— Мне необходимо провести исчерпывающие испытания, — медленно проговорил Кори, — прежде чем я смог бы приступить к такому эксперименту.
— У нас нет времени.
— Для эксперимента необходим доброволец.
— Мы позаботились об этом. Мы предоставим вам человека, не только согласного подвергнуться опыту, но стремящегося к этому и, разумеется, обладающего крепким здоровьем.
— Где вы найдете его? В вашем департаменте? — Кори взглянул на Слотера с иронической улыбкой. — Или, может быть, вы сами согласитесь на это?
— Я? — засмеялся Слотер. — Исключено! Меня в этом деле как будто нет. Я всего лишь посыльный. Почтальон.
Казалось, для Слотера не существует никаких препятствий. Все, что оставалось, — это лишь получить молекулы, хранящие память умирающего человека, и ввести их в мозг подопытной морской свинки в образе гомо сапиенс. А это уже было делом Кори.
— Я не могу прямо сейчас дать вам ответ, — сказал Кори.
Лицо Слотера вытянулось и стало неумолимо жестким, даже безжалостно суровым.
— Мы уважаем вас, как человека, работающего над своими собственными проблемами, а не только и исключительно для университета, так что нами предусмотрено, разумеется, соответствующее материальное вознаграждение. Весьма существенное. — Слотер опустил руку в нагрудный карман, словно собираясь извлечь из него пачку денег. — Мы хотели бы сотрудничать с вами как с частным лицом, благодаря чему можно было бы предотвратить какие-либо возможные затруднения для университета.
— Я не хотел бы — да и не могу — открещиваться от университета.
Слотер был слишком умен, чтобы настаивать на немедленном решении.
— Я остановился в отеле «Беверли Хиллз», — сказал он, вставая, бунгало семь. Почему бы вам сегодня вечерком не заглянуть ко мне и чего-нибудь не выпить?
— Я позвоню вам, — сказал Кори. — Мне необходимо также обсудить все это с моим ассистентом.
— Я думал, вы будете главным, шефом, так сказать.
— В моей области знаний шефов нет. В решении своих проблем я завишу от усилий многих людей. Даже так называемые эксперты знают слишком мало об РНК в памяти.
Сразу же после ухода Слотера Кори принялся звонить на химический факультет Гиллелю Мондоро. В течение трех последних лет Гиллель как химик консультировал Кори при проведении каждого эксперимента. Никто, однако, на звонки Кори не отзывался. Кори предположил, что Гиллель должен быть в это время в одной из лабораторий на нижнем этаже. Туда пришло новое оборудование, и Гиллель скорее всего отправился в эту лабораторию наблюдать за тем, как электрики будут устанавливать новые устройства. Горячий поборник прогресса, Гиллель был в курсе, кажется, всех без исключения перемен и новшеств на химическом и биохимическом отделениях.
Здание казалось непривычно тихим, несмотря на то, что рабочий день еще не кончился. Обычно в коридорах витал легкий гул, в котором смешивалось гудение осциллографов и моторов, телефонные звонки, чьи-то голоса, звуки шагов… Кори вошел в небольшую библиотеку на втором этаже и увидел двух девушек, в поисках какой-то книги углубившихся в картотеку трудов по молекулярной биологии..
— Не знаете, у кого сейчас книга Хэрши и Кэйза, доктор Кори? — спросила одна из них, нетерпеливо отбрасывая со лба прядь богатых каштаново-рыжеватых волос.
— Из библиотеки, надо полагать, никто не брал эту книгу, — сказал Кори.
— Значит, кто-то стащил ее, — сказала вторая девушка с нескрываемым отвращением к неизвестному вору.
— У меня есть копия, — обратился Кори к рыжеватой девушке. — На неделю могу дать вам ее. Я вернусь к себе через полчаса.
Спасибо, доктор Кори, — улыбнулась в ответ рыжеватая девушка.
— Вы не видели Гольдберга? — спросил ее Кори.
Гольдберг было прозвище Гиллеля Мондоро, им же самим переведенное на немецкий. Студенты иногда с нарочитым французским акцентом называли Гиллеля Монт д'Ор[1]. Наверное, они относились к Гиллелю с симпатией, иначе не стали бы так безобидно и мило шутить в его адрес.
— Евреев сегодня здесь нет. У них Йом Кипур — Судный день, — сказала девушка с рыжевато-каштановыми волосами. — Поэтому здесь так тихо.
Она сказала это без всякой задней мысли, точно так же она могла бы произнести: «французов» или «испанцев» сегодня здесь нет.
— Монт д'Ор предупредил нас, что сегодня его не будет, — подтвердила вторая девушка. — Как будто мы и так этого не знаем. Мой парень тоже сегодня не пришел. Странно — он совсем не религиозный, а Иом Кипур отмечает.
— Атавизм, — сказала рыжеватая. — Наверное, это в нем сказываются молекулы ДНК или РНК. А вы как думаете, доктор Кори?
Кори понятия не имел, что сегодня еврейский праздник. Не удивительно, что здание притихло. Процент евреев, работающих в области теоретической физики и биохимии, был высок по сравнению с их общей численностью в университете. Может, потому, подумал Кори, что интеллектуальное воспитание, в основе которого лежит Талмуд, приучило их мыслить абстрактно? Не подтвердится ли идея Лысенко в наши дни? Кто вправе решать — какой закон верен, а какой — нет? Законы формулируют люди, наука развивается фазами, знания никогда не бывают до конца определенными, они всегда в какой-то мере относительны, считал Кори.
Он спустился по лестнице, туда, где находилась лаборатория, в которой проводились опыты на животных. Как и в тюрьме, дверь здесь можно было открыть только специальным ключом, своего рода отмычкой.
Самка шимпанзе по кличке Минни встретила Кори радостным повизгиванием и нажала кнопку, означавшую для нее появление банана в клетке. Кори положил банан в контейнер, присоединенный к клетке.
— Попробуй еще раз, — сказал он обезьяне.
Минни снова нажала красную кнопку, и банан проскользнул внутрь клетки. Очищая его от кожуры, Минни откинула назад голову и усмехнулась — совсем как та рыжая в библиотеке.
Никто не учил Минни нажимать кнопки, чтобы получить лакомство. Она переняла это умение от своего прежнего партнера Оскара, принесенного в жертву эксперименту. Его РНК инъецировали Минни, в память которой вошли хитрости Оскара. Она проявляла теперь ту же самую идиосинкрозию, которую Кори наблюдал у Оскара, его неприязнь к определенным студентам, его отвращение к определенной пище, которую Минни вполне охотно ела до инъекции РНК Оскара. Были ли новые свойства и привычки Минни результатом этой инъекции? И как долго пришлось бы обучать Минни навыкам, и уловкам Оскара, если бы в ее организм не ввели молекулы его РНК? Не получив ответа на эти вопросы, нельзя было приступать к экспериментам на людях.
Предложение (или требование?) Слотера казалось опасным. Кори поднял телефонную трубку и набрал домашний номер телефона Гиллеля. Ответила супруга Гиллеля Карен.
— Он в синагоге, — сказала она, — вернется во второй половине дня. Йом Кипур кончается с наступлением темноты.
— Значит, поздним вечером, — сказал Кори, думая о том, что времени на обсуждение с Гиллелем предложенного Слотером эксперимента не остается.
— Приходите к нам обедать, — голос Карен звучал как всегда весело. — Как только солнце скроется за горизонтом, мы приступим к еде, а я приготовлю сегодня к ночи все лучшее, что только смогу. Это нетрудно. Мать Гиллеля готовит отвратительно, но он уверен, что в этом деле она само совершенство. Все искусство в том, чтобы еда не пригорела, как это у нее бывает. И никаких маминых приправ!
Слова «приступим к еде» Карен произнесла по-немецки. Все в Карен нравилось Кори. Особенно ее живость, которую Гиллель называл «дерзостью», ее грация и молодость.
— Первый кусочек, съедаемый после поста, — уточнила Карен значение слов, произнесенных ею по-немецки. — Хотите, я обучу вас идишу и составлю вам партию внутри нашего круга? — смеялась она.
Стройная, совсем еще молодая женщина с лицом Нефертити и грациозными движениями евреев-сефардов, строгой походкой и копной черных как смоль волос, блестящих, будто покрытые лаком такой была Карен. Она не носила никаких украшений и не пользовалась косметикой, лишь оттеняла веки и красила чувственные губы. Гиллель повстречал ее в университете, где она изучала сценическое искусство. Карен, казалось, была рождена, чтобы стать женой Гиллеля.
— Как можно связаться с Гиллелем? — спросил Кори.
— Вам не стоит идти в синагогу. Без билета вас туда не пустят. Вы, наверное, не знаете, что евреи не могут молиться в праздник, если не заплатят за вход в синагогу? А тех, кто проникает в храм, не заплатив, выставят оттуда до начала церемонии. Как плутов!
Она снова залилась смехом, чтобы прикрыть легкое смущение. Карен не разделяла ортодоксальности Гиллеля, хотя и соединила свою жизнь с его жизнью.
— Не говорите Гиллелю, что я искал его, — сказал Кори. — Я не хотел бы нарушать его праздника.
— Конечно, не скажу. Вы сами сможете сказать ему это сегодня ночью. Мы ждем вас на обед. Гудбай. Я уже чую запах кое-чего жареного!
В телефонной трубке послышался щелчок. Кори расценил это, как хитрость, рассчитанную на то, чтобы предотвратить его отказ принять приглашение.
Он никогда, даже будучи ребенком, не принимал участия в развлечениях других людей. Всякий раз в подобных случаях им овладевало чувство, которое можно назвать «паникой перед закрытием ворот», боязнь зря потерять время и не успеть осуществить то, что он должен успеть сделать за свою жизнь. Кори отвел себе всего лишь четыре часа на сон, вставал в четыре часа утра и до семи читал новейшие научные публикации, а потом шел в университет, используя время в пути на обдумывание своих проблем. Его отец, выходец из Ирландии, видел в своем сыне лишь ребенка и ученого и заставлял мальчика упорно учиться. Кори закончил среднюю школу в четырнадцать лет и затем стал самым молодым из всех выпускников Чикагского университета, когда-либо получивших ученую степень доктора биохимии. Но чрезмерные учебные и научные занятия подавили в Кори эмоции, что выяснилось, когда он вступил в брак. Его жена, отличавшаяся скорее умом, чем красотой, выражала недовольство тем, что видится с ним реже, чем его же секретарша В тридцать восемь лет он получил Нобелевскую премию за исследование молекулярного строения рибонуклеиновых кислот и их функции в формировании памяти теплокровных животных. Неожиданно его жена умерла, и он замкнулся в себе еще больше. Ему предложили место профессора в нескольких американских университетах, и он выбрал Калифорнию — не из-за ее климата, а потому что его уговорил ректор университета. «Мы никогда не будем вмешиваться в избираемые вами планы и темы. Вы абсолютно вольны делать все, что хотите, и можете рассчитывать на нашу поддержку и сотрудничество».
Начинал Кори с экспериментов на морских червях cannibal platy helmints. Он привил тысячам особей способность на свету находить корм. В этих экспериментах один червь получал концентрированную РНК сотен своих предшественников, отчего у инъецированных червей возникала способность ориентироваться на свет. Кори сформировал у хомяков условный рефлекс, выражающийся в устранении препятствий, мешающих добраться до корма. РНК этих хомяков он инъецировал не имеющим такого рефлекса крысам и также достиг эффекта переноса памяти. Инъецированные крысы прямиком направлялись к препятствиям, устраняли их и подбирали кусочки корма, упавшие в специально подставленные для этого сосуды.
Кири нравились и преподавательская работа, в процессе которой он проводил жесткий отбор студентов. Наука постоянно развивается, и кому-то из выбранных им одаренных студентов суждено найти решение той или иной проблемы. Открытие, что на память можно влиять и, может быть, даже управлять ею с помощью определенных химических веществ, легло в основу возникновения новой обширной области исследований. Теоретические вариации здесь были безграничны. Если какой-то определенный вид инъецировать препаратом, содержащим характерные признаки памяти какого-то другого вида, то тогда можно обезьяну превратить в разумное существо наподобие человека, а собаку, например, научить вести себя, как кошка. Можно будет сохранить познания и опыт древних народов, перенося их память в сознание представителей более молодых народов. Биохимия изучала также реакции организма человека на химикалии и установила, что разум и эмоции можно индуцировать с помощью различных химических веществ, что человек представляет собой подлинную химическую фабрику. В свете этих открытий многие старые концепции, касающиеся души человека и его божественного предназначения, требовали пересмотра.
Идеи, которым Кори посвятил спою жить, он весьма охотно обсуждал с Гиллелем Мондоро, для которого был чем то вроде пророка Гиллель относился к Кори как ученик и приверженец, убежденный, что незаурядный, глубокий ум Кори способен решать не только научные, но и социальные проблемы, возникающие перед человечеством в связи со стремительным развитием науки и ее открытиями.
Кори вернулся в свой кабинет. Студентка с каштаново-рыжеватыми волосами уже ждала его, и он дал ей обещанную книгу.
Потом он поднял телефонную трубку и позвонил в отель «Беверли Хилдз». Надо было дать ответ Слотеру.
Глава 2
Фрэнсиса-Лавджоя Слотера в отеле ожидало два сообщения: одно из Вашингтона, второе — из Генерального госпиталя. Слотер прошел через сад в направлении бунгало семь. Войдя к себе, он запер дверь и первым делом убедился, что остался в одиночестве. Потом занялся полученной корреспонденцией. «Звоните в любое время», — это было сообщение от доктора Неттора из Генерального госпиталя. Оно означало, что Хаузер еще жив и что в течение нескольких ближайших часов он скорее всего не умрет, унеся с собой все свои секреты. Второе послание требовало немедленного ответа. Слотер поднял телефонную трубку и назвал вашингтонский номер телефона, не включенный в справочники.
— Двенадцать — два, — сказал Слотер, и через несколько мгновений услышал голос полковника Борга, своего непосредственного начальника.
— Фрэнсис, — сказал Борг приглушенным голосом (он всегда называл Слотера его первым именем, когда бывал взволнован или чем-то озабочен), — мне звонили сверху. Они хотят полной определенности.
Кабинеты на самом верху в их здании занимали шефы Борга.
Борг относился к Слотеру, как к своему союзнику, во всем, что касалось интриг и козней, исходящих сверху, но подлинной дружбы между Боргом и Слотером не было. Слотер привык во всех окружающих видеть своих врагов.
Звонок сверху исходил от доктора Вендтланда, шефа отдела по делам Восточно-Европейских стран. Вендтланд был иностранцем, принявшим гражданство США, и его положение в Центральном разведывательном управлении отличалось некоторой двусмысленностью. До поступления на службу туда он разыскивал прежних нацистов, занимавших высокие посты в правительстве ФРГ. Слотер подозревал, что Вендтланд контактировал с Хаузером в течение долгого времени, может быть, уже много лет.
— Кори темнит, — сказал Слотер, — но он никуда от меня не денется.
От дальнейших комментариев Слотер воздержался, зная, что Борг записывает их беседу на магнитофон.
— Вы всерьез надеетесь, что это безумное предприятие увенчается успехом?
— Мы уже сказали «а», — засмеялся Слотер. — Если бы такое мне предложили год назад, я подумал бы, что это безумие, но теперь у меня нет никаких сомнений, что с этими париями можно сварить неплохую кашу в их лабораториях.
— Как там в Калифорнии? — спросил Борг.
Слотер обвел глазами свою комнату. Солнце просачивалось сюда сквозь жалюзи, дверь спальни стояла открытой, и там виднелась огромная постель с толстым матрацем и спинкой в изголовье, обильно украшенной резьбой в стиле барокко На этой постели ночевали знаменитые кинозвезды. Как отличалась его жизнь от их жизней! Быть в тени и действовать анонимно — таково было требование и составная часть его профессии.
— Жарко, тоскливо, безлюдно…
Борг расхохотался.
— Это не для меня. Ладно, двигайтесь к цели уверенно и сделайте все необходимое, чтобы завоевать симпатии Кори. Он ведь холостяк не так ли? Бунгало в дорогом отеле — подходящее место для встреч.
— Хорошая мысль, полковник.
— Хотел бы я вырваться отсюда и порыскать там у вас для нас обоих. Жду от вас отчета.