- Не хочу.
Стефан фыркнул.
- Значит, я сам все сделаю, - он потрепал меня по волосам, поцеловал и ушел.
Чтобы больше никогда не вернуться.
Глупый, наивный мой Стефан, он попался в ловушку, как муха в паутину. И утянул за собой меня.
Я весь день провел в постели. То спал, то читал. А вечером в дверь громко постучали.
- Именем короля, откройте!
========== Глава 14. Допрос ==========
Когда мы говорим, что страшимся смерти, то думаем, прежде всего, о боли, её обычной предшественнице.
(Мишель де Монтень)
Я открыл. Меня тут же схватили за плечи, не давая двигаться.
- Стойте на месте. Обыскать.
Несколько гвардейцев Карла вошли в мои комнаты. Они трясли белье, выворачивали ящики стола. Я молчал недоуменно, уверенный, что ничего интересного они не найдут. Через десять минут, когда меня уже слегка качало от слабости, один из гвардейцев подошел к нам с бумагами.
- Нашли.
- Что это? – спросил я.
Гвардейцы молчали. Мне скрутили руки за спиной и, дав только обуться, в одних бриджах и расстегнутой сорочке куда-то повели.
***
Тюрьма здесь мало чем отличалась от нашей. Такие же каменные стены, маленькое оконце под потолком, грязный матрац на полу, ведро в углу.
Я ждал объяснений, уверенный, что произошло недоразумение. Ждал, что ко мне придут, извинятся, проводят обратно во дворец, ведь я и в самом деле не знал, что за бумаги гвардейцы обнаружили в моих покоях. Однако до утра ко мне так никто и не пришел. Я всю ночь просидел на самом краю матраца, замерзая в тонкой белой сорочке. Теперь уже ноющий зад не казался мне самой большой бедой – в моей камере водились крысы. Стоило погаснуть свече, как я услышал шелест кучи маленьких лапок. Я снял сапог и приготовился отбиваться, ночь предстояла длинная.
Утром решетка, наконец, распахнулась.
- Кристоф! – я выдохнул с облегчением. Как оказалось, рано. Ему внесли стул.
- Оставьте нас, - приказал он, садясь. - Чего вам не хватало, Анри?
- Я не понимаю.
Генерал не выглядел, как человек, пришедший, чтобы меня спасти. Взгляд его был холоден и колюч.
- Вы понимаете, что вам грозит за это? Гильотина, Анри.
- Да за что? Меня обыскали, притащили сюда, - я вскочил, чтобы тут же охнуть от боли. В глазах потемнело.
- Не нужно этих спектаклей. Мне хватило. Я знаю, что лжете вы так же легко, как дышите.
- Я не понимаю, о чем вы. Клянусь.
- Поясню. Документы, что были найдены у вас в спальне, составляют государственную тайну. И хищение их приравнивается к государственной измене, а в вашем случае – к шпионажу. Ваш король уже отрекся от вас, Анри.
- Я не знал о них и понятия не имею, что там.
- Откуда же они у вас? – генерал наклонился ко мне.
- Я не знаю…
Стефан! Чертов Стефан! Доигрался, идиот. Нужно было бросить его еще в столице.
- Знаете, - генерал холодно улыбнулся. – Вижу, что знаете. Ваш друг уже все нам рассказал. Для человека, который любит игры с болью, он на удивление отвратительно ее переносит.
- Стефан…
- Да, ваш любовник. А вы ведь так достоверно мне лгали, - он встал, оттолкнул ногой стул и подошел ко мне. Схватил за воротник, заставляя выпрямиться и посмотреть ему в глаза. – Я поверил вам. В ногах валялся, прощения просил. У шлюхи.
Его слова били не хуже пощечин.
- Кристоф…
- Генерал д’Эпине!
Я закусил губу, молясь, чтобы, скопившиеся в уголках глаз слезы не потекли по щекам.
- Генерал…
- Мой невинный мальчик был последней шлюхой, - он плевал в меня словами, выворачивая мне душу наизнанку.
- Нет!
Он тряхнул меня с силой, клацнула челюсть, я больно прикусил язык.
- Хватит лгать!
- Я не лгу. Я не знаю ничего об этих документах.
- Вы думаете, я вам поверю? – он нежно провел рукой по моим волосам, собрал их в кулак, - Вы чертово наваждение, Анри, - его лицо было совсем близко. Я затаил дыхание, уверенный, что он меня поцелует. Но он оттолкнул. – Раздевайтесь.
- Что?
- Теперь, когда мы выяснили, что вы неразборчивы в связях и не брезгливы, я хочу использовать вас по назначению. Как вы того заслуживаете.
- Господи, нет, - я шагнул назад, но уперся спиной в стену. – Нет.
- Да, Анри. Да!
Руки мои дрожали. Я стянул сорочку, потянулся к застежке на бриджах. Смотрел на генерала и не узнавал его – столько гнева было в его взгляде. А за гневом была боль, огромная душевная боль. Я предал его, он поверил мне, а я…
Вспомнилось вдруг, как он обращался со мной в начале нашего знакомства – будто я фарфоровый или сахарный. Мне казалось еще, что он излишне нежен и внимателен, не хватало жесткости, суровости даже. Что ж, я получил, что хотел. Так стоит ли теперь жаловаться?
Я снял с себя все и переступил с ноги на ногу на ледяном полу.
Генерал подошел, притянул к себе.
- За что вы так со мной, Анри?
Я закусил губу. Его ладонь гладила мою спину, бедро, ягодицы. Когда пальцы подобрались к отверстию, я крепко зажмурился и всхлипнул – слишком хорошо тело помнило наше недавнее общение.
- Болит? – шепотом спросил генерал. Я кивнул, не открывая глаз. Меня трясло. Трясло от беспомощности, зависимости, обиды. И страха. Страха не скорой смерти, а того, что глубоко в душе я начал получать удовольствие от его действий, от металла в голосе, от той безграничной власти, что он надо мной имел. После де Блуа я был уверен, что только моя собственная власть над кем-то способна меня возбудить. Я ошибался. Понимание отозвалось дрожью во всем теле.
Генерал понял все иначе. Он отпустил меня, отошел к решетке.
- Одевайтесь.
Некоторое время я продолжал стоять, не двигаясь.
- Одевайтесь, черти возьми!
Я нагнулся за бриджами. Генерал шумно выдохнул и снова оказался рядом. Схватив меня за руку чуть выше локтя, потянул к себе.
- Ненавижу вас, - прошептал, прежде чем впиться мне в губы. Он наказывал меня своим поцелуем, и я принимал наказание. Приоткрыл рот, дозволяя его языку делать все, что вздумается. Вырвав из захвата руку, положил ее генералу на затылок, прижимая к себе. Я вновь дрожал. Но в этот раз причина была иной.
Он оттолкнул меня внезапно. Упав на матрац, я сильно ударился головой. В глазах на мгновение потемнело.
- Шлюха, - прошипел д’Эпине. – Лучше бы я никогда вас не знал.
Хлопнула дверь, и я снова остался один.
***
Я свернулся на матраце. Уходя, генерал швырнул мне тонкое шерстяное одеяло, и я укрылся им с головой. Происходящее напоминало кошмарный сон, но, как я ни силился, проснуться не мог. На затылке появилась шишка, все тело ломило и ныло, и каждое движение причиняло боль. Меня опять трясло.
Вспомнил вдруг слова де Лабрюйера. Неужели все это планировалось заранее? Но для чего? Чтобы генерал потерял еще одного любовника? Я рассмеялся. Тот, кто планировал все это, просчитался – я не был человеком, потеряв которого генерал мог обозлиться настолько, чтобы вновь начать войну. Свадьба послезавтра состоится. А я умру.
- Анри, - услышал я. Открыл глаза.
- Де Лабрюйер?
- Боже, Анри, что с вами сделали? - он стоял по другую сторону решетки, как когда-то давно, в столице. Сейчас мне казалось, что наша глупая дуэль была в прошлой жизни.
- Использовали по назначению, как сказал мне генерал, - я улыбнулся распухшими губами.
- Я пытался выяснить, за что вас забрали, - он понизил голос до шепота. – Все плохо.
- Я догадался.
- Почему вы не послушали меня? Вы можете подойти, не хочу кричать.
- Не могу.
Он смотрел на меня с сочувствием. И впервые в его взгляде не было «двойного дна», он жалел меня искренне.
- Я знаю, кто за этим стоит, - сказал он вдруг. Словно только что принял решение. – И сделаю все, чтобы вас вытащить. Законно или нет, чего бы мне это ни стоило.
Вошел охранник.
- Время вышло, - сказал он Северину, и я увидел, как тот передал ему увесистый мешочек.
- Не отчаивайтесь, я что-нибудь придумаю.
Я улыбнулся. На самом деле я уже отчаялся.
***
Утром снова пришел генерал.
- Завтра на рассвете, - только и сказал он. Я равнодушно кивнул. Он прошел в камеру, пнул носком сапога убитую мною ночью крысу. - Боитесь?
- Боюсь.
Он кивнул охране, и в камеру внесли два больших таза с водой.
- Раздевайтесь.
Я равнодушно стянул с себя ставшую буро-серой сорочку, спустил бриджи. Во второй раз было не страшно.
Ему снова принесли стул, и он, сев чуть в стороне, неотрывно наблюдал за моим мытьем.
Вряд ли в этом его поступке было хоть что-то от любви ко мне, скорее, он просто был брезглив. А мне стало все равно. Чуть позже, вылизывая его яйца, по собственному желанию вылизывая, я думал о том, что генералу удалось то, что не смог сделать де Блуа – он меня сломал.
Мне вдруг стало легко и весело. Мне осталось жить всего один день, и какое-то бесшабашное безумие овладело мной.
- Зайдете попрощаться? – с улыбкой спросил я.
- Зайду, - хрипло ответил генерал. Он вздрогнул, перед уходом взглянув мне в глаза, а я понял, что он не злился на меня больше, ему тоже было больно, возможно, даже больнее, чем мне.
========== Глава 15. Побег ==========
Нет страдания сильнее, чем вспоминать счастливые дни в дни несчастья.
(Данте Алигьери).
Де Лабрюйер пришел сразу после генерала, я даже заскучать не успел.
- Нужно бежать, Анри, - он смотрел на меня сквозь прутья. – Других шансов у вас нет.
Держась за стенку, я подошел к решетке.
- Бежать? – я рассмеялся. – Бежать… но как?
- Я помогу вам. Подкуплю стражу.
- И угодите сюда вместо меня? – беседа развлекала меня. Генерал был не слишком разговорчив.
- Нет. Мы убежим вместе, я и вы, - его глаза лихорадочно блестели, на бледных обычно щеках показался румянец.
- Вы не больны ли, мсье?
- Нет! – он коснулся губами руки, которой я держался за прутья решетки, чтобы не упасть. Сидеть было больно, стоять тяжело. – Я вытащу вас, Анри, клянусь честью, вытащу.
Верил ли я ему? Нет, конечно, нет. Но он так искренне заботился, так переживал, что я не смог прогнать его, не смог отказать в желании немножко помечтать.
- Ночью, - прошептал он, касаясь лбом прутьев. – Я подкуплю стражу, и мы сбежим.
- Зачем вам это? – мне больше не было весело, слова де Лабрюйера против воли будили надежду. А я не хотел надеяться зря.
- Я так виноват перед вами, Анри. Ужасно виноват. Если бы не я…
Он казался искренним, вот только я не понаслышке знал цену такой искренности. Да, глядя на меня сейчас, он и сам верил всему, что говорил. Но я был почти уверен, что, едва закроется дверь, он еще не раз и не два подумает, а нужен ли ему побитый жизнью де Грамон. Стоит ли блестящему придворному ставить на карту свое будущее, помогая мне? Ответ был известен, и я не мог винить его.
- Я люблю вас, - сказал он тихо. Но я услышал. Мой слух в тюрьме обострился до звериного, в противном случае меня уже обглодали бы крысы.
- Любите? – совсем недавно я рассмеялся бы ему в лицо – слова казались насмешкой.
- Люблю. Я спасу вас, мы уедем… - он шептал без остановки, я пытался уговорить себя не слушать. И не мог. – Уедем. Только вы и я. Мы будем счастливы вместе.
- Нас поймают и казнят, - усмехнулся я.
- Не найдут. У меня есть небольшое имение у южной границы. О нем никто не знает, нас не найдут.
Я глубоко вздохнул. То, что он предлагал, было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Де Лабрюйер еще раз сжал мою руку, коснулся губами ладони.
- Ночью я приду за вами.
Мои губы растянулись в вялой улыбке, глаз она не затронула.
- Я буду ждать, - ответил я тихо. Словно у меня был какой-то выбор.
Если у де Лабрюйера ничего не выйдет – а я в этом почти не сомневался – на рассвете меня казнят. И еще пару часов назад я грезил о том, чтобы этот момент настал как можно скорее, торопил время, мечтая поскорее покончить со своей неудавшейся жизнью. Но появившийся после разговора червячок надежды точил мою решимость.
Я боком присел на край грязного матраца, обнял себя за плечи. Сидеть было неудобно, и я прилег, прикрыл глаза. От матраца воняло кровью и испражнениями, но мне было все равно.
Жить мне оставалось до рассвета. Если не произойдет чудо. Признаться, не очень я верил в чудеса. Боялся ли я смерти? Боялся. Меня ни на секунду не оставляла дрожь, я представлял себе, как иду босым по площади с растрепанными волосами и связанными за спиной руками, как поднимаюсь на помост… думать дальше я не мог. Но так четко представлял себе свои сбитые ступни, не привыкшие ходить по земле без обуви. И почему-то именно их мне было ужасно жалко, настолько, что словно против воли из глаз потекли слезы. Они щекотали лицо, капали на матрац.
Я задремал, но ненадолго.
И проснулся от знакомого голоса. Он звал меня.
- Анри, - генерал отомкнул замок и застыл в проеме огромной статуей.
- А, это вы, - прошептал я. Глаза отчего-то болели, словно их наполнили песком. – Прощаться?
Он шумно выдохнул и шагнул в камеру, присел рядом на вонючий матрац, погладил меня по голове.
- Я бы многое отдал, чтобы все изменить, - сказал он тихо. – Все отдал бы, чтобы последней недели никогда не было.
- Да? – я усмехнулся. – Это слова, мой генерал. Слова ничего не стоят…
Он вздрогнул.
- Анри, скажите мне, вы хоть одно мгновение любили меня? Или я все время был для вас лишь задачей.
Любил ли я его? Иногда мне казалось, что да. Находясь рядом, его невозможно было не любить. Он умел очаровывать.
- Любил, мой генерал, - я прямо посмотрел ему в глаза. – Я все время любил вас. Каждую минуту.
Он побледнел. Я ликовал, чувствуя, что причинил ему боль.
- Вы были моим кумиром, Кристоф, моим богом, - я намеренно добивал его. Хотел сделать больно, заставить страдать. Да, совсем скоро меня не станет, но я сделаю все, чтобы оставить в его душе глубокую рану. – Мне жаль, что все сложилось так… жаль, что нам не суждено быть вместе. Я надеюсь лишь, что память ваша сохранит мой образ, что вы не забудете меня сразу, как только моя отрубленная голова скатится с помоста.
Генерал часто дышал.
- Анри, милый мой Анри, - он рывком перетащил меня к себе на колени, я не сдержал болезненного стона. Он прижимал меня к себе, гладил по волосам, по спине, целовал виски, брови, глаза.
- А вы? Вы хоть минуту любили меня? Или видели перед собой де Биля?
- Вас, Анри, я видел вас. Сначала да, Виктора, но мне хватило нескольких дней, чтобы понять, что вы – не он. Если бы только… хоть малейший шанс… - он бормотал едва слышно, я не прислушивался. – Я бы все отдал, Анри.
Я положил голову ему на грудь, до крови закусил губу. На глаза навернулись слезы. Он был таким… родным, что ли. В этот миг я вправду любил его. И даже представил на мгновение, что мог бы остаться с ним. Навсегда. Мог бы пожертвовать своим желанием доминировать, мог бы быть только его. Щеки свело судорогой, я всхлипнул и отвернулся, не желая показывать слез.
- Уходите, - прошептал. Голос меня не слушался. Я оттолкнул генерала, сполз обратно на матрац. – Уходите.
- Нет.
- Да. Убирайтесь! – я закричал, стуча кулаками по подстилке, выбивая из нее пыль. Он встал, посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом и повернулся к выходу.
- Я сделал все, что мог.
Хлопнула решетка камеры, заскрипел замок. Я вновь остался в одиночестве.
***
Исповедовался я неохотно. Нет, меня нельзя было назвать безбожником, но я не был и набожен. Где-то был Бог, тот Бог, в которого я верил всей душой, которого молил о спасении. И были церковники, своими сытыми рожами и толстыми животами не вызывавшие у меня иных чувств, кроме брезгливости. Все время исповеди я думал о Мишеле, любимом брате, которого никогда больше не увижу. Думал и о Филиппе, об отце и матушке, в чьей памяти я навсегда останусь предателем, казненным на чужбине, думал о Сабрине и Реньяре, желал им мысленно всяческих благ, думал о короле и Катерине. Я подвел всех.