К несчастью Драко Малфой не мог видеть, а Гермиона… никогда не решилась бы сделать последний шаг самостоятельно. Ведь одно дело сражение против Нагайны или поиск крестражей, другое, когда без особых причин при виде хорошо знакомой белобрысой макушки, сердце трепещущим мотыльком в горле не давало выхода словам. Впервые за все дни он не приветствовал ее галантно и выглядел разбитым в небрежно накинутой рубашке. Раньше ровный ряд застегнутых пуговок взбегал под самое горло, теперь же через распахнутый верх виднелся изрядный участок тонкой кожи с причудливой вязью вен. И за все время, что Гермиона провела в Малфой-Мэноре, лицо юноши впервые выглядело рассеянным, а он будто машинально занял место рядом с ней.
— Сегодня мы сделаем небольшой перерыв в работе.
Молчание, последовавшее за этой фразой, было истолковано Драко, как немой вопрос.
— В воскресенье Гринготтс работает до полудня. Нужно успеть.
— Успеть к чему?
— Ни к чему, а к кому. Гоблин, обслуживающий нашу семью, задерживаться не любит. Сегодня отличный день, чтобы передать тебе средства, которые я хотел бы вложить в центр реабилитации.
— И чем же так хорош именно этот день? Тем, что нет дождя? — попыталась пошутить Гермиона.
— Для меня любой день хорош тем, что он уже наступил, — в голосе Драко прозвучало что-то почти забытое и грубое. Почти свысока. Как раньше. Но тут же, спохватившись, он закончил более мягко. — Родители вернутся со дня на день, и я не хотел бы посвящать их в наши дела.
И несмотря на то, что фраза «наши дела» прозвучала камерно, почти интимно, на сердце девушки мгновенно вернулась тревога. Ведь всего несколькими часами ранее от Драко исходило необыкновенное тепло. Теперь же глаза юноши приобрели привычный оттенок курящего облаками февральского неба.
Дальше они завтракали в полном молчании, и Гермиона всего лишь раз пыталась нарушить его.
— Я не хотела бы делать что-то втайне от твоих родителей, Драко.
— Пирог с почками сегодня необыкновенно удался нашей Вииво, ты не находишь? — холодно спросил он.
Гермиона с волнением ждала, когда Драко будет готов к походу в Гринготтс. Он покинул ее в холле, уточнив, что на сборы ему понадобится около четверти часа. И вот она, одинокая, мучимая одним лишь вопросом, ходила из угла в угол. Она не понимала, отчего нежность вновь скрылась за ледяной маской, а доверительный тон в разговоре исчез, словно его и не было. И лишь единая ниточка — центр реабилитации — связывала два таких разных дня, показывая, что все случилось наяву, а не во сне.
Благоразумно решив выдержать паузу, Гермиона дождалась Драко, отметив про себя, что все же тот казался чрезмерно бледным, тоном кожи почти сливавшимся со свежей рубашкой, красовавшейся на нем. Белокурые волосы вновь были аккуратно уложены, почти как в школе. И это показалось отталкивающим, неприятным. Пережитым в далеком прошлом.
Уже у порога Гринготтса Гермиона решилась взять Драко за руку. Тонкая ладонь, лишь на полфаланги шире, чем ее собственная, не сопротивлялась, но пальцы не спешили переплестись с Гермиониными. И если бы девушка вдруг вздумала вести дневник, запись в нем об этом могла бы выглядеть примерно так: «Он не держал меня за руку, а просто пользовался ею для поддержания равновесия».
Вспомнив слова Нарциссы о том, что семья не афиширует состояние Драко, она отпустила не оказавшую сопротивления руку и подхватила юношу под локоть. Так было легче направлять его и сообщать на ухо примерное количество шагов до очередного препятствия. Таким образом они, почти не привлекая к себе внимания, добрались до гоблина, обслуживающего семью Малфоев. Глубоко посаженные черные глазки тут же впились неприятным взглядом в подошедшую пару. Приветствовал их гоблин, однако, весьма учтиво.
Гермиона ожидала каких угодно трудностей, но все прошло на удивление гладко. Драко держался уверенно, по-малфоевски, слегка высокомерно. Лишь чересчур размашистая подпись, съехавшая на полдюйма ниже положенной строчки могла бы смутить гоблина. Но, возможно, у того было слишком хорошее настроение от приближающегося конца рабочего дня, а может быть, по той же причине он не стал проявлять дотошность, и через несколько минут вся компания оказалась у банковской ячейки.
Тяжелый кошель перекочевал из бледной мужской ладони в девичью, гулко звякнув золотыми монетами в тишине банковского хранилища. Гоблин неодобрительно хмыкнул, и Гермионе снова стало неуютно. Здесь, в подземных хранилищах она чувствовала себя весьма скованно, памятуя о том, что пришлось пережить парой лет раньше в хранилище Лестрейнджей. Да и место это казалось знакомым, очевидно, ячейки чистокровных семей в Гринготтсе соседствовали.
Из оцепенения Гермиону вывел голос Драко, пригласивший девушку следовать к выходу. Спустя совсем немного времени они уже стояли на поверхности, на залитой солнцем улице, но зима не сходила с лица Драко, в хмури бровей две серые молнии — это казалось уже непривычным.
— В Мэнор? — коротко спросила Гермиона.
— Нет, — серьезно ответил он. — Я хотел бы успеть еще немного поработать. Там. На стройке. Это важно. Скоро вернутся родители.
И эта фраза, оброненная будто бы случайно, царапнула ржавым гвоздем. Выписала скорым почерком вывод над вольным сочинением на тему Драко Малфой, и как он изменился за лето. Он не хотел афишировать свое участие в ремонте реабилитационного центра, не желал посвящать в это своих родителей. Наверняка из боязни быть непонятым. Других оправданий ему она не могла придумать. Но стоило признаться, что хотела.
…
Юноша и девушка держась за руки следовали по улицам Лондона и со стороны вполне могли бы сойти за влюбленную парочку, если бы не глубокая морщинка задумчивости на ее переносице, если бы не хмурый его взгляд.
Гермиона думала об этом и о тысячах других вещей, совсем не соответствовавших случаю. В голову лезли совершенно глупые мысли. Почему-то именно сейчас ей хотелось узнать, как мать познакомилась с отцом. Впервые за двадцать лет жизни.
Они проработали в полной тишине до самого глубокого вечера. И ни разу Драко не нарушил молчания, да и ей говорить не хотелось. Еще одна, новая сторона Малфоя, открывшаяся неожиданно, не импонировала. Драко в библиотеке или в венке из выжженной травы казался не в пример симпатичнее угрюмого типа, возившего кисточкой из стороны в сторону в напряженном молчании.
Когда солнце спрятало усталое, раскрасневшееся лицо под одеялом горизонта, Гермиона подошла к Драко и, тронув его за плечо, сказала: «Пора. Поздно совсем». Он кивнул и подал руку для трансгрессии.
Ужин, накрытый Вииво на террасе, так же прошел в молчании. Закончив с десертом, Драко поднялся на ноги и, пожелав Гермионе доброй ночи, скрылся в доме. А она еще некоторое время оставалась за столом, ковыряя вилкой нетронутое жаркое и размышляла, что вызвало такие резкие перемены в поведении Драко.
…
Ответ пришел чуть позже. Когда луна забралась уже высоко и, не обнаружив в своих владениях ничего интересного, скрылась за легким одеялом из облаков. Ответ этот узнаваемо пах мятным леденцом и отчего-то грустью. Он шлепал босыми пятками по каменному полу.
— Драко?
— Я могу побыть с тобой? Сейчас. Здесь.
Она не совсем понимала, что он имеет ввиду, но чуть отодвинулась от края кровати. Оставив место, чтобы он мог присесть рядом. Он сел аккуратно, будто боясь задеть ее. Переплетя свои пальцы с ее, он вдруг прижал ее руку к лицу.
Гермиона не считала сколько времени прошло, вот только следуя логике и тому, что от неудобной позы рука затекла, мимо пронеслась не одна минута.
— Ты спишь? — спросила она тихо.
— Нет.
— Обними меня…
И снова мимо пронеслась вечность. Ведь сказав это, Гермиона пожалела. С какой стати Драко нежничать с ней. И она совершенно точно пришла к выводу, что поцелуй ей приснился.
…
Его ладонь легла на ее живот чуть выше талии. Совсем безобидно, невинно. Возможно ей показалось, но с едва различимым вздохом, он придвинулся чуть ближе к ней. Не касаясь. В детстве Гермиона читала легенду о Тристане и Изольде и отчего-то в тот момент ей вспомнился эпизод, в котором рыцарь и принцесса вынуждены были ночевать в лесу, в одном шатре. И тогда, чтобы показать верность своему королю, Тристан клал между собой и возлюбленной меч. Такое же расстояние разделяло теперь Гермиону и Драко.
— Скажи мне? — раздался в темноте тонкий девичий голос, — почему ты никогда не называешь меня по имени?
— Я пока не могу сделать этого…
— Почему?
— Иногда ты задаешь слишком много вопросов.
— Я не думаю об этом. Не любопытничаю. Просто в этих диалогах есть необходимость. Понимаешь? Я чувствую!
— Не понимаю, но верю. А еще знаю, что слишком сильно разболтался и открылся в последнее время. Но я готов показать тебе еще одну вещь. Дашь на дашь.
— И что ты хочешь взамен?
— Я хочу знать о твоем самом большом страхе… ведь ты… Ты же не расскажешь о нем просто так.
…
У Гермионы, как и у любого другого человека, будь он волшебником или магглом, были свои страхи. И даже сильные страхи. Она старалась не думать о них, а рассказывать уж тем более не хотела. Но в интонации, с которой говорил Драко, слышался не вопрос, а надежда. Ему самому нужно было показать ей что-то взамен ее признанию. Она кивнула в темноте, понимая, сколь бессмысленно это было.
— Я согласна, — ответила она чуть слышно.
Драко ничего не ответил. Он дышал глубоко и ровно, а его ладонь все еще покоилась на животе у Гермионы. В скудном свете, что дарила луна, выглянувшая из-за туч, лицо юноши казалось удивительно умиротворенным. И Гермиона поняла. Драко уснул. В ее постели.
Она ушла еще засветло, оставив его среди айсбергов белоснежных простыней и подушек. За чашкой утреннего чая, она вполуха слушала болтовню домовицы и задумчиво крошила булочку в тарелку. Драко появился лишь немного погодя, но на нем уже красовался ежедневный костюм, а волосы, как всегда, были убраны в гладкую прическу.
— Позавтракаем в городе чуть позже? — предложил он. — То, о чем я говорил сегодня. Хочу показать тебе это прямо сейчас.
…
И снова бесконечные лестнично-комнатные лабиринты Малфой-Мэнора. Опять подол платья цеплялся за выступы, когда они следовали очередной анфиладой. «Нет, — подумала она, — Малфой-Мэнор не просто огромен, он завернутый в символ бесконечности лабиринт, где трудно дышать, где я все же не гостья, а пленница».
Наконец, их дорога уперлась в украшенную вычурной резьбой двустворчатую дверь. И хотя Гермиона понимала, что Драко не мог ошибиться, от внимания ее все же не ускользнула деталь: пальцы юноши, ощупавшие орнамент, украшавший дверные филенки. Гермиона сама на миг задержала взгляд на затейливом рельефе.
— Что это за место? — в голосе прозвучало чуть больше волнения и удивления, чем ей хотелось бы обнаружить.
— Ты сейчас сама все увидишь, — спокойно ответил Драко. — Не бойся. Я уверен, что это тебя заинтересует. Хотя бы поверхностно.
Когда протяжно застонавшая на петлях дверь распахнулась, взгляду путников предстало тесное, гораздо более узкое, чем библиотека Драко, помещение. Гермиона, еще не шагнувшая внутрь, тут же удивилась, как можно было в таком огромном доме, изобилующем просторными и светлыми комнатами, выбрать такую келью… в которой на проверку даже и окон не оказалось. Впрочем, они теперь были не нужны Драко.
Юноша, тем временем, заклинанием зажег свет и затворил дверь с коротким комментарием: «Тайна должна остаться тайной».
Сначала ей стало не по себе. Почти все плохо освещенное помещение занимали… механизмы. Разные по размеру и назначению, они стояли на полках, в многочисленных шкафах, занимали изрядную долю пространства на полу и в стенных нишах. Устройства были необычными, приковывающими к себе внимание даже не из-за количества. Словно дух чего-то живого притаился в комнате, усмирив на миг свой эндоскелет.
Драко молчал, когда она сделала несколько шагов в сторону механизмов. То были животные, птицы, паровозы и корабли, сделанные с поразительным мастерством, вот только не из обыкновенных материалов. Они сплошь состояли из металлических пластин и различного вида шестеренок, какие бывают в механических часах. Гермиона видела подобное, когда будучи еще совсем маленьким ребенком, она поднималась со своим дядюшкой Густавом на чердак городской администрации, где были установлены гигантские, то и дело барахлящие городские часы. И пока дядюшка с проклятьями, не должными долетать до уха юной леди, чинил или смазывал механизм, Гермиона любовалась тонкостью работы старинных мастеров. Причудливой эстетикой времени, облаченного в физическую форму.
— Можно мне поближе посмотреть? — попросила она Драко.
— Для этого я и привел тебя в свою мастерскую.
— ТЫ хочешь сказать, что это сделано твоими руками?
— Это увлечение пошло от отца. Мистер Малфой отличный часовщик, чего, конечно, никто кроме нас не мог знать. Ты, наверное, заметила, что в Мэноре полным-полно голосящих на все лады часов. Это коллекция Люциуса, собираемая им всю сознательную жизнь. Но в этой комнате начинается жизнь, созданная моими руками. Дело в том, что в нашей семье традиция: мужчина воспитывает мужчину. И я, пятилетним малышом был вынужден просиживать в кабинете отца часами, не имея права мешать или капризничать, пока отец занимался делами. Когда он собирал или ремонтировал очередной механизм, в мои руки попадало несколько шестеренок, которые я начал приспосабливать друг к другу. Получались забавные поделки, которые как-то раз увидел приятель отца и отметил, что у меня способности. Так, отец стал покупать детали и для меня, а позже брать в лавку часовщика и кузнеца. Так появились эти автоматоны.
— Они двигаются? — потрясенно воскликнула девушка. Ей было достаточно и тонкости работы.
— Вот посмотри, — с этими словами Драко нащупал одну из фигур и улыбнулся. — Если осязание меня не подводит, это кошка. Я увековечил Макгонагалл, когда мне было четырнадцать.
Несколько секунд он держал стальное тело в руках, с выражением ностальгии на лице, а затем несколько раз повернул ключ.
Неожиданно фигурка ожила. Вздрогнув в тонких юношеских пальцах, она металлическим голосом мяукнула и распахнула глаза, сделанные из двух крупных изумрудов. Покрутив головой, она снова мяукнула, и Драко опустил ее на пол.
Шагала кошка комично, переваливаясь с боку на бок, можно сказать неуклюже, но ловко и быстро. И тут Гермиона поняла, что профессор-анимаг, послужившая прототипом этой фигурке, ходила точно так же, когда бывала в образе.
— Драко, это потрясающе! Но! Как же? Зачем ты скрывал это? Почему никто не знал?
— Знали мать и отец. А еще Пэнси. Большего мне не нужно. Автоматоны делались не для продажи или еще чего-либо. В маггловских книгах я прочитал, что такое хобби называется «для души».
Неожиданно вспорхнувшая из груди птица затрепетала крыльями где-то в области горла Гермионы. Дышать стало невозможно. Тот, кого она искренне презирала еще так недавно, стоял напротив нее и дрогнувшим голосом говорил о… душе. Что могло произойти в нем, познавшем грех пытающего? Что переломило его?
— Все, что находится в этой комнате, сделал ты?
— Есть еще немного. Лучшие работы стоят в кабинете отца и в спальне матери. Я сделал несколько безделушек для Вииво. Она счастлива держать их у себя.
— Для Вииво… — почти беззвучно повторила потрясенная Гермиона.
— Да. Когда я еще видел, часто замечал, как она рассматривает садовые скульптуры и понял, что домовица не лишена тяги к прекрасному. К искусству.
— То есть сейчас ты не можешь делать такое?
— Почему ты так думаешь? — с этими словами он ловко ухватил ее за запястье и потянул в центр комнаты, за огромный верстак, на белой поверхности которого были разложены детали.
— На ощупь. Вот. Получается неуклюже. Но отец помогает.
Перед Гермионой выстроилась новая шеренга: кособоких ящериц, кривокрылых птиц. Совсем простые по конструкции, они все равно поражали какой-то внутренней энергией. Будто сам создатель передал их металлическим телам частичку своей души.
— Драко, они прекрасны!
— Отец тоже так говорит. Но им далеко до сложных автоматонов, которых я мог делать раньше.
Чтобы увести сразу помрачневшего Драко от скользкой темы, Гермиона обвела взглядом комнату в поисках подсказки. Ничего в ней не было. Только в самом углу возвышалось нечто, почти в человеческий рост, накрытое белым пологом.