--
Глава 9
Камера, в которую нас бросили, оказалась поприличнее апартаментов Альтомирано. Нары пошире, вместо дыры в полу - настоящий унитаз. А главное, свет в коридорчике горел постоянно. Пока что - пять звезд. Может, когда-нибудь в спокойной обстановке я составлю путеводитель по тюрьмам, в которых мне довелось побывать.
Как только решетка закрылась, конвоиры удалились, оставив одного, чтобы снял наручники. Он освободил Джеронимо, и тот сказал: "Viva la libertad!", на что получил загадочный ответ: "Viva la resistance!" Я пережил избавление от наручников молча. Веронике пришлось повернуться к решетке спиной, и конвоир, молодой парень с придурочным выражением лица, подозрительно долго возился.
- Ты там кроме комбинезона хоть что-нибудь чувствуешь? - холодно спросила Вероника.
Я подошел к решетке и увидел, чем на самом деле занимается солдат. Он самозабвенно мял комбинезон Вероники пониже спины.
- Не-а, - оскалившись, признался он. - Тут в фантазии все дело.
- А без меня пофантазировать никак?
- Не-а. Тогда мне руки занять нечем будет.
- Тебе рассказать, чем можно занять руки во время фантазий?
- Не-а. Я знаю, о чем ты. За такое командир в морду бьет и портянки с трусами на всю роту стирать заставляет.
- Вовсе необязательно фантазировать во время строевой подготовки. За закрытой дверью сработает не хуже.
- Серьезно? - призадумался солдат.
- Эй, - окликнул его я. - Может, снимешь уже наручники и отвалишь?
- А че? - повернулся он ко мне. - Это твоя девчонка, что ли?
Мысленно прикинув, каких травм мне будет стоить эта выходка, я ответил:
- Да, моя. Сними наручники и отвали.
Солдат замер, глядя на меня в глубокой задумчивости.
- Я уважаю тебя...
- Можешь уважать, не тиская задницу моей девчонки.
Нехотя он убрал от Вероники руки и освободил ее от наручников. Мы проводили его поникшую фигуру взглядами.
- И что, благодарности ждешь? - спросила Вероника, когда где-то далеко стукнула дверь.
- Если ты меня не побьешь - удовлетворюсь этим.
Я пытался вспомнить, когда, с какого момента лицо Вероники приняло это безразличное выражение. Она ведь не из тех, кто с легкостью выпускает наружу внутренние бури. Значит, если по ней даже невооруженным глазом заметно неладное, проблемы очень серьезные.
Вероника отвернулась, легла на нары лицом к стене, да так и замерла. Джеронимо наградил сестру недобрым взглядом.
- Что, секса сегодня не будет? - проскрипел он, но не дождался никакой реакции. Тогда, озлившись еще сильнее, добавил: - Да тебе просто завидно, что теперь у Николаса появились друзья-солдаты!
Снова никакой реакции. Я толкнул Джеронимо в плечо.
- Хватит! Да что с тобой такое?
Джеронимо посмотрел на меня.
- Она прекрасно знала, что если меня разбудить среди ночи, со мной просыпается демон. Это - темная сторона Джеронимо. Это - злой дух, который будет преследовать пробудившего его до тех пор, пока не заснет. Берегись, Николас. Не вставай на пути лучей моей ненависти.
Я, махнув рукой, присел в уголке, оставив приличное расстояние как до Джеронимо, так и до Вероники. Внезапно оказалось, что я нынче ночью так и не поспал. Глаза начали слипаться, и я даже прилег, но погасить опостылевший мир не удалось.
Джеронимо, отчаявшись добиться от сестры истерики, принялся звать охрану. Он то плакал, то смеялся так, что кровь стыла в жилах. Пинал по решетке, потом повис на ней, распевая во всю глотку "Владимирский централ" и "Журавли летят над нашей зоной". Утомившись висеть, шлепался на пол и, рыдая, умолял вернуть конфискованный смартфон. Из-за всего этого концерта моя полудрема стала робкой и урывочной, переполненной картинками, слишком безумными, чтобы их описывать.
Когда, наконец, с той стороны к решетке подошли, Джеронимо требовал священника и внеочередной пленум, угрожая революцией.
Явились трое. Двое вооруженных громил, а третий - старый знакомый, который снимал наручники. Он приволок поднос с тремя чашками.
- Отвали-ка от решетки, малой, - сказал он Джеронимо.
- Иначе что? - встрепенулся тот.
- Иначе расстреляют.
- Весомо...
Джеронимо сел рядом со мной, я, покряхтывая, тоже занял сидячее положение. При взгляде на поднос, который солдат поставил на пол, чтобы отворить решетку, я почувствовал в желудке щемящую пустоту. Пицца уже переварилась, если вообще не была убедительной иллюзией.
Вероника повернулась к прекрасному миру. Солдат, проталкивая ногой в камеру поднос, улыбнулся ей и помахал.
- Я запомнил твои слова, и моя жизнь изменилась!
- Поздравляю, - сказала Вероника. - Сколько нас здесь продержат?
Солдат запер решетку, убрал ключ в карман и пожал плечами.
- Старейшины решают. А я - хэзэ ваще.
- Христофор Зигфрид Ваще! - провозгласил Джеронимо, приоткрыв одну из мисок. - Что это такое?
- Тушеные грибы.
- Я так понимаю, мы должны это есть?
- А чего?
- Ты сам это пробовал? Ты больной? У вас что, синтезатор сломался?
- Нет синтезатора. Есть грибы. Вкусные и полезные грибы.
Джеронимо, видно, разочаровавшись и не веря более ни глазам, ни ушам, встал на четвереньки и затеял нюхать грибы. Вероника подошла к решетке.
- Мой брат лишился своих лекарств. Если вовремя не сделать ему укол, последствия могут быть плачевными. Есть у вас карфентанил? Или хотя бы промедол?
- Галоперидол есть, - ответил солдат. - Но он строго по учету, для личного состава. Спрошу командира.
- Спасибо, - кивнула Вероника.
Джеронимо поднял голову.
- Просто грибы - и все? Без картошки? Без лука? Без специй?
- Там должен быть лавровый листик, - сказал солдат, явно собираясь уходить.
- Постой! - Джеронимо властным жестом остановил его. - То, что ты принес... Скажи, ты смотрел "Зеленого слоника"?
- Никак нет, мы смотрим только патриотические фильмы.
Джеронимо встал, подхватил миску с грибами.
- Сейчас я тебе покажу, что нужно делать с такими вещами.
Трое солдат, Вероника и я смотрели, как Джеронимо тщательно вытряхивает миску в унитаз и пинком опускает рычаг слива.
- Ну что? Это так сложно сделать самому? - вернулся он к решетке. - Обязательно дергать меня? У вас что, другой еды нет?
- Есть жареные грибы.
- Нет.
- Вареные грибы.
- Боже...
- Маринованные грибы...
- Замолчи, иначе меня вырвет! - завопил Джеронимо. - Кроме грибов - что?
- Чай, - подумав, сказал солдат.
- Aparatoso! * (*Великолепно! (исп.)) Принеси хотя бы чай.
Солдат уже сделал шаг в сторону, но что-то его остановило, какая-то сложная мысль исказила лицо.
- Грибной чай, - уточнил он.
Джеронимо с ревом отбежал к нарам и забился в уголок. Солдаты ушли. Вероника взяла миску, перемешала содержимое и положила в рот кусочек. Пожевав несколько секунд, взглянула на меня и кивнула:
- Съедобно.
У меня от вида грибов, честно говоря, аппетит пропал совершенно, но я решил поесть из солидарности с Вероникой, потому что поведение Джеронимо становилось все более неприятным:
- Еще бы не съедобно! - проворчал он в стену. - Этой жиробасине лишь бы пожрать. Подыхать скоро, а она все налопаться не может.
Проигнорировав его, мы сели с мисками в дальнем углу камеры.
- Почему ты ему все это спускаешь? - негромко спросил я. Вероника в ответ пожала плечами.
- А что делать? Бить его?
- Нет. Зачем? Можно ведь одними словами заставить его пожалеть о сказанном. У тебя бы это лучше вышло, ведь ты его знаешь, но и я могу прищучить, если хочешь.
- Не хочу. - Она помолчала, пережевывая с отсутствующим видом гриб. - Но спасибо. На самом деле это что-то вроде игры. Он не бьет туда, где больно. Я не старая и не толстая, и прекрасно об этом знаю.
Я вспомнил ее слезы у бронетранспортера и решил ступить на опасную почву:
- Сегодня он, кажется, тебя зацепил какими-то карамельками.
Ложка Вероники замерла между миской и ртом, задрожала.
- Заметил? - шепнула она.
- Заметил ли я, как кто-то рядом испытывает сильную эмоцию? Это что, вопрос?
Она положила ложку и вытерла глаза рукавом комбинезона.
- Когда ему было четыре, отец согласился оставить его в живых, но только на положении арестанта. Джеронимо сидел у себя в комнате. Я носила ему еду. Все то же самое, что ела сама, что ели солдаты. Только один день в неделю меня заменяла одна... женщина. Она таскала ему конфеты. Я злилась, что она его балует, видела, как он ждет воскресенья. А когда настал мой день рождения, меня освободили от строевой... Вообще от всего. И позволили торт, конфеты. Солдаты со мной немного посидели, но им это было скучно. Я собрала конфеты и пошла к Джеронимо. Мне-то все равно, что есть, так приучили. И, знаешь... Когда я вошла, он побежал мне навстречу с большим пакетом. "С днем рождения, сестра! - крикнул, протягивая пакет. - Вот! Это тебе! Конфеты! Они знаешь, какие вкусные?!"
Вероника замолчала, глядя в стену. Я, не шевелясь и не дыша, ждал продолжения.
- Он не ел конфеты, которые приносила та женщина, - донесся до меня шепот. - Откладывал к моему дню рождения. Думал, что конфеты - это такая редкость, которая только раз в неделю бывает, а мне не достается вовсе. Я тогда впервые в жизни солгала. Пила с ним чай и изображала восторг. А свои конфеты подарить так и не решилась.
Моего эмоционального двойника рассказ поверг в ступор. Он и вообразить не мог, что двое детей, пьющих чай с конфетами, могут дать такую пищу.
- Если я дружески положу руку тебе на плечо, ты мне ее снова вывихнешь? - спросил я.
- Сломаю, - вздохнула Вероника.
- Тогда мой эмоциональный двойник делает это в ментальной плоскости.
Вероника усмехнулась.
- Моя внутренняя богиня благодарна. Прости, что назвала душевнобольным ребенком. Случайно вырвалось. Вообще-то я имела в виду Джеронимо, но тут же испугалась, что он обидится, и... вот.
- Да ладно, - махнул я ложкой. - Ты была права. Если в оскорблении нет кусочка правды, оно не работает.
В тишине мы продолжали есть склизкие противные грибы. Вскоре зашевелился Джеронимо. Он распаковал свой рюкзак, кряхтя, вытащил лампу-шарманку и включил свет. Я сверился с внутренними часами. Без десяти восемь.
- Не понимаю, какой смысл шептаться в углу, если не собираешься делать мне племянников? - проворчал он, роясь в недрах рюкзака. - Это какая-то греховная связь младенца с престарелой гетерой.
Джеронимо извлек тот самый сверток, от которого отказался его учитель. Сняв два слоя оберточной бумаги, разложил на подносе бутерброды с сыром и колбасой, тонущие в кетчупе с майонезом, украшенные веточками синтезированного укропа и синтезированной петрушки.
- Ах, как жаль, что вы уже наелись вкуснейших тушеных грибов! - Сидя, скрестив ноги перед подносом, Джеронимо трагически покачал головой. - Теперь мне, несчастному, придется съесть все в одиночестве. И никто, никто в целом свете не придет на помощь, и я сдохну от ожирения.
- !.. - Хором выкрикнув неприличное слово, мы с Вероникой отставили миски и бросились к подносу.
Хвала всем богам, за завтраком Джеронимо хранил молчание. Лишь съев последний кусок, он произнес:
- Земля тебе пухом, дон Эстебан. Ты был прекрасным учителем.
Я замер, как молнией пораженный воспоминанием об изможденном старике в казематах Альтомирано. Вздрогнула Вероника. Посмотрев на нее, Джеронимо сказал:
- Что? Не только твои друзья могут умирать, представь себе.
Я был уверен, что Вероника сядет рядом с братом, утешит его, но она слова не сказала. И, наверное, знала, что делала, потому что Джеронимо тут же принялся ворчать про толстую каргу, которая до такой степени уродлива телом и духом, что отказалась перебить крошечный отрядик солдат, и по чьей вине мы сейчас делим последние бутерброды в тюремной камере.
Вероника старалась не обращать на него внимания. Отошла к унитазу. Я уж было хотел деликатно отвернуться, но тут зажурчала вода. Оказывается, там, в темном угу, таилась еще и раковина. Сполоснув руки и умывшись, Вероника вернулась к нам.
- Перед обстрелом ты сказал что мы не в Мексике, - посмотрела она на меня.
- Ну да, - отозвался я и поймал на себе насмешливый взгляд Джеронимо. - Это просто... Ну, не знаю... Самовнушение, что ли. Сказка. Легенда. Тебя не смущает, что мы по-русски говорим?
- А у тебя с историей как? - проскрипел Джеронимо. - С тех пор как в Мексику пришли русские...
- У меня-то прекрасно, - перебил я. - И с географией неплохо. Трудно быть точным, но мы живем где-то в Красноярске.
И тут меня пронзила страшная догадка, которую я тут же озвучил:
- А провалились, судя по всему, в Красноярское Метро...
Джеронимо и Вероника переглянулись, внезапно позабыв о разногласиях. Джеронимо схватил лампу-шарманку и поставил ее на поднос, объявив, что настало время потрясающих историй.
- Точно не скажу, - начал я, - но кое-что читать приходилось. В основном - в древних летописях Луркоморья. Красноярское Метро - это одна из величайших тайн, тревоживших умы человечества. Наряду с Бермудским Треугольником, Снежным Человеком и Летающей Тарелкой. Таинственная масонская организация начала строить метро, но там, под землей, они нашли нечто до такой степени страшное, что завалили вход и заморозили проект. Долгое время никто не вспоминал о нем, пока в том районе не начали пропадать люди.
Однажды в метро послали отряд спецназа. Потом - роту. Потом - полк. Поскольку никто из них не вернулся, туда ссыпали грузовик проституток, набранных во время рейда на проспекте Металлургов, и законопатили вход наглухо. На месте входа поставили бетонную плиту и золотой крест. Крест таинственно исчез следующей ночью, и вместо него водрузили деревянный. Тогда проклятие вроде как снялось само по себе, и в городе стало спокойно.
А теперь представьте себе, что могло произойти дальше. Стальная воля солдат спецназа и безоглядная страсть жриц любви, схлестнувшись, породили невероятную цивилизацию, которая питается одними грибами. Они, вероятно, и не заметили исчезновения солнца.
- Хочешь сказать, - вмешалась Вероника, - все это произошло еще засветло?
- Ну разумеется, - кивнул я. - Нам теперь нужно очень тщательно подумать: что и как говорить. Кто знает, как вообще они относятся к жизни вне Метро...
- К тебе вроде неплохо отнеслись, - заметил Джеронимо. - Этот, командир, чуть целоваться не полез. Он и сейчас на тебя влюбленными глазами смотрит.
Я поднял голову и с криком шарахнулся. В коридоре действительно стоял командир и, держась за решетку обеими руками, лил слезы.
- Ты, - пролепетал он, - ты знаешь нашу легенду...
- Я...
Но договорить мне было не суждено. Молниеносно отерев глаза, командир зазвенел ключами.
- Ты пойдешь со мной. Да. Я решил. Категорически.
Решетка отворилась. Подскочили Вероника и Джеронимо, но командир ткнул в их сторону пистолетом.
- Вы двое - сидеть. Мелкий - уйми самку старшего.
- Да я тебе сейчас... - Вероника бросилась на командира, но Джеронимо повис на ней сзади, а я заступил путь.
- Они относятся ко всем женщинам, как к шлюхам, - сказал я. - А к мужчинам - как к солдатам. Здесь нет для тебя оскорбления.
- А я тоже солдат? - пискнул Джеронимо.
- Ты - мелкий, - пояснил командир.
Вероника, слава богу, успокоилась. Фыркнула.
- Вот почему они тебя старшим считают. Ладно. Принято.
Она отступила и демонстративно повернулась спиной. На спине все еще висел Джеронимо, поэтому сцена вышла комичной.
- Идем, - поманил меня пистолетом командир. - Самку и мелкого оставим здесь, ты скоро вернешься.
Я вышел из камеры, командир запер решетку. Перед уходом я успел встретить ободряющий взгляд Вероники, и на душе чуть-чуть потеплело. А потом началось дежавю.