Так же, как ранее Джеронимо, командир тащил меня коридорами, переходами, просторными залами. Несколько раз мы, кажется, переходили по рельсам со станции на станцию. То и дело звучал окрик: "Стой, кто идет?" Тогда командир кричал: "Пароль: Столбы!" и в ответ слышалось: "Отзыв: Часовня!"
- Куда мы идем? - не выдержал я, когда по длинной лестнице мы взобрались, кажется, под самую поверхность земли.
- Все бабы - шлюхи, - отозвался мой провожатый.
- Аминь, но...
- Даже те, что умницы - все равно в душе шлюхи, я уверен. Не уверен только, что в каждом умнике спит солдат.
Тут до меня потихоньку начало доходить. Видимо, те несколько человек, что пропали первыми, не захотели скрещиваться с солдатами и проститутками, и в результате Метро поделили, фактически, две расы, одну из которых представители другой презрительно именовали "умниками" и "умницами".
- Вас будут судить, но единственное обвинение - убийство и осквернение умника. Кстати, дай пять.
Я дал требуемое и остановился. Мы сейчас находились в коридоре, по одну сторону которого - двери с номерами, а по другую - двери балкончиков. Я стоял у единственной раскрытой. Оттуда доносились непонятные постукивания и шорох.
- Так вот, - продолжал командир, - дело против тебя есть только в том случае, если есть заявление. А заявление написала самка этого умника. Вон ее дверь. Все, что тебе нужно - как следует трахнуть ее и убедить забрать заявление.
Я вздрогнул и уставился на командира.
- Скажи, ты этот план долго разрабатывал?
- Чего там разрабатывать? - изумился тот. - Просто вставь ей со всей дури, и дело с концом.
- Может, лучше извиниться? - предположил я. - У вас тут есть цветы?
- Цветов нет. Есть грибы.
Да, грибы - это, конечно, последнее, что хочется дарить безутешной девушке. В задумчивости я шагнул на балкон.
Шелест и треск заметно усилились. Внизу шевелилось нечто, в полумраке создающее впечатление огромного существа, распростертого по полу.
- Как дверь откроешь - сразу комбез расстегивай, с вот такой вот рожей. - Выйдя вслед за мной на балкон, командир показал такую рожу, что я всерьез заволновался о своей невинности. - Так она сразу поймет, что дело - не шутка. Верещать начнет, а ты ей - по морде. Несильно так, чтоб зубы остались. А как упадет...
- Что там? - перебил я, вдосталь пресытившись описанием местных брачных обычаев.
Командир снял с плеча автомат и включил подствольный фонарик. В его свете я долго не мог понять, что за существа копошатся внизу, протягивая к балкону гибкие длинные отростки с шипами на концах. Больше всего они напоминали огромные подсолнухи. Только почему-то ходили, заполоняя пространство платформы.
Попав в круг света, один из подсолнухов выпустил в нашу сторону струйку жидкости со своего отростка. Она не долетела двух метров до балкона.
- А ты ему понравился, - усмехнулся командир. - Это триффиды Уиндема, так их назвал Августин Сантос. Истреблять бесполезно, толпами набегают. Только на моей памяти две станции потеряли. И поезд...
Он повел фонарем, и на приличном отдалении я увидел очертания облепленного триффидами поезда. Ощутил его тихую и безысходную тоску по движению.
- Некоторые умники приходят сюда, чтобы кончать с собой, - поведал командир. - Мы их потому и поселили поближе, чтоб удобней было. Кстати, дверь открытая была. Видно, кто-то уже успел.
Я вздрогнул и посмотрел на командира.
- Так это же она!
- Что? - Командир перегнулся через перила. - Ты видел останки?
- Нет! Но просто... Кому бы...
- Чушь! - Командир за руку выволок меня с балкона. - Ты просто не хочешь ее трахать, вот и тянешь время. Но это - единственный шанс, понимаешь? Готов? Раз, два, три!
Нет, я не успел подготовиться. Дверь, у которой мы остановились, распахнулась от пинка командира, ударилась о стенку внутри комнаты и вернулась обратно. Все, что я успел заметить - безжизненное женское тело, висящее посреди комнаты. Мне стало дурно. Я отошел к противоположной стене и присел возле балкончика.
"Ну, вот тебе и первая зарубка на стволе, - произнес в голове голос отца. - Теперь понимаешь, о чем я?"
- Это не из-за моих слов, - прошептал я. - Просто из-за того, что он погиб, а в этом нет моей вины.
"Может, так, а может, нет. Только ты знаешь, что виновен, и лжешь себе. А что самое грустное, ты довел ее просто так, без всякой цели, это тебе даже спастись не поможет".
Наконец, сквозь потусторонний шум, застивший слух, до меня стали долетать причитания командира. Колотя кулаками стенку, он кричал что-то о шлюхах, в которых шлюховость дошла до такой шлюшьей шлюшности, что они предпочитают подыхать вместо того чтобы трахаться.
Немного успокоившись, он снял рацию с пояса.
- Алло, там, на проводе! Сектор умников, дверь тридцать пять, "йо-йо" очередная. Что? Ну да, опиши, как полагается, с понятыми, и сдай триффидам под их ответственность. Ага. Целую, пока.
Он повесил рацию обратно и грустно посмотрел на меня.
- Ну что, пошли в тюрьму?
- Слушай! - Я поднял голову, озаренный нелепой надеждой. - А может, ты нас просто выпустишь?
- Куда? - поинтересовался командир.
- Ну как... Отсюда. На волю.
Командир почесал в затылке, с неудовольствием косясь на выглядывающих из соседних дверей мужчин и женщин, привлеченных шумом. Они смотрели на меня, и я слышал обрывки их шепотков: "Это он! Тот, что убил Педро!"; "Говорят, их трое, и они пришли сверху!"; "Что он здесь делает?"
- А ну - по норам! - рявкнул командир, и двери захлопали. Командир сел на корточки напротив меня. - Слушай, я бы рад отпустить вас на волю, честно. Даже сам бы, может, с вами ушел. Ты мне скажи только, где это такое - воля?
Тут весь кошмар нашего положения обрушился на меня. Я осознал, что нахожусь среди людей, проживших в подземелье несколько сотен лет. О, разумеется, где-то есть выход, только его еще нужно просверлить чем-то или взорвать. Нарушив герметичность обиталища. И потом, даже если удастся упросить командира сделать что-нибудь этакое, что дальше? Мы окажемся снаружи, на лютом холоде, без транспортера, в двухстах километрах от ближайшего жилья. Речь не шла о том, чтобы покинуть Метро. Речь шла о том, чтобы нам позволили здесь жить, а не бросили триффидам.
- Ладно, не отчаивайся прежде времени! - хлопнул меня по плечу командир. - Вполне возможно, вас оправдают. Ведь в совете тоже не дураки. Генофонд улучшат надо. Будешь девок менять - что портянки! И мелкий, как подрастет, сгодится. Да и девка ваша скучать не будет. А мелкого пока приспособим грибы выращивать.
- Ему понравится, - шепнул я, думая в этот момент о ростке петрушки.
Мы пошли обратно, уже медленнее, никуда не торопясь. Навстречу попались трое солдат, один из которых с важным видом нес планшетку.
- Понятых не забудь, - сказал ему командир после взаимного обмена приветствиями. - А то начнется опять - "геноцид", "произвол", "беспредел"...
- А откуда у вас вообще воздух? - спросил я, вспомнив ароматное дыхание, вырвавшееся из колонны в зале.
- А, это умники оранжерею держат, - махнул рукой командир. - Трава всякая вырабатывает. А что, там, наверху, правда солнце было?
- Было, - подтвердил я.
- А теперь не стало?
- Теперь нет. Но мы решаем этот вопрос.
- Вот бы решили... Говорят, когда солнце вернется на землю, мы сможем выйти и возродить великий Красноярск.
- Кто говорит?
- Старейшины, из умников. Говорят, в книге какой-то так написано. Там еще всадники какие-то быть должны, еще муть какая-то - не помню.
- Всадников долго ждать придется, - вздохнул я.
Когда мы, наконец, добрались до камеры, Вероника и Джеронимо встретили нас обеспокоенными лицами, прижатыми к прутьям.
- Как, все в порядке? - спросила Вероника. Тот факт, что я пришел на двух ногах, ее не утешал. Наверное, вид у меня был чересчур убитый. - Куда вы его водили?
Командир поморщился, открывая решетку, и, показав на Веронику, заметил: "Разговаривает" - таким тоном, будто речь шла о котенке, сделавшем лужу.
- Разберусь, - пообещал я.
Грустно кивнув, командир закрыл замок и удалился. Я без сил шлепнулся на нары. Как же хочется спать...
- Тебя допрашивали? - налетела на меня Вероника. - Пытали? Что?
И я рассказал им все. Об умниках и умницах, о повесившейся девушке, о заявлении, которое теперь некому забрать, об армии триффидов Уиндема ("Вот видите! - воскликнул Джеронимо. - Даже подсолнухи взбесились без солнца, чего же о людях говорить!") и о том, что выхода отсюда нет, а наша единственная надежда - честь быть удостоенными разбавлять генофонд подземных жителей.
Вероника с невероятной чуткостью пропустила мимо ушей все, кроме того, что меня тревожило.
- Ты не виноват, - сказала она. - Просто стечение обстоятельств.
- Виноват, - сказал я. - В том-то и штука, что виноват. Даже если она обо мне и не думала, затягивая петлю, она все равно сделала так, как я хотел. Каждое мое слово, каждый жест - провокация. А когда собеседник реагирует, я обжираюсь. Поэтому мне комфортно в любой ситуации, лишь бы была еда. Даже сейчас, говоря все это, я жду от тебя - жалости, презрения, ненависти - чего угодно!
Помолчав, я добавил то, чего ни Вероника, ни Джеронимо понять бы не смогли:
- И любая попытка поместить что-то в сердце обернется очередным пиршеством.
Я лег лицом к стене, как до того лежала Вероника, и закрыл глаза. Слышал, как кто-то подошел.
- Мне очень жаль, Николас, - сказал Джеронимо. - Жаль, что втравил тебя в такую историю, жаль, что так вышло с той несчастной...
- Ничего тебе не жаль, - перебил я. - Какой смысл врать мне о своих чувствах?
- Думал, вдруг тебе понравится сосать пустышку.
Повернувшись, я посмотрел на его невозмутимое лицо.
- К тому же, после еды полезно пожевать жвачку.
Наверное, Джеронимо был для меня самой большой загадкой. Подобрать ключик к его чувствам я попросту не мог. Где границы безразличия? Откуда начинается одержимость? Почему, чистя картошку под надзором полоумного Мэтрикса, он плакал, а сейчас, в абсолютно безнадежной ситуации, держится молодцом? А эти его вспышки ненависти к Веронике? Я не я буду, если в них нет искреннего чувства!
Джеронимо вышел на середину камеры, заложив руки за спину.
- Первое, - провозгласил он, глядя в коридор. - Раз уж мы будем вынуждены разбавлять генофонд, вряд ли вам позволят работать сверхурочно. Поэтому если вы все-таки хотите совокупиться и порадовать меня гибридом Ривероса и Альтомирано в качестве племянника, то сейчас самое время. Обещаю не смотреть. Суну голову в унитаз и буду блевать на всем протяжении.
Он подождал минуту и заговорил снова:
- Не слышу лихорадочного шуршания одежды. Ладно. Будем считать, вы еще слишком незрелы для подобных ответственных решений. В таком случае - пункт два повестки дня, и здесь я хочу "единогласно". Раз уж мы лишаемся возможности выполнить нашу великолепную миссию, предлагаю на суде взбесить всех как следует и сдохнуть под ядовитыми фаллосами триффидов!
Все, что я почувствовал - его решимость. И больше ни одной эмоции. Ни страха, ни отчаяния - ничего. Как будто весь Джеронимо состоял из одной идеи - движения к солнцу. И теперь, когда она умирала, спокойно готовился умереть сам.
- Дурак ты маленький, - вздохнула Вероника. - Жил бы себе да жил... Ладно. Согласна на триффидов.
- Еще бы не согласна! - В Джеронимо снова проснулся демон. - Для такой уродливой толстозадой карги, как ты смерть - единственное счастье, а отросток триффида - единств...
Я отвернулся к стене и закрыл уши. Хватит слушать этот бред. Скоро нас уведут на суд, и там еды будет вдосталь, здоровой и вкусной. Так зачем же портить аппетит?
--
Глава 10
Зала, куда нас привели, подозрительно напоминала ту, где оставался БТР. Только над ней поработали. Между колонн тянулись ряды скамеек, а возле самых рельс возвышались трибуны общим числом три. За самой высокой стоял (или сидел?) седой старец, две пониже занимали русоволосый и черноволосый старцы. Цвета их волос выглядели так ненатурально, что я предположил краску. Видимо, это и был совет старейшин.
Командир вел нас, закованных в наручники, между скамейками, с которых на нас таращились местные жители. Я тоже с любопытством приглядывался к ним. Почти все - в одинаковых серых одеждах, с одинаковыми бледными лицами. Они казались бы неразличимыми, если б не разный цвет волос. Блондин, брюнеты, рыжие, русые, и куча промежуточных оттенков - вот кому бы впору разбавлять генофонд верхних домов.
Многие девушки смотрели на меня явно оценивающе. Встретив один такой взгляд, я с наглым видом подмигнул и выпил поток возмущения, стыда и похоти. Сумасшедший коктейль поднял мне настроение ненадолго. Ровно до тех пор, пока я не заметил вожделеющие взгляды самцов, устремленные на Веронику. И - странное дело! - мой эмоциональный двойник тут совершенно ни при чем. Кажется, мне самому сделалось неприятно. Вероника же шагала, гордо выпрямив спину и подняв голову, не замечая ничего вокруг.
Джеронимо позволили взять шарманку. Он до последнего не бросал свою петрушку и, когда нас усадили на скамью подсудимых, первым делом попросил воды. По щелчку командира нам принесли три мутных от времени, неоднократно использованных пластиковых бутылки. Джеронимо, насвистывая, полил землю вокруг петрушки и сказал:
- Можно начинать.
Седой старец пристукнул молоточком, русоволосый поморщился, а черноволосый улыбнулся, наклонив голову, и я почувствовал к нему расположение.
- Встать, суд идет! - провозгласил Седой.
Мы встали. Я заметил, что у Седого единственного есть небольшой микрофон на подставке.
- Прошу садиться.
Мы сели.
- Зачитайте обвинение!
Перед трибунами появилась крупная тетка с каменным лицом и пухлой папкой.
- Обвиняются! - начала она мерзейшим голосом. - Николас Риверос, Вероника Альтомирано, Джеронимо Альтомирано...
- Фернандес! - крикнул Джеронимо.
Седой стукнул молоточком.
- Тишина во время оглашения...
- В задницу твое оглашение, - перебил его Джеронимо. - Меня зовут Джеронимо Фернандес Альтомирано, и в официальных документах я фигурирую только так.
- Подсудимый, молчать! - прикрикнул на него Русый.
- Или что? - повернулся к нему Джеронимо. - Оштрафуешь за неуважение к суду? Вышли счет моему папе, он оплатит.
Старцы переглянулись и, видимо, решили спустить дерзость на тормозах. Я заметил, что по периметру залы стоят солдаты, очевидно, выполняющие смешанные функции приставов и охранников. Наверное, они должны были как-то повлиять на Джеронимо, но не стали. Эти ребята почему-то на нашей стороне.
- Джеронимо ФЕРНАНДЕС Альтомирано! - прорычала тетка. - Обвиняются в незаконном проникновении с оружием на территорию Нового Красноярска, в убийстве с отягчающими обстоятельствами, в осквернении останков и доведении до самоубийства. Плюс - неуважение к суду.
Тетка захлопнула папку и удалилась. Русый откашлялся.
- Подсудимые! Вы имеете право разделить обвинения. Как показало следствие, в осквернении останков и доведении до самоубийства замешан лишь один из вас.
Вот он, момент истины, когда через наш непрочный союз пробежит трещина. Джеронимо, с его-то мозгами, без проблем сможет доказать, что убийство вышло случайно, как и незаконное проникновение. Меня сбросят в подсолнухи, а эти двое потом как-нибудь отыщут выход на поверхность.
- Нет, - услышал я голос Вероники слева.
- Дайте суду развернутый ответ! - прикрикнул Русый.
- Ты тупой? - Голос Джеронимо справа. - Мы - команда. И за все, что мы сделали, отвечать будем тоже вместе. Сначала было незаконное тройное проникновение, потом мы плясали по вашему Педре, пока он не подох, и, наконец, глумились над его подружкой, пока она не повесилась. Насчет останков я, правда, не в курсе, но и там наверняка без меня не обошлось. Там, откуда я пришел, меня звали - Джеронимо Осквернитель.