
тяжкие ради обычного спора.
Облокотившись на деревянный поручень, моряк коротко
кивнул:
- Вижу у тебя слишком много вопросов, а недоверие ко мне
шире, чем пролив Одноглазого Хохотуна. Поэтому, начнем
пожалуй, с другого. Сначала я расскажу тебе свою историю,
а потом ты ответишь мне той же любезностью.
Рик недолго думая, согласился. Его приятель не смел
возражать. Протерев очки, Оливер внимательно уставился
на Скитальца, стараясь не упустить ни одного слова.
… Мне трудно рассуждать о чужих мечтах, но когда я
был достаточно юн, в отличие от многих совершенно не
грезил морем и дальними странствиями по неизведанным
землям. Мое детство проходило близ поселка Руна, где
десять раз в год устраивали речные ярмарки, на длинных,
узких лодочках, которые неспешно покачивались между
двумя пологими берегами. Мы жили слишком дружно,
чтобы думать о плохом, пока в наш поселок не пришли
Охотники за падалью. Когда в деревне заводили про них
разговор, то использовали выражения: «Сухопутные
крысы» или «Речные черви». В моем детском воображении,
они являлись в ночных кошмарах именно в таком образе:
худые, длинные с огромными кривыми носами.
Но в тот день, когда они объявились в наших краях, я
понял, что внешний вид совсем не главное. Главным была их
непомерная жестокость. Они не щадили никого на своем
пути. Наши деревянные жилища горели за милую душу,
словно сухая солома. Крики, мольбы о помощи и настоящие
реки крови – вот какое наследие мне досталось от
короткого детства. Из-под меня, будто выбили опоры,
отправив в свободное плавание, в океан одиночества и
бесконечной боли.
Ровно тысячу дней я был рабом собственных кошмаров.
Подмастерье у старого лодочника, каменщик на Серых
рудниках, второй помощник мельника Руфа – жизнь
разделилась для меня на бесконечные отрезки невероятно
сложной, однообразной работы. С речного поселка
доходили слухи, что разбойники пришли снова, и мне ничего
не оставалось делать, как бежать к побережью, подальше
от собственных воспоминаний.
Без еды и гроша в кармане я добрался до Люкстена.
Крохотный, но весьма сносный во всех отношениях
городишко встретил меня достаточно дружелюбно.
Местный кондитер в обмен на легкую работу угостил
выпечкой, благодаря которой я смог просуществовать еще
неделю. В то время, я как никто другой умел растягивать
удовольствие от еды, разделяя ее на сотню маленьких
кусочков. Но даже при таком отношении к пище, мои
запасы закончились раньше намеченного. И я вновь
оказался в царстве голода.
Частые головокружения и бесконечный вой в животе
привел меня в таверну « Дырявая лодка». Название сами
понимаете – не очень, ну так и мне не приходилось
выбирать. Остановившись на пороге, я вроде бы успел
попросить у хозяина корочку хлеба и тут же брякнулся в
обморок.
Мистер Роуди, славный малый - один из тех коренных
эсквайров, кто все еще верит в благородство и высшие
цели. Вечно буду молиться святому Крециусу за его
доброту!
Он пристроил меня поломойщиком и платил за мой труд
больше положенного. Именно работая в таверне у
мистера Роуди, я впервые увидел морских волков. Вольные,
словно вечерний бриз, смелые - будто тысячи быков и
неприступные - как горный перевал. Они ворвались в зал,
распивая свою любимую песню о сокровищах Фортуны.
Закончив петь – они принялись за ром. Малыш Джимми не
успевал подносить им спиртное, а морские волки просили
еще и еще. Позже я узнал, что в народе их называли –
каперами, и про Фортуну они слагали песни отнюдь
неслучайно. А мистер Роуди поведал мне по секрету, что
по его подсчетам, всего через пару лет, пираты и вовсе
станут самыми могущественными на всем южном
побережье.
В таверне, последние дни только и говорили, что о
предстоящем путешествии Ловцов удачи, которые
никогда не возвращались из своих походов с пустыми
руками, и порой добывали уникальную вещь способную
изменить привычный мир, всегда готовы были сорваться с
места на встречу опасным приключениям. Хотя, на мой
взгляд, разговоры на подобные темы, были обычным
враньем. Но то, с каким воодушевлением бывалые каперы
рассказывали свои невероятные истории, не давало мне
права усомниться в их подлинности. И лучше всех такие
байки травил мистер Бероуз.
Одноглазый пират, слегка прихрамывавший на правую
ногу, был худощав и лицом походил на высушенный
иринейский финик. Его истории были не похожи на все
остальные. Яркие и живые, они будоражили мое сознание,
заставляя забывать обо всем на свете. В начале своего
повествования, раскуривая старую потрескавшуюся
трубку, он всегда описывал море: вдумчиво рисуя красоты
горизонта и бесконечного неба, капитан ласково называл
его отражением соленого великана. Клянусь, в такие
минуты, облизывая пересохшие губы, я чувствовал, как мое
лицо обдувает свежий бриз, а перед глазами сияет
лучезарный рассвет - символ новой, неудержимой
надежды.
Я хорошо запомнил тот день, когда вся таверна загудела,
словно улей, обсуждая новое путешествие одноглазого
Бероуза. Жадно прислушиваясь к очередной сплетне,
выпущенной вместе с табачным дымом, я осознавал, что
мое место должно быть на бриге «Бродяга», а не среди
пьяных рыл, завсегдатаев «Дырявой лодки».
Только как мне напроситься в команду? Отчаянная мысль
не давала мне покоя всю следующую неделю. Я придумал
десяток неосуществимых способов, но даже не предпринял
попытки воплотить их в жизнь. Все идеи казались мне
наивными и неприступными, словно стены форта Па-
типа.
Отчаянье взяло надо мной верх, предрекая вечное
скитание на суше. Где угодно. Но только не в море.
Вечером капитан Бероуз вновь появился в таверне. Все
обступили его, приготовившись слушать очередную
морскую легенду, но одноглазый ответил отказом.
Поглаживая огромного черного кота, который властно
взирал на присутствующих, капитан объявил о скором
отплытии. Услышав новость, я окончательно потерял
надежду стать юнгой на «Бродяге». И только Фортуна в
тот час распорядилась иначе.
Толпа обступила капитана с расспросами и
поздравлениями. А я, засунув подмышку поднос, направился
к выходу, понимая, что мечтам о море пришел конец. И в
тот самый миг раздался крик капитана. Его любимый кот,
сорвавшись с рук, кинулся наутек. Уж не знаю, что так
напугало этого смоляного крысолова, но припустился он
быстрее галских скакунов. Вверх по лестнице, на чердак и
прямиком на крышу. Позже капитан неустанно повторял,
что никогда его любимец не устраивал таких невероятных
гонок.
Недолго думая, я припустился за питомцем мистера
Бероуза. Не буду приуменьшать своей значимости в данной
истории, но только ценой невероятных усилий мне удалось
стащить кота с крыши, и передать в руки хозяина. И
знаете почему? В тот миг, во что бы то ни стало, я
хотел услужить капитану.
Поблагодарив за помощь, Бероуз приблизился ко мне
почти вплотную: до моего носа долетел привычный запах
лука и нюхательного табака.
«Жду тебя завтра на корабле, юнга», - вот какие
благословенные слова произнес он в тот момент.
Не знаю, и конечно никогда уже не узнаю, каким образом
капитан угадал мое сокровенное желание. Видимо в ту
минуту мы находились с ним на одной мелодичной волне.
Так любил выражаться сам Бероуз, и я, безусловно, перенял
его особую фразу, сохранив ее и по сей день.
Распрощавшись с мистером Роуди, я выслушал его
теплые напутствия и, собрав скромный скарб, в
назначенное время явился на «Бродягу».
Первым меня встретил невероятно высокий и тощий,
словно жердь, рыжий паренек, лет на пять старше вашего
покорного слуги. Недоверчиво осмотрев мой бедный наряд
и проверив содержимое мешка, он кивнул на каюту
капитана. Я по-своему оценил его жест, и лично
направился к мистеру Бероуз доложить о себе. Голос
рыжего остановил меня у самой двери.
«Лучше подожди, пока Одноглазый сам тебя приметит.
Не спеши. И не лезь в петлю. Тихонько выполняй свою
работу и поменьше стрекочи языком».
Я поблагодарил его за каждое сказанное слово.
Оглядываясь назад, я полагаю, это был одни из лучших и
своевременных советов в моей жизни.
За пределами суши, мистер Бероуз, которого матросы
учтиво называли «сэром», был совсем иным. Его
непосредственность и обходительность сменила
жесткость и непреклонность. Отдав распоряжение, он
тут же забывал про него. И у неопытных подчиненных,
коим я и являлся, могло создаться ошибочное мнение, что
капитан страдает слабой памятью, а сказанная им фраза
пустая болтовня. Но как я узнал позже, во-первых: на
корабле нет, и не может быть мелочей, а второе: Бероуз
никогда ничего не забывает. Никогда!
Привыкший к тяжелому труду, я тысячу раз пожалел,
что так самонадеянно полагал, будто морское
путешествие сродни легкой прогулке в изящной карете.
Еще до отплытия я на собственно шкуре почувствовал всю
тяжесть этой непрекращающейся ни на минуту работы.
Мы таскали, перекатывали, заполняли, ослабляли,
натягивали и крепили. Только с приходом звезд мне
удавалось немного расслабить спину и, усевшись рядом с
членами команды немного пожевать вяленого мяса,
хлебнуть рома и затянуться крепким дымом морской
трубки.
Мой рыжеволосый приятель, которого звали Питером,
говорил, что на этот раз Одноглазый затеял по-
настоящему грандиозное дело. Именно от него я узнал и о
богатом покровителе нашего капитана, и о таинственном
мероприятии, которое они задумали. И хотя слухи по
кораблю ходили самые разнообразные, в целом, получалось,
что никто из окружения капитана не знал о предстоящем
путешествии ровном счетом ничего.
В ночь перед отплытием, я никак не мог заснуть. Меня
мучили тысячи неразрешимых вопросов. Но главным был
один: правильно ли я поступаю? Пытаясь отыскать
ответ, я спустился на берег и долго бродил по песчаной
кромке, стараясь под плеск волн отыскать свое истинное
предназначение. Что ближе мне – жителю речного поселка
– море или все-таки, суша?
И вновь боги океана, не оставили меня одного. Возле
плоских валунов, похожих на огромную черепаху, я
встретил сэра Бероуза. Капитан задумчиво взирал в
морскую иссиня-черную пустоту, а возле его ног
свернувшись калачиком, дремал его пушистый любимец.
«Не спиться?» - спросил он.
Я не стал лгать.
«Сомнения?»
Его слова ранили меня в самое сердце.
«Наша встреча – она не случайна. Так же как и вся
жизнь», - произнес капитан и закурил.
«Изгою это известно как никому другому», - ответил я,
имея в виду себя и свой кочевой образ жизни.
« Расскажи», - попросил капитан.
Здесь, на берегу, под покровительством легкого бриза,
Бероуз опять был прежним – таким, каким он появлялся в
таверне практически каждый вечер.
Мне нечего было скрывать, и я поведал ему обо всех своих
несчастьях.
Капитан слушал, внимательно: ни о чем не спрашивая и не
уточняя. Его трубка парила в воздухе, словно темная
бригантина: то приближаясь ко рту, то вновь удаляясь.