— А что там? — поинтересовалась девушка. — Выглядит, как скульптура.
— Это неинтересно, — вдруг резко оборвал Драко. — Там старый, неудавшийся автомат. И вообще. Нам пора работать. Засиделись. Заболтались. Пойдем отсюда.
С этими словами юноша резко развернулся и широко шагнув, запнулся о забытую кошку. Безмолвно и как-то покорно он растянулся на полу во весь свой немалый рост.
Гермиона ринулась на помощь, упав перед юношей на колени. Их больше, чем четыре, и локтей больше. Шестеренки… звон пружин.
— Драко, как ты?! О, о, Боже, ужас, твоя кошка сломалась!!! Это я виновата! Я! Я!!!
Она помогла ему сесть, заглядывая в невидящие глаза, словно надеясь получить прощение за несуществующую провинность.
— Драко. Я никому не говорила. Но я помню твое дашь на дашь. Помню об условиях. И прежде, чем я скажу, позволь поблагодарить тебя. За то, что открыл мне еще одну грань… твоей души. Драко!!! И… больше всего на свете я боюсь плыть в темноте. Ночью, когда даже звезд нет. Я боюсь черной воды. Я боюсь! Лучше уж «Круцио», чем это. Поверь, я знаю!
Его губы успокаивали, как медленная теплая волна дремлющего в полдень океана. Мужские руки, как теплый песок, под лопатками и острые холмы ее ключиц под его пальцами. Время разрушенное в этой комнате, разобранное по шестеренкам и не собиралось складываться в разумные физические величины обратно. Просто поцелуй. Ничего более. Он не мог себе позволить. И не мог оторваться.
Комментарий к Кричать Дорогие мои девочки: Ива, Аннетте, Алина! По прежнему надеюсь на вашу помощь в ПБ если, конечно, вы продолжите читать работу! Буду очень благодарна за ценные замечания.
С любовью, Айно))
====== Отступать ======
Комментарий к Отступать Я возлагаю огромные надежды на Вас, мои дорогие. Традиционно: Ива! Надеюсь на помощь!!!
Аннетте! Если будешь читать... это как раз та часть, о которой я тебе говорила. В ней ты можешь искать себя)) Догадки выслушаю, хотя, по-моему, все очень прозрачно!!!
Он лишился покоя и сна с тех самых пор, как Гермиона переступила порог семейного поместья. Нет, задолго до того, как мелодия, воспроизводимая маленькими ножками, обутыми в старомодные туфли на низком каблуке, стала одним из привычных звуков Малфой-Мэнора. И Драко не мыслил и дня без этих шагов, но столь же страстно мечтал, чтобы Гермиона покинула его как можно скорее, погрузив дом в привычную тишину одиночества.
Возможно, мысли младшего Малфоя и были противоречивыми, но таким уж его создала природа, воспитали родители. Спокойный и вдумчивый с детства, он легко преодолел подводные камни взросления, которые принято называть переходным возрастом. Возможно, дело в мудрости старших, всегда находивших выходу энергии отпрыска более достойное применение, чем благородное ничегонеделание. Так в списке умений Драко появились навыки отличного часовщика и посредственного пианиста, а еще юноша складывал забавные стихи и много читал. Он часами наблюдал за явлениями природы и со стороны мог казаться спокойным созерцателем, но заглянув в его глаза очень внимательно, можно было заметить те самые противоречия, которые не давали ему жить спокойно с малых лет.
Одним из них и была Гермиона. Этот образ не давал ему покоя ночами с тех самых пор, как Драко впервые увидел девочку, а характер Гермионы, познанный несколько позже на практике, не раз заставлял бурлить чистую кровь в тонких венах. Горячие словесные стычки школьных времен теперь трансформировались в подобие уважения к территории друг друга с легким налетом любопытства к упущенному.
Но сердцу не прикажешь, из головы Гермиона упорно не уходила, а потому противоречия, терзавшие малфоевское сердце имели логичное объяснение: она теперь, как вечер воскресенья, когда впереди дождливое утро и долгая рабочая неделя. Когда нужно выбраться из-под одеяла и в толпе безликих прохожих, идти на опостылевшую службу. Когда впереди что-то бесконечно грустное и долгое, как самый рядовой вторник.
…
Он не мог уснуть уже которую ночь подряд. Эпизоды отрешения от действительности, наполненные серыми, мутными сновидениями, чередовались с долгими часами бессонницы. Вот и новая ночь не принесла Драко покоя. Несколько часов он прилежно пытался переместиться в мир сновидений, ворочаясь на кровати, путаясь в душных простынях, но поняв, что отбыть в царство Морфея не получится все равно, встал, нащупал домашние туфли и тихо вышел в холл.
Стараясь производить как можно меньше шума и двигаться быстрее, он миновал зал за залом, коридор за коридором, пока не оказался в той самой комнате, которую всего несколькими часами ранее показывал Гермионе. Плотно затворив за собою дверь и на всякий случай даже наложив на нее заклятие, Драко остановился. Между ним и фигурой, скрытой белым пологом оставалось всего несколько футов. И Драко с готовностью сделал эти шаги, решительным жестом сорвал ткань.
Белой волной отхлынул к ногам дорогой шелк. Драко не мог видеть сокрытое под материей, но забыть — никогда. На темном пергаменте век яркой вспышкой отпечатался образ. Самый сложный автоматон, на создание которого ушло много лет, сил, эмоций.
…
Перед Драко почти в человеческий рост возвышалась механическая кукла — склонившаяся над книгой девушка. Каштановые нити кудрявых волос, глаза-яшмы и школьная форма Хогвартса, легко выдавали прототип — Гермиону Грейнджер.
Драко никогда и никому не показывал свое любимое творение, справедливо остерегаясь непонимания со стороны родителей или насмешек единственной подруги — Пэнси. Только домовица Вииво один раз в день приходила к автоматону, чтобы сделать кое-что, порученное Драко.
Пальцы юноши легкой тропинкой взбежали к шее девушки, укутанной в теплый школьный шарф. Драко улыбнулся, помня, что цвета у него слизеринские, потому что достать гриффиндорский ему не удалось. Хотя он пытался украсть. Шарф Гермионы Грейнджер. Тот теплый весенний день застал добрую часть студентов Хогвартса на поле для квиддича. Шла самая обыкновенная тренировка, но ласковые лучи апрельского солнца выманили всех на улицу, совершив невозможное: они отвлекли отличницу Гермиону от книг.
Ближе к обеду стало совсем жарко, и сидевшие на трибунах сняли шарфы, скинули теплые мантии. Еще в полете Драко заметил, как Гермионин шарф полосатой змейкой скользнул под лавочку. Счастливый Малфой уже придумывал причину, чтобы задержаться на поле и подобрать потерянное. Но Гермиона и не думала оставлять его там, и даже заболтавшись с Парвати Патил, она вспомнила о своем шарфе и, конечно, заглянула под скамью. А он остался ни с чем, и даже снитч перехватила всегда проигрывавшая ему Чжоу Чанг.
— Неудачник, — вопили трибуны. Тем же словом приветствовал родной факультет. И только Пэнси, улыбнувшись, предложила: «Завтра намечается прогулка в Хогсмид. Поедим мороженого? Я угощаю!»
Он улыбался, вспоминая школьные годы, пока пальцы неловко ослабляли элегантный узел на шарфе. Обнаженная металлическая шея в своем основании скрывала заводной механизм. Ключ Драко всегда носил при себе и теперь, повернув его несколько раз, оживил механическую куклу. Автоматон вздрогнул, и с легким скрипом потянулся к книге, чтобы перевернуть страницу. После того он снова застыл, точно повторив позу читающей Гермионы, и вдруг раздался голос.
Механический, слегка скрежещущий, он не принадлежал оригиналу, но был похож и тоном, и тембром. Гермиона цитировала одну из частей «Маленького принца». Ту, что больше всего любил Драко. Он улыбнулся. Ведь говорить автомат он научил совсем недавно.
В кукле был еще один секрет, ради которого он и пришел этой ночью. Щеки Драко заливал густой румянец, когда он расстегивал белую школьную рубашку. За рядом перламутровых пуговичек оказалась самая обычная птичья клетка, половину которой занимали механизмы, а другую часть представляла собой самая обычная птичья квартирка: качели, зеркальце, кормушка и вода. Драко распахнул дверцу и позвал…
Алая птичка вспорхнула и села на его ладонь. Маленькая, будто не птичка вовсе, а бабочка. Словно не настоящая, а бумажная со стороны, но в ладони теплая, живая.
— Я могу уничтожить клетку, созданную своими руками, но тебя — никогда.
Гермиона проснулась среди ночи от приглушенного хлопка. И если бы не выматывающие события последних дней, она тотчас же вскочила бы на ноги. Но глубокий сон, впервые за несколько дней, сморивший ее в чужом доме, никак не хотел выпускать ее из своих объятий. Она боролась с негой долго. Еще несколько минут сидела на кровати, пытаясь унять неизвестно отчего возникшее головокружение. Наконец, она встала. Ведь нужно было проверить все ли в порядке у Драко. И будь Морфей сговорчивее, отпусти он Гермиону из царства своего чуть раньше, комната Драко встретила бы ее пустотой. Теперь же, деликатно постучавшись, она услышала: «В чем дело?». Чуть более раздраженно, чем требовали приличия. И она, конечно, ни за что не догадалась бы, что дело в волнении, которое пытался скрыть Драко.
Гермиона вернулась в постель и тут же мгновенно уснула, решив, что хлопок ей, должно быть, приснился. А Драко еще долго не мог сомкнуть век и все думал о том, что разрушающее заклятие, пущенное в автоматон, могло разбудить весь дом.
«Я могу уничтожить твою тюрьму, но никогда моя рука не поднялась бы на тебя», — думал он. Уже под утро юноша забылся тяжелым сном, в котором, точно в театре теней возились мутные серые сновидения. И не кошмары вовсе, но словно дементоры, высасывающие жизненные силы, они мучили Драко до самого утра. И только пение нового жильца — алой птицы, запертой в клетке у изголовья, отделило утро от ночи.
Дом наполняла тишина, и судя по бледному свету, что мог различить Драко, час был совсем ранний. Встав, юноша подхватил клетку и направился к окну. Всего мгновенье потратив на сомнения, он широко распахнул створки. Прохладный утренний воздух дыханием ветра ворвался в комнату, будя на своем пути все к чему ни прикасался: шорохом страниц выругался старый том, забытый Драко на столе, кувыркнулась пустая чернильница. А птица в клетке тревожно вскрикнула и ударилась о прутья.
Никогда она не видела воли. Ведь Драко подобрал ее совсем птенцом. Он не знал, что это за птица, никогда не видел подобных ни в маггловских книгах, где пытался найти, ни в учебниках Хагрида. Но когда он увидел замерзающего птенца по дороге в Хогсмид, он поднял его и бережно завернул в кашемировую варежку. Драко сам выходил птицу. Когда та отказывалась есть — кормил ее из пипетки и обогревал. Юноше всегда казалось, что Харт, так он назвал питомца, боялся света, вот и поселил его в клетке — груди автоматона. Теперь же он понял: не в свете дело, да и держать птицу взаперти дальше было бы высшим проявлением эгоизма. Он открыл дверцу клетки и крикнул в утреннюю тишину: «Лети!»
Драко еще долго слышал писк удаляющейся птицы, но не закрывал окно. Возможно, подсознательно он надеялся, что Харт вернется, ведь он привык жить в неволе. И несколько мгновений спустя Драко действительно почувствовал мягкое прикосновение перьев к своей щеке, но тяжесть в плече говорила, что птица несопоставимо больше алого малыша Харта. Драко не нужно было прикасаться, чтобы догадаться — птица, приземлившаяся на его плечо, — семейная сова Малфоев.
Нащупав пергамент, привязанный к птичьей лапке, Драко поблагодарил птицу, добавив: «За угощением лети к Вииво». Сунув письмо в карман, он спустился в столовую.
…
— На тебе синее платье и пахнешь ты сиренью. Доброе утро.
— Это новые духи, — в голосе Гермионы слышалось смущение. — Мне понравились и я решила… что-то изменить. Слегка. В себе.
— Старые были лучше, — безапелляционно заявил Драко, — но речь не о том. Несколькими минутами ранее я получил письмо и был бы признателен, получив твою помощь. Прочитай его вслух, пожалуйста.
Он передал свиток в руки Гермионы.
…
Взгляд торопливо обежал строчки, которые каллиграфическим почерком Нарциссы Малфой сообщали, что возвратиться чета Малфоев планирует сегодня же и ближе к обеду, а о результатах своей поездки сообщит не в письменной форме. Прочитав послание родителей вслух, Гермиона выжидательно посмотрела на Драко.
Лицо юноши не выражало никаких эмоций.
— Как думаешь, они нашли то, что искали? — не вытерпела Гермиона.
— Нет. Уверен, что нет. Мама очень эмоциональна, когда дело касается меня. Не думаю, что она стала бы так испытывать мое терпение. Скорее нас ждут какие-то подробности. И отец традиционно скажет, что сделано все возможное.
— Но ведь это так.
— Я понимаю. Поэтому давно ничего не жду.
С этими словами Драко развернулся и, пожелав Гермионе отличного дня, собрался было покинуть комнату.
— Драко, — высокой нотой пронзило воцарившуюся тишину собственное имя.
— Что?
— Это письмо… оно значит, что я должна буду покинуть Мэнор сегодня.
— Насколько я помню, договор между вами с отцом составлен именно таким образом. Ты можешь быть свободна. И если у тебя намечены дела в центре реабилитации, то я отпускаю тебя уже сейчас.
— Я могу остаться… если ты попросишь… я могу… приходить к тебе, если тебе это нужно.
— Мне нужны книги. Нужна семья.
— Но…
— «Но» — это оговорка. Условие. Иногда решения, Грейнджер, принимаются быстрее, чем приходит их осмысление.
С тех пор, как Гермиона покинула поместье Малфоев, прошла неделя, но покой так и не приходил. Все валилось из рук, а мысли оставались по-прежнему заняты событиями последних дней. Она с улыбкой вспоминала того Малфоя, который слишком самоуверенно украл у нее поцелуй, показал ей свою библиотеку и мастерскую. Но на смену солнечным видениям приходил тот Драко, который холодно попрощался с ней и с тех пор не прислал ни единой совы. Затем ей снова и снова вспоминался Драко — дурной мальчишка из школы: дразнивший, обижавший. И Гермиона понимала, что этот темный образ постепенно вытеснит из головы все хорошее и светлое, что случилось между ними в последние дни. Защитная реакция организма — превращать в фантом все, что сердцу не угодно.
Проведя в праздном бездействии выходные, Гермиона с удовольствием вернулась к работе в больнице Святого Мунго. По вечерам она так же, как и раньше, играла на фортепиано, чуть приглушив звук средней педалью. И вроде бы ничего не изменилось, кроме того, что Рахманинов как-то сам собой ушел из репертуара. «Элегия» слишком сильно напоминала о вечере в библиотеке Мэнора.
Гермиона уговаривала себя, что ей вот совершенно не интересно, как дела у Драко, и проглотила вопрос о его самочувствии, когда в кабинете Главного колдомедика вновь увидела Люциуса Малфоя.
— Добрый день, мистер Малфой.
— Добрый, мисс Грейнджер, — поприветствовал ее Люциус, по-малфоевски узнаваемо чуть растягивая гласные звуки. Мужчина встал, и учтиво поклонившись, приложился губами к тыльной стороне кисти.
— Меня вызвал мистер Бернс. Если я правильно понимаю, вы ко мне, мистер Малфой.
Ни единый волосок платиновой шевелюры, собранной в аккуратный пучок, не шелохнулся при отрицательном покачивании головой.
— Нет, мисс. Я пришел всего минуту назад. Позвольте предположить, что вас позвали раньше.
— Наши дела подождут, Люциус, — вставил свое слово Бернс. — Вы, Гермиона, можете зайти через час. Думаю, мы успеем уладить наши дела.
— Хорошо, я… — она отчаянно придумывала ту верную реплику, которая позволила бы повернуть русло разговора в интересующую сторону. Но слова не находились, а на щеках слишком откровенно разгоралась алая заря.
— Всего доброго, мистер Малфой. Увидимся, мистер Бернс, — с этими словами девушка вышла за дверь, понимая, что никогда уже у нее не будет причин поговорить о Драко. Потайная дверь в сокровенные уголки душ Малфоев и в их дом приоткрылась лишь на время. Гермионе не хотелось верить, что ею просто воспользовались. Удобнее было думать, что гордому семейству аристократов привычнее прятать свои настоящие эмоции.
А вот думать о Драко перед сном было совсем не удобно.
Гермиона никогда не слышала о «синдроме отличницы» применительно к себе. Даже обучаясь в маггловской начальной школе и принося домой только высшие оценки, она частенько получала замечания от учителей за неопрятный внешний вид. И не раз краснеющая миссис Грейнджер выслушивала от классной наставницы, что Гермиона единственная девочка, позволяющая себе прийти на занятия в мятой юбке, с беспорядком на голове и даже в разных чулках.