Только мое несчастное сердце немного успокоилось, как сзади раздалось нечто среднее между шипением змеи и рычанием тигра:
- Кар-р-р-рга! Старое уродливое животное!
Моя рука дрогнула, и я скатился с брони, ударившись об пол все еще больным плечом. Из люка, скрежеща зубами, вылезал Джеронимо с шишкой на лбу, и страшный взгляд его испепелял сестру.
- Ты, древняя мумия, усыпанная песком, уродливая настолько, что гробницу с тобой запечатали сотней проклятий...
- Джеронимо! - воскликнула, вскинув руки, Вероника. - Ты... Ты чувствуешь?
Вот сейчас, даже несмотря на автомат, она походила на самую обыкновенную девчонку.
- ...и десяток сфинксов, охраняя тебя, прячутся от... Что? - Джеронимо словно очнулся и пару раз шмыгнул носом. - О! Ого-го... Это же...
- Кажется, настоящий воздух, правда? - Вероника подбежала к транспортеру, протягивая обе руки. Джеронимо позволил помочь себе спуститься. Он хмурился и потирал лоб, но ругаться перестал.
- Больно? - забеспокоилась Вероника, заглядывая ему в глаза. - Голова кружится? Тошнит?
- Тошнит от твоей старушечьей рожи, - огрызнулся Джеронимо. - Где это мы? Вы осматривались?
- Не успели, - сказал я, поднимаясь.
- Бездельники. Я - туда, вы - туда и туда. Нужно понять, что это за помещение, и есть ли какие-нибудь выходы из него.
Отмахнувшись от Вероники, он пошел в ту сторону, куда смотрел зад бронетранспортера.
- Ты его так просто одного отпустишь? - поинтересовался я.
- Ну а что делать? - поникла Вероника. - Будь здесь опасность, я бы почувствовала. И потом, детям иногда нужно предоставлять возможность действовать самостоятельно.
Идиотизм. Она на полном серьезе считала ребенком Джеронимо, который почти с нее ростом, а он звал ее, восемнадцатилетнюю красотку, уродливой старухой. Какая милая семейная игра. Интересно, что за этим барьером, который они установили обоюдно?
Мой эмоциональный двойник жадно облизнулся, но я поспешил запереть его обратно в шкаф. Пока это еще помогало.
- Идем туда, - сказала Вероника, указывая противоположное Джеронимо направление.
- Я... Ага, конечно. Только подожди чуток, ладно?
Как мог, языком мимики и жеста, я показал, что уже достаточно давно хочу в туалет. Вероника закатила глаза и махнула рукой, отвернувшись.
Блуждать в поисках туалета я не собирался, поэтому сделал все, что мог: зашел за транспортер и, разобравшись с многочисленными застежками, приступил к отправлению потребности.
БТР отбрасывал интимный тенек, и так сложилось, что свет фонарей сюда не попадал. Поэтому неладное я заподозрил не сразу. Просто вдруг показалось странным, что струя ведет себя так глухо, а не звонко журчит и плещет, как должна бы, падая на каменную плиту.
Я, передоверив задачи поддержания и координации одной руке, другой подтянул к лицу маску, все еще болтавшуюся в районе шеи...
- Вероника! - позвал я. - Можешь подойти сюда?
- Что, рука все еще болит? - сочувственно отозвалась Вероника. - Попробуй сидя, так гораздо удобнее.
- Да нет, - вздохнул я. - Просто посмотри. Тут... Тело...
Она выдержала паузу.
- Не то чтобы я этим гордилась, но мужское тело для меня открытием не будет. Допускаю, тебе там есть чем похвастаться, но...
- Вероника, твою мать, просто подойди сюда! Я одет, и каждая моя мысль целомудренна, как первый луч солнца.
Вероника вышла из-за бронетранспортера. Увидев меня в маске, надела свою.
- О, - сказала она, глядя на половину мужского тела, торчащую из-под гусеницы от пояса и ниже. - Ого...
- Честное слово, я его не видел. Он просто вдруг выскочил и...
- Ты что, помочился на него?
- Понимаешь, тут дело в том, что я его, опять-таки, не видел... Это просто какой-то человек-невидимка!
Вероника молча смотрела на труп, на вытекающую из-под гусеницы красную лужу.
- Как думаешь, может, это злой волшебник? - с надеждой спросил я.
- Если его сапоги перенесут тебя домой - очень даже может быть...
- Но я не хочу домой. Там сейчас... Скверно.
- Осквернение! - Вероника хлопнула себя по голове. - Точно, вспомнила, как это называется. Осквернение останков. Что ж, значит, люди здесь точно есть. Сможешь перепарковаться так, чтобы...
- Вероника-а-а-а-а! - донесся стремительно приближающийся истошный вопль.
Вероника перехватила автомат.
- Внутрь, - бросила она мне, сама же, перепрыгнув через труп, побежала навстречу брату.
Я вскочил на броню, вскарабкался к люку, но медлил. Прятаться, пока эта пара в опасности, показалось недостойным.
Уже видно Джеронимо. Он несется, лихорадочно размахивая руками.
- В чем дело? - крикнула Вероника.
- Быстро! Превращайся в Сейлор Мун!
Я всмотрелся вдаль сквозь маску и увидел причину беспокойства Джеронимо. Вслед за ним вприпрыжку неслась целая толпа вооруженных людей в военной форме. Если я на секунду и замешкался, то не для того, чтобы пропустить вперед себя Веронику и Джеронимо. Просто мой бедный разум вдруг понял, что благодаря Веронике где-то в подсознании такой цвет формы теперь намертво сцепился с понятием "эротики". Бегущие к бронетранспортеру убийцы вряд ли могли предположить, что вместо страха возбуждают во мне абсолютно иные чувства.
Потрясенный и расстроенный этим открытием, я нырнул внутрь машины, что по Фрейду означало желание родиться обратно, и запер люк, окончив таким образом свой эскапический акт.
Первые капли свинцового дождя застучали по корпусу. Сверкнула молния, пророкотал гром - такой могучий, что транспортер подбросило. Вероника схватила микрофон:
- Прекратите огонь! Мы не собираемся воевать, попали сюда случайно!
- Да чего ты с ними разговариваешь? - орал, брызжа слюной, Джеронимо. - Убей всех, тебя ведь для этого создали!
- Ник, заткни его! - сказала, не оборачиваясь, Вероника.
Я ловко захватил Джеронимо сзади и закрыл ему рот ладонью. Все-таки приятно сознавать, что ты сильнее кого-то.
- Нас здесь всего трое! - кричала Вероника. - Один из нас - душевнобольной ребенок, другой - мой брат, которого вы напугали! А я - беззащитная девушка, рост метр семьдесят пять, вес - пятьдесят, испанские черты лица...
От возмущения я перестал удерживать Джеронимо, и тот, вырвавшись, завизжал:
- Брешет! В ней веса - все три центнера! Жирная корова семидесяти восьми лет от роду!
Вероника отшвырнула микрофон, повернулась ко мне, надеясь разорвать в клочья одним лишь взглядом.
- Я велела его заткнуть!
- А я сказал, что меня зовут Николас! - заорал я, с наслаждением отдавшись потоку ярости. - "Душевнобольной ребенок"? Стерва! Мне жаль того презерватива, что я на тебя извел, потому что даже в его ошметках было больше чести и достоинства, чем в тебе появится за тысячу лет! И, клянусь, если бы ты каким-то чудом не оставалась до сих пор моим персональным секс-символом, я бы тебя убил сию же секунду!
- Вломи ей, Николас! - голосил Джеронимо в опасной близости от микрофона. - Пусть знает, как заставлять зубы перед сном чистить!
Вероника не обращала внимания на брата, но ко мне подошла ближе.
- Даже вникать не желаю в тот бред, что ты несешь! - выплюнула мне в лицо. - Скажи только, каким образом ты меня хочешь убить? Провизжать уши насквозь?
- Ты говоришь с Риверосом! - Тут я сам удивился, до какой степени мощно прогремел мой голос. Но удивился еще больше, когда могучий движок транспортера раскатисто рыкнул. По полу пробежала вибрация. Джеронимо и я устояли, а вот Вероника внезапно опрокинулась на спину.
Ее лицо стало если не перепуганным, то хотя бы изумленным. Сам же я постарался скрыть удивление, погрозив Веронике пальцем:
- Никогда не выводи из себя Ривероса, находясь в транспортном средстве.
Только сейчас, когда настала тишина, все мы поняли, что тишина действительно настала. Стрельба прекратилась. Я поглядел на монитор, но увидел лишь черноту. Похоже, своротили-таки камеру.
Включилась обратная связь, и мы услышали голос, сильно искаженный вначале мегафоном, а потом приемо-передающей системой бронетранспортера:
- Ладно, клоуны. Выходите по одному с поднятыми руками. Без оружия. Очень медленно.
- Uno momento! - Джеронимо сунул мне в руки смартфон, подобрал с пола автомат и встал рядом с Вероникой, направив дуло ей в голову. - Сфотай меня так.
- Ты сдурел? - повернулась к нему сестра.
В этот момент я сделал снимок. Вышло великолепно: суровое лицо Джеронимо и растерянное - Вероники.
- Отдай немедленно! - неразличимым движением Вероника выбила из рук брата автомат так ловко, что Джеронимо, кажется, ничего не почувствовал. Зато увидел. Враз погрустневшим взглядом окинул пустые руки.
- Ну вот что тебе стоило всех убить? Я же просил!
Вероника тем временем положила автоматы на водительское сиденье.
- Микрофон все еще работает, - сообщила она.
- Ну так выключи его и давай поговорим о кишках! - поморщился Джеронимо.
- Нет. Сейчас мы выйдем наружу с высоко поднятыми руками и сделаем все, что нам скажут. И будем надеяться, что нас оставят в живых.
Джеронимо сплюнул. Таким злым я его никогда не видел.
- "Я, Вероника Альтомирано! - кривляясь, сказал он. - Двоюродная прабабушка Риддика, внучатая племянница Мачете по материнской линии! Стреляю в людей с шести лет!" Клянусь солнцем, сестра, от тебя пользы - меньше, чем от деревянного коня в Сталинграде. Когда я говорю Николасу: "Поехали!" - он берет и едет, а когда говорю тебе: "Убей всех людей", ты сдаешься. На кой черт ты вообще увязалась за нами? Сидела бы дома, вязала пинетки, смотрела Малахова!
Продолжая вещать, он надел рюкзак, отворил люк и первым полез на поверхность. Вероника поспешила за ним, я же замыкал исход.
- Ну да, да, ликуйте, филистимляне! - слышал я злобный голос Джеронимо. - Далила сделала свое дело, Самсона можно брать тепленьким!
- Рюкзак сними! - крикнули ему в ответ.
- Что, боишься, там ослиная челюсть? - огрызнулся Джеронимо, и тут же, будто переключившись, заканючил: - Дяденьки военные! Там моя петрушка! Пожалуйста, не обижайте ее. Через часик нажмите кнопочку и чуть-чуть полейте, пусть малышка почувствует утро!
Когда я покинул транспортер, взгляды и стволы окруживших нас солдат почему-то устремились на меня. Похоже, стоящий рядом с машиной Риверос автоматически воспринимался как хозяин положения. Пришлось принять горделивую осанку.
- Что у мальчишки в рюкзаке? - спросил меня, видимо, командир. Страшная рожа, водянистые глаза, а седые волосы едва покрывают шишковатый череп. Единственный из всех, он был без каски.
- Всего лишь росток петрушки с подсветкой, - сказал я. - И шарманка, чтобы услаждать слух в минуты тоски и уединения. Клянусь, ничего более.
Командир дернул головой, и стоящий рядом солдат сорвался с места. Он раскрыл рюкзак Джеронимо и принялся изучать содержимое. Двое других солдат ловко скрутили руки Веронике, с беспокойством глядящей на брата. Меня пока не трогали, и я упивался.
- Ну, чего там? - спросил командир.
- Сэр, тут ровно то, что сказал этот парень, сэр, и ничего больше! - отрапортовал солдат, застегивая рюкзак. - Устройство выглядит до такой степени безумным, сэр, что я бы не стал его изымать во избежание случаев массового помешательства среди личного состава, сэр! Что до меня, сэр, то я сегодня же подам прошение об отставке и проведу остаток дней, сочиняя трогательные симфонии на тамбурине, сэр!
- Ладно, - кивнул командир. - В наручники его. И этого тоже.
Веронике сковали руки за спиной, Джеронимо тоже, а мне, видно, из уважения к авторитету, спереди.
- Видишь? - сказал Джеронимо, повернувшись к сестре. - Видишь, до какой степени он полезен? Он может управлять даже этими солдафонами, которых ты отказалась убивать!
- Придержи язык, сопляк! - влепили ему подзатыльник. - Нам управляет здравый смысл!
Тут я бы с ним поспорил, потому что решение оставить пленнику рюкзак выглядело, по меньшей мере, идиотским. Но я смолчал, потому что в этот момент ко мне двинулся страшнорожий командир. Когда он проходил мимо Вероники, она попыталась начать переговоры:
- Послушайте, все произошедшее - досадное недоразумение. Мы случайно попали в зыбучие снега и...
- Прервись ненадолго, - осадил ее командир. Он сунул руку в карман, достал Чупа-Чупс и, сорвав обертку, сунул его Веронике в рот. - Вот так. Продолжай работать языком, только не подключай голосовые связки. Женщины... Постоянно нуждаются в тонкой настройке. Иногда это аж бесит.
Он шагнул ко мне, потеряв интерес к Веронике, и остановился, глядя в глаза. Тем временем Вероника, сообразив, что с ней сделали, в ярости выплюнула конфету на пол и приготовилась орать, но я поднял скованные руки в некоем повелевающем жесте и веско произнес:
- Вероника, не надо.
Вряд ли ее остановили слова или жест. Скорее - последовавший сразу за ними вопль Джеронимо:
- Ты могла отдать его мне! Старая жадная собака на сене! В детстве я всегда делился карамельками с тобой, вредная ты жаба!
Я старался выдержать взгляд командира, но периферическое зрение передавало в мозг тревожную картинку. Похоже, по щекам Вероники текли слезы. Наверное, Джеронимо зацепил ту струнку, которую нельзя было трогать, особенно сейчас.
- Внутри кто-то остался? - спросил командир, наигравшись в гляделки.
- Нет, - ответил я.
- Уверен?
- Абсолютно.
Командир поднял руку и щелкнул пальцами. Двое солдат взобрались на транспортер, один прыгнул в люк. Секунду спустя он вернулся с нашими трофейными автоматами. Командир щелкнул пальцами еще два раза, и в люк, одна за другой, полетели две "лимонки". В двух шагах от меня будто шарахнули кувалдой по исполинскому медному тазу. Бронетранспортер плюнул огнем и затих.
Я чудом умудрился не вздрогнуть, внутри все не то заледенело, не то запылало. Нечаянно пробудившийся жалкий кусочек дара установил связь между мной и этим бронированным молодцом. За миг до взрыва я будто ощутил немой вопрос. Словно последний взгляд собаки перед смертельной инъекцией: "Неужели ты правда?.."
И все оборвалось.
- Ты крут, - заметил командир. - Зверски крут. Но, пока я жив, тебе здесь ловить нечего.
Он двинулся в обход транспортера, и нас троих повели следом. Мы остановились, глядя на мертвые ноги и мертвую задницу в перекрестье лучей подствольных фонариков.
- Педро! - послышался крик.
Расталкивая солдат, к трупу подбежала девушка в светло-голубом платье. Волосы цвета платины, она поневоле приковала взгляды нас троих. Ни я, ни Вероника с Джеронимо явно никогда не видели вживую ни блондинок, ни рыжих. Нас всегда окружали черноволосые испанцы, к коим мы с гордостью причисляли и себя.
- Педро, милый Педро, да как же это? - рыдала девушка. Ее ладонь легла на поясницу несчастного и тут же отдернулась. Девушка понюхала пальцы. И в этот самый миг откуда-то из-под транспортера отчетливо донеслось:
- "Как будто свет звезды далекой, пробившийся сквозь полог туч..." - А затем грохот и сдавленное: "Бль..."
Я встретился взглядом с этим белокурым созданием, и мой эмоциональный двойник затрепетал. Я ощутил его жажду и голод, увидел мысленным взором тысячи нитей, потянув за которые, мог добыть неимоверное количество еды, и выбрал одну. Широко улыбнувшись, чтобы вызвать к себе безотчетное доверие, я сказал:
- Знаете, леди, если парень уходит в одиночестве сочинять стихи, это значит, что его френдзонят или игнорят. Вы можете бесконечно проклинать нас, но мы лишь отключили ИВЛ. Смертельный удар - ваш.
И когда она побледнела, раскрыла рот в беззвучном крике, повалилась на оскверненное тело своего воздыхателя; когда мой обожравшийся двойник со стоном побежал в эмоциональный туалет; когда солдаты спонтанным хором крикнули: "Да!", а потом по приказу прослезившегося командира дали залп из сотни автоматов в честь погибшего поэта; когда Джеронимо посмотрел на меня, как старушка на закровоточившую икону, а Вероника - как на эсэсовца, принесшего в еврейский детский садик мешок с конфетами - вот именно тогда я почувствовал себя самым несчастным человеком в мире.