– После гостей. Давай одеваться. – Егор вынул из сумки одежду – брюки, пиджак, сорочку, туфли, – стал натягивать носки.
Ноги не слушались, не сгибались, Кеша смотрел на действия сына, пытался время от времени помешать ему, отодвигая руки, дыша часто и неровно.
– Чего как оболтусы? – ткнул санитаров Василий. – Подмогните.
Те дружно и привычно заломили больному руки, надели сорочку, приподняли его, сбросили больничный халат, стали надевать брюки.
Кеша упирался, неумело отбивался, бормотал:
– Не надо… Не надо.
– Батя, потерпи, – вмешался сын. – Переоденемся и поедем. Потерпи.
Кеша вдруг свирепо оттолкнул Егора и пытался дотянуться пальцем до его лица, бормоча:
– Из-за тебя!.. Из-за тебя!.. Из-за тебя…
– Знаю, батя… Все знаю. Прости… Сейчас, главное, уехать.
– Не поеду! – рванулся Кеша. – Никуда не поеду! Нельзя!
– Кеша! – Егор крепко обхватил его, прижал к стене. – Успокойся… Уедем, и все будет хорошо.
– Будет хорошо… – пробормотал тот, вытирая ладонью мокрые губы. Потом переспросил: – Все будет хорошо?
– Да, батя. Хорошо… Машина ждет.
Кеша внимательно посмотрел на Баринова, неожиданно спросил:
– Егор?.. Сын?
– Да, папа… Сын. Егор.
– Мой сын?
– Да, твой сын.
Баринов обнял его, крепко прижал. Санитары воспользовались паузой, натянули на деда пиджак, застегнули на все пуговицы.
– Готово… Хоть прямиком на свадьбу, – сострил один из них.
– Вместе с тобой, – оскалился охранник, махнул: – Вперед.
Егор перехватил отца за талию, попробовал сдвинуть его с места. Тот не поддавался.
– Пошли, Кеша…
Старик молчал, медленно переводя взгляд с одного лица на другое.
– Отец, нам пора…
Кеша продолжал стоять.
– Ну, чего замерли, гопники?! – снова прикрикнул на санитаров Василий. – Действуйте!
– Не надо, – остановил их Баринов, взял лицо отца обеими ладонями, повернул к себе. – Все хорошо, Кеша. Мы уедем и больше сюда не вернемся. Ты хочешь уехать?
– Да, – кивнул тот.
– Вот и прекрасно… Уедем и забудем этот дом. Понимаешь?
– Понимаю. Уедем и забудем, – повторил больной, радостно засмеявшись. – Я понимаю…
Сын снова обнял отца за талию и осторожно, мелкими шажками повел его к выходу.
Микроавтобус трясся по привычной дороге, за окнами плыла непроглядная густая ночь, изредка разбиваемая дальними городскими огнями.
Егор сидел напротив отца, придерживал его за колени, чтобы меньше болтало и кидало из стороны в сторону.
Кеша неотрывно смотрел в черное окно, словно забыв про сына, про «уазик», про дорогу.
– Так куда едем? – вдруг громко крикнул моложавый шофер. – На дачу Василия, что ли?
– На дачу! – отозвался Баринов. – Адрес знаешь?
– Отыщем!
Кеша оторвался от окна, стал смотреть на сына, шевеля тяжелыми, вспухшими от лекарств губами, пытаясь что-то произнести.
– Что, отец? – напрягся Егор.
Кеша молчал, дыша часто и напряженно.
– Успокойся. Скоро приедем.
Старик вдруг снял руки сына с коленей, поднялся, направился в сторону выхода.
– Папа, подожди… – Баринов перехватил его, попытался вернуть обратно. – Потерпи!.. Осталось немного!
Кеша упирался, едва разборчиво бормотал:
– Остановите! Никуда не хочу! Хочу выйти!
– Остановить, что ли? – снова гаркнул шофер. – До ветру захотел? Посикать?
– Заткнись! – крикнул Егор. – И больше ни слова. Ни слова, сказал!
Он с трудом вернул отца обратно, опустился рядом, обнял за плечи, дожидаясь, когда тот постепенно притихнет, успокоится.
Загородный домик охранника Василия был низенький, в один этаж, с крохотным, давно не убиравшимся участком.
Микроавтобус укатил, мигая в темноте задними подфарниками. Егор осторожно, оступаясь на неровностях и колдобинах, ввел отца во двор, достал из кармана ключи, принялся ковырять в замке.
Кеша какое-то время наблюдал за его действиями и, лишь когда дверь распахнулась, вцепился в сына обеими руками, стал часто бормотать:
– Не хочу, не надо! Я буду хорошо себя вести, не надо!
Егор отвел его назад, почти на ощупь усадил на трухлявую скамейку, примостился рядом.
Отец молчал, дыхание выравнивалось, дрожь уходила.
Баринов обнял его, прижал к себе, стал гладить по голове, успокаивая и располагая. Кеша не очень уверенным движением нашел его руку, приложил к своим губам и так затих…
Он уснул. Спал крепко, с ровным постаныванием и неожиданным вздрагиванием, как это случается во сне с маленькими детьми.
Дорога от дачного поселка была узенькой, затерянной в зябком осеннем поле, и вряд ли здесь можно было ожидать какой-то попутный транспорт.
Баринов держал отца за руку, вел за собой, не давая ему возможности споткнуться, зацепиться за корягу или влезть неуверенными ногами в не высохшие еще лужи.
Кеша остановился, тихо пожаловался:
– Плохо.
– Потерпи, – попросил Егор. – Скоро придем.
– А куда мы?
– Хочу покормить тебя.
– Да, хочу кушать, – согласился тот.
Двинулись дальше, ноги больного подкашивались, ступали неровно, неуверенно.
Вдруг зазвонил мобильник, от неожиданного сигнала оба остановились, вопросительно уставились друг на друга.
– Это Нина, – слабо улыбнулся отец.
– Не думаю. – Егор включил связь. – Слушаю.
– Ты где? – послышался резкий голос Марины.
– Тебе какая разница?
– Ты забрал Кешу?
– Пошла ты…
Баринов выключил связь, натолкнулся на удивленный и укоризненный взгляд отца:
– Это ты с матерью так?
– Нет, Кеша, это другая женщина.
– Кто?
– Не имеет значения.
Кеша поднял палец, погрозил:
– Никогда не груби матери… Ты меня понял?
– Не буду.
– Неубедительно ответил.
– Понял, говорю.
Они зашагали дальше, отец остановился, о чем-то напряженно задумался, вдруг произнес:
– Теперь я вспомнил… Ты Егор. Мой сын.
– Да, отец, я твой сын.
– Тебя долго не было… Ты вернулся?
– Как видишь.
– А Нина?.. Где мама?
– Пошли, батя, потом все расскажу. – Егор взял отца за руку.
Снова зазвонил мобильник, Баринов придержал шаг, яростно нажал на соединение.
– Что нужно?.. Какие проблемы?
– Не отключайся!.. Выслушай меня! – прокричал голос Марины. – Отцу звонили из дурдома, Кеши там нет. Говорят, ты увез!.. Он сейчас с тобой?
– Со мной!
– Скажи где, я сейчас подъеду!
– Сам разберусь! И больше не звони!
Снова поплелись, Кеша негромко и болезненно произнес:
– Голова… Очень болит голова. Ничего не помню.
– Может, и хорошо, – усмехнулся сын. – Начнем с чистого листа.
– Ты вернулся?
– Да, да, вернулся! – с необъяснимым раздражением выкрикнул Баринов. – Сейчас все расскажу. Соберись, отец, не расслабляйся. Скоро все закончится.
– А куда мы сейчас?
– В город. Видишь, виднеется. Сядем в кафе, поговорим.
Отец некоторое время смотрел на сына с удивлением и недоверием, затем развернулся и тяжело побежал в обратную сторону.
Баринов кинулся следом. Догнал, не удержался на ногах, вдвоем они рухнули на грязную мокрую дорогу.
– Не хочу в город… Никуда не хочу. – Кеша пытался освободиться от объятий сына. – Хочу поговорить с Ниной!.. Хочу поговорить со своей женой!
Егор молчал, не отпускал его, и так сидели они до тех пор, пока старик не отстранился, спросил сына с некоторым укором:
– Ты не посеял ключи?
– Какие ключи? – удивился тот.
– От нашего дома… Если посеял, придется опять вызывать слесаря.
– Обойдемся без слесаря, отец, – усмехнулся Егор.
В фойе кафе Баринов отряхнул одежду отца от налипшей и уже засохшей грязи, привел себя тоже в порядок, и они вошли внутрь. Кафе оказалось крайне милым, небольшим, светлым, уютным.
Вышедшая навстречу немолодая рыхлая официантка окинула взглядом пришедших, поинтересовалась:
– Вдвоем?
– Будет втроем, если согласитесь, – оскалился Егор.
– Остряк. – Официантка окинула их пренебрежительным взглядом, заметила: – Хоть бы помылись, а то как в свинарник, ей-богу. – И удалилась.
Баринов помог отцу сесть, сам расположился напротив, взял меню.
– Как насчет супчика, отец?
– Хочу супчик, – слабым голосом ответил Кеша, внимательно глядя на сына.
– А на второе?.. Мясо?
– Мясо… второе. – Кеша коснулся головы. – Голова… Очень болит голова. – Он неуверенно дотянулся белой рукой до руки Егора, слабо сжал: – Сынок?
– Да, сынок.
– Я давно тебя не видел, сынок.
– Я тебя тоже, батя… Теперь мы вдвоем.
– Вдвоем?.. А мама?
– Мама? – переспросил Баринов, отложил меню. – Мамы, Кеша, нет.
– Мамы нет?.. А где она?
– Будем считать, уехала.
– Куда?
– Откуда не возвращаются.
– Ты ее видел?
– Нет, не видел. Сходим на могилку, увидим.
Отец смотрел на сына длинно и неподвижно, из глаза выкатилась слеза, медленно и извилисто поползла по щеке.
– Нина… умерла?
– Да, Нина умерла.
– А почему мы не дома?
– Позавтракаем и пойдем домой.
Подошла официантка, Егор молча ткнул в меню на выбранные блюда, повернулся к отцу. Тот вытер рукавом мокрые щеки, неожиданно спросил:
– А я… где я был все это время?
– В санатории, – усмехнулся сын.
– Отдыхал?
– Можно и так сказать.
– А ты?
– Тоже в санатории. Но в другом.
Официантка поставила перед ними тарелки с горячим дымящимся супом, спросила:
– Второе через сколько?
– Скажу. – Баринов взглянул на грязные руки, поднялся, предупредил отца: – Сейчас приду.
Пересек зал, нашел туалетную комнату, отрегулировал воду в кране, стал с удовольствием умываться под тугой струей. Оторвал приличный кусман туалетной бумаги, вытер лицо, пригладил перед зеркалом волосы, покинул комнату.
Вернулся к столику, Кеши на месте не было.
Баринов метнулся к официанте, маячившей на кухне:
– Тут отец был… старик… не видала, куда ушел?
– Ну ушел, – пожала та плечами. – На улицу, кажись, ушел.
– Когда?
– Да только вот.
Егор кинул на стол какие-то деньги, сгреб рюкзак и опрометью кинулся на выход.
Кеша не шел, почти бежал по улице. Ноги плохо слушались, попадали в выбоины, налетали на бордюры, цеплялись друг за дружку. От сбившегося дыхания приходилось иногда останавливаться, делать передышку, присаживаясь на первую попавшуюся скамейку или опираясь о дерево.
Он хорошо ориентировался в улицах, нагловато, без всякой осторожности перебегал улицы, подчас едва не попадая под колеса несущихся автомобилей, но уворачивался и спешил дальше.
Свой дом он нашел легко. Подошел к калитке, тронул, она поддалась. Во дворе коротко огляделся и быстро направился к веранде.
– Эй, дед! – послышался окрик охранника Сергея. – Далеко засобирался?
Кеша остановился, с искренним удивлением уставившись на него.
– Заблудился или потерял чего? – подошел поближе охранник.
– А вы кто? – спросил Кеша, высокомерно глядя на него.
– Вот те гля!.. Сам-то чего тут делаешь?
– Живу.
– Не понял?
– Иннокентий Михайлович Баринов!
– Ну и что из этого?
– Отойдите… Дайте пройти.
Старик шагнул дальше, Сергей перехватил его.
– Дед, ты чего?.. Совсем с катушек?
– Это мой дом, молодой человек, – внятно и определенно произнес Кеша. – А вы непозволительно со мной разговариваете.
– Хватит шутить, придурок. Катись откуда явился!..
– Сейчас же позовите Нину Георгиевну!
– Какую еще Нину Георгиевну?
– Мою супругу.
– Нет тут никакой Нины Георгиевны.
Охранник схватил Кешу за руку, тот резко оттолкнул его:
– Не сметь касаться!
– Чего-о?
– Это мой дом! Я здесь живу! А вы убирайтесь вон!
Охранник схватил незваного гостя за плечи, развернул, принялся толкать к калитке.
– Давай, двинутый, дуй!
– Кто двинутый? – вдруг обозлился Кеша и свирепо ринулся на него. – Как вы смеете?.. Мой сын сейчас разберется с вами!
Завязалась короткая неравная потасовка, которую прервал голос Натальи Петровны с веранды:
– Сергей, что происходит?
– Да вот приперся дедуган, – со смехом ответил Сергей. – Говорит, домой явился.
– Кто такой?
– Без понятия, Наталья Петровна.
– Отпусти, пусть пройдет.
– Так ведь?..
– Отпусти!
Охранник отпустил старика, тот поправил одежду, одернул пиджак, с негодованием бросил:
– Сам двинутый! – И направился к веранде.
Поднялся по ступенькам, остановился перед Зайцевой, старомодно склонил голову.
– Баринов Иннокентий Михайлович… Собственной персоной.
– Баринов? – переспросила Наталья Петровна.
– Так точно, Баринов…
– Кеша?
– Кеша – для близких. Для вас – Иннокентий Михайлович. Солист местной филармонии. А вы, мадам, кто?
– Зайцева Наталья Петровна.
– Очень приятно, Наталья Петровна… А что вы здесь делаете, уважаемая?
– Я здесь живу.
– Как это понимать?
– Живу. С мужем, с дочерью.
– Наверно, шутите… Здесь живу я. Я, мой сын Егор, и супруга Нина Георгиевна. Если не затруднит, позовите Нину Георгиевну.
– Здесь нет никакой Нины Георгиевны.
– Не надо врать! – взмахнул ладонью перед лицом Зайцевой Кеша. – Ваши шутки отвратительны! – И направился в дом.
Кеша первым вошел в дом, посреди гостиной остановился. Внимательно оглядел висевшие картины, ткнул на одну из них.
– Портрет моего прадеда!.. Если не ошибаюсь, восемнадцатый век! – повернулся к растерянной женщине, ткнул в следующую: – А вот прабабушка! Но картина висит не на том месте. – И распорядился: – Снять!.. Снять немедленно и перевесить!
– Я не смогу этого сделать, – тихо пролепетала Наталья Петровна. – Такие дела решает муж.
– Какой муж?.. Чей?
– Мой.
– Вы замужем?
– Да, так получилось.
Старик медленно опустился на стул, сложил лодочкой ладони между коленей, стал методично раскачиваться:
– Что делать?.. Что делать?
– Могу предложить чай, – произнесла хозяйка.
– Нет! – мотнул он головой. – Нет! – вытянул руки, показал длинные тонкие пальцы. – Взгляните!.. Они соскучились!.. Они каждый день должны касаться клавиш! – поднялся, решительно направился к лестнице, ведущей на второй этаж. – Каждый день.
– Куда вы? – кинулась следом Наталья Петровна.
– Рояль!.. Я должен услышать Рахманинова! Иначе сойду с ума! – вдруг натолкнулся взглядом на стоявшего в дверях охранника, раздраженно спросил: – Кто это?
– Охранник.
– Пусть уйдет.
Кеша исчез на втором этаже, Наталья Петровна бросила:
– Срочно звоните Дмитрию Олеговичу. Объясните все.
Кеша пересек просторную гостевую комнату, подошел к стоявшему возле окна роялю, некоторое время нерешительно и затаенно смотрел на него, провел легонько ладонью по покатой сверкающей поверхности, открыл крышку.
Тронул клавишу, прислушался к звуку, восторженно оглянулся на остановившуюся в дверях женщину, пододвинул вращающийся стульчик, легко и привычно уселся на него, пружинисто изогнув спину.
– Позовите Нину, – попросил он. – Она должна послушать.
– Нина занята.
– А Егор?
– Сейчас будет.
– Хорошо. Очень хорошо. – Старик некоторое время молчал, закрыв глаза и откинув назад голову, затем вытянул руки, положил тонкие сухие пальцы на клавиши, осторожно взял первые два аккорда.
Музыка зазвучала сначала вкрадчиво, осторожно, заполняя пространство снизу доверху, через несколько аккордов она уже освоилась и вытеснила все малейшие ненужные звуки, а чуть погодя плескалась, билась, трепетала во всех мыслимых и немыслимых уголочках.
Старик играл вдохновенно, красиво, с отдачей, бросая по-птичьи руки на клавиши, роняя туловище назад и тут же едва ли не пластаясь по инструменту.
Замер, когда кто-то решительно и резко закрыл крышку рояля.