Я сердито сжимала в руках чашку с горячим кофе. Вижн аккуратно накрыл мою ладонь своей и прошептал:
— Мне нужно было сделать это. Я надеялся объясниться в своих письмах, но не вышло…
Я одёрнула руку.
— Ты же понимаешь, что, как бы мы того ни хотели, мы больше не чувствуем себя братом и сестрой, ведь так? Ты умный, Вижн, ты всегда отличался сообразительностью, соответственно, ты должен знать, что такой поступок быстро простить нельзя.
— Я понимаю, слишком много воды утекло, но Ванда… Прости меня. Я каюсь.
— Неужели я ничего для тебя не значила? — я прищурила глаза.
— Я оставил для нас последнюю совместную ночь, я писал письма тебе одной, единственной, я вернулся сюда, чтобы посмотреть на то, как ты выросла, и ты всё ещё думаешь, что я пренебрегаю тобой? Ванда, боже мой, да ты росла на моих глазах! Ты — самый важный человек в моей жизни.
Я вздрогнула. У меня спёрло дыхание.
— Я скучал по тебе, Ванда.
— Я тоже по тебе скучала, — проговорила я, сглатывая слюну и слёзы. Я старалась не смотреть в его чистые глаза, заменявшие мне солнце, луну и небо, отводила взгляд к окну. Вижн… Я снова влюблялась.
— Мы можем снова попытаться восстановить нашу дружбу? — он взял обе мои ладони в свои и поцеловал их.
Второй поцелуй в жизни. От него.
Я зажмурилась, чтобы не видно было моих слёз, и закивала головой.
Тогда, в этот момент, мы оба увидели, как за окном остановился запыхавшийся молодой человек, припав к окну обеими руками и вперившись взглядом внутрь кафе.
— Ванда! — прокричал он снаружи. Его лицо было полностью красным, и, господи, его-то взгляд я точно ни с чьим не спутаю. Мой брат Пьетро. Мой новый брат — и ещё одна часть моей жизни.
========== Глава 6 ==========
Пьетро вмиг чуть ли не с удара ноги раскрыл входную дверь, задел колокольчики — так, что они едва не вылетели, а затем в два счёта подступил к нашему столику. он был разъярён, словно бык; клянусь, я могла видеть пар, исходящий из его ноздрей.
— А ты кто ещё?! — воскликнул он, вплотную встав к диванчику, на котором сидел Вижн, и нависнув над ним. — Отвечай, не то я надеру твою солдатскую…
— Лейтенантскую… — тут же оборвал его Вижн.
-… задницу, — вскрикнул Пьетро, не обращая внимания на его слова. — И я не шучу, дружище, у меня уже был опыт, так что тебе лучше ответить прямо сейчас, — он водил указательным пальцем возле носа Вижна, глаза того бешено следили за ним.
— Пьетро, успокойся, прошу, — вмешалась я, издав стон недовольства и нетерпения. Я пыталась не сорваться на него. Тогда он в ответ повернулся ко мне.
— Я проснулся утром, буквально на заре, ради тебя, прошу заметить, чтобы не обнаружить тебя в доме, затем искал тебя по всему городу, чтобы в конце концов наткнуться на тебя в этом кафе, тебя, держащуюся за руки с незнакомцем, заставившим тебя плакать. И не пытайся меня переубедить, я вижу твои покрасневшие стеклянные глаза, я знаю, когда ты плачешь, мы вместе уже шесть лет, Ванда, вставай, пойдём отсюда, и ты объяснишь мне, что происходит и почему я снова оказался на отшибе…
— Вместе? Шесть лет? — Вижн скептически прищурился и заметно напрягся.
— Я заботился о ней все эти годы, а ты вообще кто? — вновь взорвался Пьетро.
— Он. Мой. Брат! — вскрикнула я, пытаясь урезонить этих двоих.
В кафе повисла оглушающая тишина. Клянусь, я могла слышать даже движение крыльев мухи. Я потерла лицо руками и набрала в грудь побольше воздуха.
— Пьетро, успокойся, пожалуйста. Я сейчас всё объясню.
— Ну попробуй, — хмыкнул он и приземлился на диванчик рядом со мной.
Когда я перечисляла Вижну все свои планы на сегодняшний день, я не упомянула один из них, который я отменила ради того, чтобы встретить своего братца из затянувшегося путешествия. Я надеялась, что успею совместить и поход в порт, и оставшиеся дела, но Пьетро заметил всё слишком рано. Он уже несколько дней кряду упрашивал меня сходить с ним на службу в собор — Пьетро слишком увлекался архитектурой и музыкой, чтобы упустить чудесное утреннее зрелище в соборе неподалёку от нашего дома. И я помнила, помнила о нашем договоре до последнего, я пыталась сделать так, чтобы никто не остался в обиде. Я даже хотела слегка сократить проведённое с Вижном время, убежав на встречу с Пьетро. Но последний — как всегда — был слишком активен (я бы даже сказала — бешен), чтобы остаться на месте и подождать, пока я возвращусь.
Итак, мы сидели втроём за одним столом, и я чувствовала себя так, будто представляю своего молодого человека строгому отцу, готовому придраться к каждой мелочи. Порой мне казалось, что Пьетро и взаправду возомнил себя моим воспитателем. В кафе было немноголюдно, несмотря на то, что обычно в это время многие как раз собирались выпить по чашечке свежего капучино перед трудовым днём. Нам это сыграло на руку — лишь незнакомцы были свидетелями наших разборок.
Мы ввели Пьетро в курс дела. Он слушал, вальяжно откинувшись на спинку, попутно кивая головой, очень часто задавая нелепые вопросы, отпуская жестокие саркастические замечания, от которых у любого бы уши покраснели, и он постоянно — буквально после каждой фразы — обрывал Вижна, не давая ему спокойно заговорить. Когда же говорила я, он покорно слушал.
— Так это тот самый мальчик, с которым ты росла в приюте? — он пренебрежительно указывал пальцем на Вижн, вскидывая брови. Я кивала. — Я представлял его не таким.
— Каким ты меня представлял? — с любопытством поинтересовался он.
— Ну знаешь, таким, с рогами, белой шерстью по бокам. Козлы обычно так выглядят. А те, кто сбегает от преданных им людей, именно так и называются. А у тебя от белого только… — он заглянул куда-то вбок. — Ну, вот пачка сигарет.
Я наивно полагала, что на этом он и остановится, но я должна была принять тот факт, что Пьетро не успокоится, пока не выплеснет всю свою агрессию. Он с излишним любопытством и нескрываемым интересом рассматривал Вижна, придираясь к каждой детали его одежды и находя настолько незаметные пятна, что даже при экспертизе под микроскопом их увидели бы не сразу.
— И как тебе? Понравилось путешествие? — не терпел он. Я слышала, как он нервно постукивает ногой по полу, отчего тот сотрясался. Вижн кивнул. — Много стран повидал?
— Двадцать.
— Девушек там немало было красивых, не так ли?
Вижн растерялся. Он наверняка хотел ответить так же остро, резко, но вот беда — не успевал.
— Ответь мне честно, свет мой лунный, со сколькими из них ты встречался?
Вижн тут же кинул беглый взгляд на меня. Открыл рот, чтобы наконец-таки ответить, но Пьетро был тут как тут.
— Ну что? Пытаешься посчитать? Со счёту сбился? Давай же, говори. Мы все тут хотим знать правду.
— С двумя, боже, с двумя! — вскрикнул Вижн, пытаясь заставить того замолчать.
— Хороший мальчик. А спал со сколькими?
Я подавилась глотком кофе.
— Прекрати, прошу тебя! Что за допрос, Пьетро?
— Я хочу знать всё про этого человека. Быть может, он не так идеален, как ты думаешь.
Я исподлобья смотрела на Вижна — будто боялась кинуть на него хоть какой-либо взгляд. Я не хотела в это верить, но в Вижне действительно произошли какие-то изменения. Я могла не заметить их через призму своего восхищения, а вот Пьетро оказался гораздо проницательнее меня.
— А что вернулся-то тогда, раз и девушку хорошую встретил?
— Наши отношения не сложились.
Пьетро издал смешок.
— Думаешь, здесь сложатся? Учти, Ванда больше не та маленькая девочка, которая приползёт к твоим ногам по первому зову.
А вот здесь не вытерпела уже я.
— Ты можешь перестать нести всякую чушь, Пьетро? — взорвалась я. — Это моя жизнь, и я решаю, кого из людей туда впускать, а кого оставить на обочине. Я никогда не просила твоих советов. Вижн — мой брат, и он видел, как я росла, он видел всё, что могло сломить меня. Он знает меня в два раза лучше и дольше, чем ты, так что, пожалуйста, прекрати.
И он замолчал. Я видела, какие искры гнева мечутся между ними; ещё чуть-чуть — и они оба разведут здесь костёр.
— Вам обоим за двадцать. Прекратите вести себя, как подростки.
«Забавно, — подумала я. — А сама на протяжении двадцати двух лет не можешь признаться человеку в своих чувствах.» Я нарочно посмотрела на часы над барной стойкой, за которой молодой бариста готовил ароматный кофе, театрально удивилась и схватила свою сумку.
— Кажется, у меня скоро начинаются занятия. Прошу меня извинить. Мне пора бежать.
И, сделав вид, будто только что ничего не произошло, вскочила с места, быстро перешагнула через Пьетро и выбежала из бара, оставив их вдвоём.
========== Глава 7. Новая история ==========
Я в спешке покидала улицу, стараясь выпасть из поля зрения братьев.
Пьетро тоже занял немалое место в моей жизни и судьбе, появившись сразу после Вижна. Я разделяю свою жизнь не по годам, а по людям, которые были со мной на протяжение долгих, полных печальных и радостных событий лет.
Я шла по улице, мрачно отвернувшись от людей, смотря исключительно на дорогу, и даже привычные уличные музыканты не поднимали мне настроения, как обычно. Я просто шла, вспоминая прошлое и понимая, что прямо сейчас, на моих глазах, оно, не отпуская меня, хочет наложить свой отпечаток на моё настоящее и будущее.
Они остались там вдвоём, и теперь я, покинув улицу, отойдя от кафе на приличное расстояние и удостоверившись, что они больше не могут за мной наблюдать, жалела о том, что решила оставить проблему, сбежать от неё, в то время как мы могли нормально выяснить отношения и расставить приоритеты там же, вместе. А теперь… Пьетро ненавидел Вижна по глупым субъективным причинам, которые я выяснить была не в силах, и Вижн наверняка сейчас думает ужасно о Пьетро. Господи, почему я, столкнувшись с подобной маленькой трудностью, решила сбежать, а не решать её? Что со мной случилось? Была ли я всегда такой?..
Я осторожно присела на скамейку возле остановки. Ветер раздувал полы моей юбки. Я смотрела вниз, на асфальт, наблюдая, как сточные воды от соседнего дома проникали даже до дороги. Похоже, жителям стоит задуматься над системой водопровода.
Если бы я сейчас села в автобус, то приехала бы на занятия часом раньше. Мне было всё равно. Домой я пойти не смогу. Там бы я обязательно встретилась с Пьетро, а ему следует успокоиться, иначе он так и будет отпускать отвратительные шуточки в его сторону.
На самом деле Пьетро — хороший человек. Даже больше. И он явно заслуживает большего. Я поняла это, ещё когда впервые встретила его. Тот его взгляд, обращённый ко мне, выражал не просто радость — он выражал искреннее восхищение. Именно тогда я осознала, что нас с ним ждёт долгая история.
***
После побега Вижна и окончательного ухода мисс Денверс из приюта я осталась совершенно одинока и чувствовала себя так, словно меня лишили обеих рук. У меня больше не было крепкого плеча, на которое можно положиться, у меня больше не было причин, по которым я каждое утро поднималась с кровати с улыбкой на устах. Я завтракала, обедала, ужинала в одиночестве, за исключением пары хороших знакомых, к компании которых я прибилась, словно лодка — к берегу, просто чтобы не чувствовать себя заброшенной. Честно признаться, их компании не казались для меня такими тёплыми, а их приветствия — искренними и радушными, так что я продолжала самостоятельно плыть по течению жизни, будучи в поисках выхода из этого замкнутого круга серых будней, не раскрашенных родным смехом и родственными объятиями. Из наполненной жизнью степи я превратилась в пустыню.
Но мне ничего не оставалось делать. На полную ставку в приют меня взять не могли, и тогда я вызвалась добровольцем в помощи за уходом за младенцами и дошколятами, на которых всегда приходилось слишком мало воспитателей. Теперь я, занимая всё свободное время постоянными играми с малышами и слежкой за ними на прогулках, находила в этом отдачу. Все пятнадцать лет я находилась под присмотром мисс Денверс и Вижна, и теперь пришла пора самой брать их роли на себя. Я надеялась привязаться к детям, чтобы стать для них тем, кем однажды стали для меня мои воспитатели, но, как я ни старалась сделать этого, во мне они вызвали лишь привычку, но далеко не любовь. Мне было их жаль, безумно, до боли и слёз, этих бедных брошенных детей, и я выкладывалась на полную, чтобы сделать их пребывание в приюте, пока их не заберут «новые» родители, наиболее приятным.
Такая ирония! В моём же возрасте мисс — а теперь уже миссис Денверс принялась растить Вижна. Теперь я повторяю её судьбу.
За все эти годы многие порядочные и добросердечные люди забирали покинутых детишек в свои семьи, воспитывали их в католическом духе и растили из них таких же доброжелательных, честных итальянцев. Однако я так и оставалась одинокой. Казалось, меня совсем не замечали, а даже если и замечали, то считали такой же работницей приюта, но далеко не его воспитанницей. Я часто задавалась вопросом: а хочется ли мне, чтобы меня кто-нибудь забрал, и сама не находила ответа. Моими родителями были мисс Денверс и Вижн, и не просто родителями — они заняли определённое место в моём сердце, став моей семьёй. И лучше остаться одинокой, чем заменить их кем-то ещё. Такую позицию я и заняла, решив больше не обращать внимание на посетителей, приходивших в кабинет владельца приюта, чтобы взять ребёнка себе в семью.
Стараясь забыть про Вижна, я находила утешение в учёбе. Многие учителя замечали, что я делаю огромные успехи, особенно в тех науках, которые ранее давались мне с трудом. Я была более усидчива и послушна, своевременно выполняла задания и вскоре стала помощником у всего класса, давая им советы и частенько подсказывая им на проверочных работах. Я заводила много хобби, начиная от рисования, основы которого задала мне мисс Денверс, поэзии и литературы и заканчивая игрой на фортепиано. Я пыталась найти себе отдачу во всём, что я делала, и оттого стремилась к победам, к тому, чтобы быть лучшей. Отсутствие близких людей помогло мне в этом.
Так я и жила. Ото дня — ко дню, от месяца — к месяцу. Первый год, проведённый без родных мне людей, казался вечностью, в то время как с ними время летело с бешеной скоростью. Сейчас же оно тянулось невыносимо медленно.
Правда, были и хорошие моменты в моём одиночестве. Я больше уделяла времени себе, любовалась природой, закатом и рассветом, изучала мир, в котором живу. Я помогала в организаици праздников и мероприятий, стала активисткой, такой, что никто не мог узнать меня, обыкновенную тихоню, не любившую быть в центре внимания. Я стала более общительной, несмотря на то, что всё общение сводилось лишь к тому, чтобы занять пустое — даже не свободное — время. По количеству совершённых добрых дел меня сранивали с матерью Терезой местного приюта. Ах, какая я была жалкая! Ведь все мои помыслы были искренними лишь отчасти. Я торопила время, чтобы наконец отсюда уйти — с достоинством, пусть и одинокой. Я не находила в себе силы сбежать, как-то сделал Вижн. А ещё мне некуда было податься. Ведь я совершенно не знала этот чужой мир.
Однако спасение я всё-таки нашла. Это был спокойный день, один из тех привычных дней, когда небо заволокло тучами и на город вот-вот обрушился бы ливень. Серый будничный день, кажется, четверг. Уроки у меня закончились рано, и я побрела в приют, в каких-то непонятных, ещё не оформившихся чувствах предвкушая, как мне снова придётся сидеть с детьми, параллельно выполняя домашнее задание.
Я кормила одного из малышей молоком из бутылочки — за этот год я наловчилась ухаживать за детьми — и сидела в окружении многочисленных ребят, дав им всем какие-то задания: кто-то рисовал, кто-то смотрел мультфильмы, кто-то играл в железную дорогу; дети постарше наводили порядок и точно так же, как и я, выполняли домашнее задания. Почти всех удавалось устраивать в школы.
В общей гостиной царила спокойная атмосфера, а за окном накрапывал мелкий дождь, навевая какие-то неопрпеделённые мысли. Удивительно, под фон всеобщих голосов я умудрялась делать задания и думать о прошлом.
Внезапная тишина обозначилась приходом главного воспитателя в гостиную. Все обернулись, как только услышали громкие шаги миссис. «Ванда», — низким, грубым голосом произнесла она. Именно за его постоянную интонацию, искренний смысл которой мы никогда не могли разгадать, все дети её побаивались и сторонились, а потому старались как можно реже попадаться ей на глаза. Я уж боялась, что что-нибудь натворила, сама того не заметив, но всё оказалось куда неожиданнее. Миссис приказала мне следовать за ней, и я, оставив задание, но не выпуская малыша из рук, отправилась вместе с ней в коридор. «Что-то случилось?» — интересовалась я. Мурашки холодной волной окутывали мою кожу. «Сейчас узнаешь», — в ответ услышала я. И больше ничего.