(Вольтер)
Д’Эпине не обманул. Пообещав мне время, он не появлялся несколько дней. Я даже успел несколько заскучать. По сравнению с ним, все, кто мог бы привлечь мое внимание, меркли, казались пустыми и мелкими. До церемонии бракосочетания принцессы Катерины и короля Карла оставалось менее двух недель. Медлить дальше было попросту глупо. Никаких инструкций я так и не получил, и ощущение опасности притупилось, постепенно сходя на «нет». И я принял решение – если сразу после свадьбы мне все-таки позволят вернуться домой, меня, я уверен, будет ждать очередная выбранная отцом невеста, и тянуть со свадьбой мне вряд ли будет позволено. Так стоило ли отказывать себе сейчас в головокружительных отношениях из-за старых страхов? Не буду ли я потом жалеть, что уехал, так и не ответив генералу?
Ответ был однозначен. Тем более я и так жил без интимной близости куда дольше, чем привык.
В тот же день я написал генералу. Было там всего два слова: я согласен. Полночи я не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок на мягких перинах. А с утра генерал нашел меня сам, когда я спустился в столовую позавтракать.
- Анри, - он, встав за стулом, положил мне руку на плечо. – Я получил вашу записку.
- Да? – голос мой был совсем хриплым, словно меня мучила жестокая простуда.
- Я обещаю, что сделаю все, чтобы вы не пожалели об этом.
Я улыбнулся.
Генерал присел рядом, запросил чай и круассаны.
- Анри, я думаю о вас день и ночь, - он накрыл мою ладонь своей.
- Я тоже, - я опустил глаза и покраснел. Раз уж генерал считал меня настолько невинным, более того, желал этого, я решил его не разочаровывать. Тем более что эта игра и мне самому доставляла удовольствие.
После завтрака мы прошли в сад. На одной из пустынных дорожек он прижал меня к яблоне и поцеловал. Я с готовностью приоткрыл рот, отвечая.
- Вы кружите голову похлеще вина, - прошептал он мне в ухо. Я усмехнулся.
- Так пьянейте же, мой генерал.
И он снова меня целовал.
Дальше мы шли, держась за руки. Как дети. Но смеяться по этому поводу отчего-то не хотелось.
К сожалению, провести вместе столько времени, сколько бы нам хотелось, не было никакой возможности, у генерала были запланированы дела, поэтому в холле, у лестницы на второй этаж, нам предстояло расстаться.
- Вы волнуете меня, Анри. Я горю рядом с вами. Хочу обладать вами, - он вновь прижал меня к себе, благо холл в этот час был совершенно пуст. – Хочу познать вас так, как не познавал никто, - я вновь нашел в себе силы смутиться. – Умоляю вас, спасите меня от этого пожара.
- Ночью, - прошептал я едва слышно.
- Сегодня?
- Да.
- Я приду.
Мы снова поцеловались, я чувствовал, как горят мои губы, как сбилось дыхание, все тело было наполнено предвкушением. Я гнал страх, понимая, что он неуместен здесь, только не с генералом. Его внимание казалось мне даже излишним. Такую осторожность я оправдывал тем, что для него я был невинным юношей, не знавшим близости с мужчиной. И в тот момент мне хотелось даже, чтобы так и было.
Он отпустил меня, улыбнулся ласково и ушел. А я решил пойти к себе в комнаты, ступил на лестницу, посмотрел вверх… и увидел де Лабрюйера.
- И давно вы там стоите? – спросил зло. Ненавижу, когда подглядывают. Если сам не приглашаю, конечно.
- Достаточно, де Грамон, чтобы понять, что напрасно я так спешил с инструкциями.
- Прошу прощения?
- Вы были в галерее?
- В галерее? Нет, - признаться, я даже не знал, где это.
- Тогда пойдемте.
Я поднялся к нему, и мы вместе куда-то пошли. Один коридор сменял другой, де Лабрюйер хранил молчание. И это меня ужасно злило, в конце концов, жизнь моя только начала налаживаться.
- Так что за инструкции и что за галерея? – не выдержал я.
- Сейчас вы все поймете, де Грамон. Признаться, даже при вашей репутации не слишком разборчивого в связях офицера, - тут я вздрогнул и прищурился, задумавшись, насколько много ему известно и чем мне это может грозить, - не ожидал от вас такой прыти.
- Объяснитесь, мсье, - зло прошипел я.
- Прошу, - игнорируя вопрос, де Лабрюйер распахнул двери галереи, пропустил меня вперед. Вдоль стен висели картины, и с одного взгляда становилось понятно, что это галерея воинской славы. В центре правой стены – портрет короля в натуральную величину, напротив, на левой – такой же, но д’Эпине.
- Подойдите к д’Эпине. И посмотрите на портрет рядом.
Я послушался. Генерал на портрете выглядел моложе и как-то веселее, что ли. Я перевел взгляд на портрет справа от него. И замер, не дыша – на меня смотрел я сам, только черноволосый и кареглазый.
«Капитан Виктор де Биль», - гласила табличка под портретом, датирован он был позапрошлым годом.
Я сглотнул, зажмурился, словно за то время, что я не смотрел на портрет, там могло что-то измениться.
«Вы так похожи на мсье Виктора», - память услужливо подкинула слова служанки.
Открыв глаза, я снова вгляделся в изображенного мужчину.
- Как это возможно?
Де Лабрюйер встал рядом, заложив руки за спину.
- Не знаю, де Грамон. Однако сходство налицо.
- Вы поэтому меня сюда отправили? – не могу сказать, что в голове одномоментно сложилась полная картина, но многое стало понятнее. И рядом стоял человек, от которого на этот раз я собирался добиться ответов на все свои вопросы. – Что с этим де Билем?
- Он погиб. Спасая Д’Эпине. Поэтому генерал был лишь ранен.
- Они… - вопрос крутился на языке, но я не мог найти в себе сил его задать.
- Были ли они любовниками? – де Лабрюйер усмехнулся. – Были. Много лет.
Я сглотнул. Вновь прикрыл глаза.
- Генерал потом как с цепи сорвался. На наше счастье, Карл подписал мирный договор прежде, чем он успел встать с постели. Но если генерал захочет войны – а он жаждет мести – Карл не сможет ему отказать.
- Почему? Неужели он имеет настолько сильное влияние на короля?
- Да. Странно, что вы этого еще не поняли. Д’Эпине – кузен Карла. Они росли вместе. Более того, Карл привык во всем его слушаться. По сути, именно д’Эпине определяет политику страны. Вы понимаете, что будет с нами всеми, если война все-таки начнется?
Я медленно кивнул. Войну нам не потянуть.
- О вашем сходстве с де Билем, - продолжил он. – Мы узнали случайно…
- И решили, - подхватил я, - что если дать генералу копию утерянного любовника, он перестанет думать о войне?
- Точно так. Наши шпионы доложили, что последнюю неделю приготовления к войне не велись. Впервые за последние месяцы не было сделано ничего.
- Почему же вы связываете это со мной? Король околдован принцессой, зачем ему война? – я пребывал в шоковом состоянии, ужасно хотелось закрыть глаза и оказаться где-нибудь в другом месте, подальше от интриг, королей и генералов.
- Не прикидывайтесь большим дураком, чем являетесь! – сносить оскорбления я не был намерен. Помнится, мы стрелялись и за меньшее.
Я ударил де Лабрюйера. Да, это было неразумно, возможно, даже гибельно для меня, но никакая сила не могла остановить сейчас моего гнева.
Он прижал руку к щеке и отшатнулся.
- Де Грамон…
- Как же вы мне надоели! – я уже кричал. – Насквозь лживый, мерзкий. Мне одним воздухом с вами дышать противно. Это была ваша идея, да? – я наступал, уже практически нависая, де Лабрюйер отступал. – Вашей идеей было подложить меня под несчастного генерала? Вернуть ему погибшего любовника? Только я не де Биль, черти вас раздери, - я дышал ему в лицо. – Не де Биль!
- Я знаю, - де Лабрюйер обхватил руками мою голову, притянул к себе и попытался поцеловать. Я оттолкнул.
- Сумасшедший! Вы сумасшедший, - я обнял себя за плечи, отошел к портрету короля. – Ладно, - меня все еще трясло. – Почему вы не сказали мне раньше, что моя миссия – очаровать д’Эпине?
- Он почувствовал бы фальшь… - голос Северина был тих. – Понял бы, что вы там не случайно. А так… вы смогли, де Грамон, сделать то, что не под силу было всему нашему дипломатическому корпусу.
- Тварь, - прошипел я. Мне было жалко себя, жалко д’Эпине, виноватого лишь в том, что на его чувствах играли.
- Мне жаль…
Я повернулся к нему лицом и в голос рассмеялся.
- Вам жаль? Кого? Себя? Меня? Родину? Кого вам, черт побери, жаль?
- Анри…
- Я не разрешал вам!
- Де Грамон, - послушно отозвался де Лабрюйер. – Если бы был хоть малейший шанс решить все иначе…
Я скривился.
- Вот только не нужно опять этого «мне так жаль». Вам не жаль. Вы, смотрю, не особо-то высокого мнения о моей особе.
- Это не так…
Он подошел близко, посмотрел в глаза.
- Я все о вас знаю.
Я поперхнулся новыми оскорблениями.
- Что?
- Знаю про де Блуа.
Я закусил губу.
- Чудесно.
Он порывисто схватил меня за плечи, притянул к себе. Я не сопротивлялся. Уткнувшись носом в его камзол, я вдохнул – пах он очень приятно: чем-то свежим и легким.
- Мне правда жаль, де Грамон. Ужасно жаль, - его жаркое дыхание шевелило волоски на моей шее. - Просто… - он вздохнул. - Не влюбляйтесь в него, прошу вас. Храните холодную голову. Помните, что не вас он любит. Просто потерпите…
Я оттолкнул его.
- Господи, какой же вы гадкий! – других слов у меня в тот момент не было. Мне хотелось схватить его за волосы и бить головой о стену, чтобы смыть это непонятное выражение с его лица, заставить страдать так же сильно, как страдал сейчас я. Хотел причинить ему такую боль, какую не причинял никому и никогда. – Ненавижу!
Я повернулся спиной и быстро пошел к выходу из галереи, молясь только об одном: не сорваться окончательно. Злость кипела во мне, требуя выхода.
Де Лабрюйер не окрикнул меня, он так и стоял там, где я его оставил. И в полной тишине набатом в мозгу отдавался звук моих шагов.
Всего лишь раз в жизни я сорвался по-настоящему. С де Блуа. Наверное, он слишком увлекся, унижая меня, и во мне что-то сломалось. Стало все равно, умру я или буду жить. Тогда я едва не убил его, и только более крупное сложение и опыт ближнего боя спасли его. Он сумел оторвать мои руки от своего горла и оттолкнуть меня.
С того дня между нами что-то неуловимо изменилось, он понял, что я более не безответная жертва, над которой можно безнаказанно глумиться, я могу ответить. И отвечу.
Естественно, я предполагал, что меня собираются использовать. Чего не ожидал, так это цинизма, с которым это собирались делать. Меня использовали как шлюху, приманку для генерала, как грелку для постели, основная цель которой – удовольствие хозяина. И если хозяин доволен – в доме мир. Ценой свободы грелки. Вот только никому и дела нет до ее чувств и эмоций.
Особо бесчувственные и циничные могли бы спросить: а что такого, ведь де Грамон и так отдался бы генералу? Отдался бы. Вот только это был бы акт моей доброй воли, удовольствие, подаренное мною Д’Эпине, не измерялось в материальном эквиваленте. Я не чувствовал бы себя продажной девкой, я отдавался бы искренне, ни на что, кроме ответной искренности, не рассчитывая. Теперь же я не представлял, как буду смотреть генералу в глаза. Я не любил его, но безгранично уважал. За доблесть, за силу, за нежность. За взгляд, каким он смотрел на меня. Кого только он видел перед собой? Де Грамона или де Биля?
В бюро обнаружилась запечатанная бутылка красного и бокал. Я не раздумывал ни минуты.
Позже я лежал в постели, все еще кипя злобой. В тот момент я ненавидел их всех – своего короля, лживого де Лабрюйера, генерала, любившего вовсе не меня.
И когда раздался стук в дверь, не открыл.
========== Глава 9. Ни шагу назад ==========
О силе одной страсти надо судить по силе другой, которой для нее пожертвовали.
(Стендаль).
На завтрак я не спустился. Не смог. За первой бутылкой красного последовала вторая, третья… Я уснул лишь под утро, так ничего и не решив. В какой-то момент мне захотелось даже под крышу родительского дома, я готов был безропотно подчиниться отцовской воле, женившись, наплодить наследников. Только бы быть подальше от королевского дворца. Трус! Я понятия не имел, как вести себя с генералом, не знал, как быть дальше. Я не был настолько наивен, чтобы полагать, что моего несогласия на авантюру будет достаточно, чтобы ее прекратить. Нет, игра уже началась, и хотел я того или нет, шансов выйти, пока она не закончится, не было. Разве что вперед ногами, но такой исход меня не привлекал.
Я понял, кем был на этой шахматной доске – пешкой, которую вели в «поле превращения». Чтобы затем обменять на кого-то более ценного.
К вечеру мне надоело злиться и жалеть себя. Я умылся, надел бриджи и сорочку и спустился в столовую. Она была пуста, лишь за столом, усердно ковыряясь в тарелке, сидел человек, видеть которого сейчас мне хотелось меньше всего. Мелькнула мысль уйти, перекусить в кухне, но я отогнал ее, как трусливую и недостойную. Прошел к столу и сел напротив.
Я никогда раньше не жил в королевском дворце и, признаться, представлял себе дворцовый уклад иначе. Думал, что накрывают здесь исключительно по расписанию, и если опоздал, ешь в кухне. Но нет, обитателей дворца кормили в любое время. Да, ужин накрывали ровно в восемь, но никто не настаивал на моем непременном там присутствии, а я и не стремился, предпочитая ужинать в своих комнатах.
Обед уже завершился, до ужина было еще два с половиной часа, в столовой мы были одни. Де Лабрюйер соизволил меня заметить, поднял взгляд, кивнул.
- Успокоились? – спросил холодно.
- Bon appetit, - не поддался на провокацию я. Слишком много мыслей перегостило в моей голове за эту ночь, слишком многое зависело от моего поведения сейчас.
Де Лабрюйер отложил столовые приборы, элегантно промокнул губы салфеткой и снова на меня посмотрел.
- Надеюсь, король не ошибся в вас, де Грамон.
Я усмехнулся.
- Смотря в чем.
- В том, что вы способны не истерить по всякому поводу. Способны достойно исполнить его просьбу.
Я многое хотел ответить. Очень многое. Однако молчал.
- Отечество верит в вас. Король в вас верит, - понизив голос до шепота, сказал де Лабрюйер.
- Отечество может спать спокойно, - я растянул губы в улыбке. Глазами же прожигал в нем дыру.
- Что ж, я рад, что вы решили проявить благоразумие, не вынуждая нас предпринимать крайние меры.
Я вздрогнул. Слова пахли угрозой.
- О чем вы, мсье?
- Вы прекрасно все поняли.
Я не понимал его, совсем не понимал. Он был насквозь лживым, преследовал одному ему понятные цели, прикрываясь благом отечества. Его отношения ко мне я также не понимал. С одной стороны, я был для него всего лишь разменной монетой, человеком, которым легко можно было пожертвовать. С другой – я был уверен, что волную его, привлекаю. И за это он презирает меня еще сильнее, не в силах бороться с зовом плоти. Так и сейчас: он кривился презрительно, но глаза его говорили о другом. Уверен, в мыслях он овладевал мной. Или я им, что, в принципе, было предпочтительнее. Его взгляд раздевал меня, ласкал. И я почувствовал, что против воли начинаю наслаждаться этой игрой. В конце концов, кажется, я мог выиграть даже при заведомо проигрышном раскладе.
- Да, де Лабрюйер, я подумал и решил, что вы правы.
Его брови взлетели к светлой челке.
- Если, отдавшись д’Эпине, я спасу отечество, отчего же тогда не совместить приятное с полезным?
Он зло сощурился.
- Рад, что не ошибся в вас, де Грамон.
Я пожал плечами и снова улыбнулся.
- Генерал все-таки очень интересный мужчина. Уверен, что получу несравнимое удовольствие, служа своему королю.
Он резко поднялся, отшвырнул салфетку.
- Куда же вы?
- Неужели вы готовы отдаться любому, де Грамон?
Я рассмеялся.
- Я не понимаю вас, мсье. Вы то приказываете мне спать с указанным вами человеком, прикрываясь именем короля, то обижаетесь, что я, следуя приказу, собираюсь получать от этого удовольствие, - я прищурился, замер, словно пораженный внезапной догадкой. – Или… вы сами меня хотите, Северин?