Вскоре мы оказались в кабинете директора, мистера Золы. Он сидел в кожаном кресле за крепким дубовым столом, а напротив него на стульях восседала супружеская пара. На вид им было около сорока-пятидесяти лет. Посередине стоял высокий юноша, однако его рост не превышал рост Вижна. Я, не понимая, что происходит, приблизилась к ним. Директор попросил меня присесть на ещё один стул.
«Ванда, — тогда сказал он. Мистер Зола всегда отличался огромными великодушием и вежливостью, и потому мы все, даже будучи не особо с ним знакомы, любили и почитали его. — Ты вот уже шестнадцать лет являешься воспитанницей нашего приюта. Умная, способная, активная девочка, ты редко получала замечания от воспитателей и являлась примером для остальных детей. Теперь я с радостью готов сообщить тебе, что ты наконец-то получаешь шанс жить в полноценной семье, где о тебе будут заботиться, как о родной дочери.»
У меня спёрло дыхание. Я старалась удержать ребёнка в своих руках, жалея, что не передала его по пути какой-нибудь воспитательнице. Я даже не могла ответить на его реплику, хотя того явно от меня и ожидали.
Я лишь осматривала семью, которая, по всему видимому, хотела меня забрать. Аккуратно сложенная женщина — мать — была одета в строгое платье, её розовое лицо обрамляли каштановые кудри, достающие ей до плеч. Мужчина, сидевший рядом — отец, тоже отличался располагающим к себе видом: серый костюм, рубашка, на глазах — очки. Они выглядели как достаточно обеспеченная супружеская пара, но в целом — одна из тех, которых вы можете встретить в нашем Портленде. За всю свою жизнь я насмотрелась на них вдоволь, когда те бесконечно следовали в кабинет директора. Гораздо большее внимание меня привлёк ещё один персонаж сей драмы — юноша, стоявший позади них и бесстыдно меня рассматривающий. Мне всегда было интересно, какой я выглядела в тот день в его глазах: застенчивой, скрытой, сдержанной, напряжённой? А может, всё вместе.
Парень был моего возраста. Он полностью перенял внешность своего отца: те же светлые кудрявые локоны, горящие голубые глаза, стройный стан, хитрая ухмылка. Одет он был в простую толстовку и джинсы, какие тогда были в моде. Наверняка, он учился в таком же классе, что и я. Между нами сразу же установился зрительный контакт, и я думала, насколько меня хватит, и перестанет ли он так усердно прожигать меня своими глазами. Он был красавцем, это и дураку стало бы понятно. Его внешность притягивала, как магнит. В нём сразу угадывались черты темпераментного, горячего, эмоционального мужчины. Я поспешила отвести взгляд — мне было до того неловко, что я предпочла вернуться к младенцу, которого держала в руках.
Всё то время, пока я осматривала семью, директор говорил о моих достижениях и нахваливал меня наивысшим образом, иногда даже забывая некоторые аспекты и спрашивая о них у меня. Я отвечала довольно односложно, сжато: я всё ещё находилась в состоянии шока. Меня кто-то берёт… Но почему меня? И почему только сейчас? Мысли смешались в моей голове. Я не знала ничего. Понравится ли мне у них? буду ли я чувствовать себя как дома? Смогу ли я привыкнуть к чужой обстановке? А как я покину приют, раз я уже так сильно слилась с ним?
«Ванда, — вновь позвал меня директор, явно пребывавший в недоумении от моего долгого молчания. — Эти люди утверждают, что знали твоих родителей.»
Эта фраза выбила меня из моего застывшего состояния. Я тут же подняла голову, не в силах поверить ему. В моём взгляде читалась надежда. Неужели я наконец смогу узнать тайну тех, кто оставил меня здесь на попечение воспитателей и судьбы? Ведь мисс Денверс никогда мне о них не рассказывала. Она знала всё о родителях Вижна, но о моих - ни капли, как много я её об этом ни спрашивала, надеясь в один день услышать долгожданный ответ. И теперь я его получала.
Решение не заставило себя долго ждать. Я сразу же согласилась стать полноправным членом новой семьи. Мне наконец давалась законная фамилия, и теперь я чувствовала себя полноценной Вандой Максимофф.
========== Глава 8. Новая история ==========
Именно так начался совершенно новый этап в моей жизни.
Мои новые родители в тот же день, позволив мне собрать вещи, увезли меня в свой дом. Я попрощалась со всеми детьми, которых мне довелось воспитывать, и при совершенно других обстоятельствах на их плечи упали капли моих слёз, пока я обнимала их. Но я уходила в совершенной прострации, понимая, что, возможно, больше никогда не увижу этих славных, милых, добрых и весёлых детей, остававшихся здесь, пока меня увозили в новый дом. Хотя — я слишком долго видела, как точно такое же происходит с другими ребятами.
Когда я выходила из приюта с рюкзаком, закинутым на одно плечо — в него помещались все мои вещи — я кинула прощальный взгляд на старое здание в романском стиле и пару воспитателей, провожавших меня у порога. Последнее, что я помнила о месте, где выросла, это его величественный фасад, раскинувшийся под плотными серыми тучами.
Я прощалась с местом, в котором познакомилась с Вижном, я надеялась в скором времени увидеться с местом, где встретила Пьетро.
***
Признаюсь честно — мне было немного неловко ехать на заднем сидении рядом с Пьетро. В первое время он вызывал у меня такие смешанные чувства, что я думала, что боялась его. Возможно, так оно и было. Кроме Вижна, я никогда тесно не общалась с парнями, и теперь в моей жизни появился он, совершенно выбив меня из колеи. Приёмные родители что-то говорили мне о том, как изменятся теперь мои будни, и я бы с радостью их слушала и могла бы наверняка им ответить, если бы не этот прозорливый взгляд. «Мы понимаем, сейчас у тебя шок, — повторяла миссис Максимофф. — Но скоро всё наладится. Мы объясним тебе всё, что ты хочешь знать. У тебя теперь будет собственная комната. И брат. О, мы уверены, вы найдёте общий язык!» Я не нашлась, что ответить. Я была благодарна этим людям за то, что забрали меня из приюта, где в прикладывала все силы для того, чтобы не чувствовать себя одинокой, и я надеялась, что моё первое впечатление о Пьетро окажется ложным и он на самом деле не такой придурок, каким кажется. «Большое вам спасибо, — я проглотила слюну. — Вы же расскажете мне про моих родителей?» «Конечно, — миссис Максимофф улыбнулась мне в зеркало. — Кстати, теперь ты можешь звать нас мамой, — она указала на себя, а затем погладила мужа по плечу, — и папой.» «Как скаже… шь, ма.» На последнем слове мой голос сорвался. Я произнесла это слово так, будто оно было чем-то запрещённым. Дело в том, что я никогда никого не называла мамой.
Время, проведённое в машине, тянулось вечно. Дом находился в другом конце города, но мне казалось — на другом конце Вселенной. Попутно мне пытались задать какие-то вопросы, и я вроде бы отвечала, поддерживая беседу (не поддержать было бы неуважением, а эти люди как-никак забирали меня в свою семью). Я что-то рассказывала о себе, но ограничивалась лишь сухими фактами: хобби, любимые предметы, как провожу свои выходные, в чём пытаюсь преуспеть, в какой школе учусь. Пьетро молчал всю дорогу, и когда на его, как мне казалось, похотливый взгляд, я ответила самым агрессивным выражением лица, которое только могла сгенерировать, он наконец — в последний раз — ухмыльнулся и, вскинув брови, отвернулся, устремив взгляд в окно. Не сомневаюсь, что он осматривал меня ещё очень долго — в отражении.
Мне устроили шикарный обед. Я и не подозревала, что ради меня старались настолько, что заказали дорогую еду из ресторана. Наверное, удочерение меня для них было гораздо большим событием, чем для меня. Я корила себя. Я не должна так отвратительно относиться к ним! Я должна быть благодарна! Я впервые понимала, насколько мой характер ужасен.
Я не помню, чтобы в жизни ела когда-нибудь так, как ела в тот день. Дорогое мясо, закуски, мне даже предлагали вино (я отказалась в силу своего возраста). Вся эта еда качественно отличалась ото той, которой мне приходилось питаться в приюте, и лишь когда я, попробовав кучу деликатесов до отвала, откинулась на спинку мягкого стула, лишь тогда я поняла, что я просто случайно встретилась с фортуной. Я ощущала тепло, добрые взгляды родителей, уют и настоящую семейную обстановку. Наверное, этого мне и не хватало.
Я много рассказывала о себе. Когда я перестала ощущать тяжесть стен приюта на своих плечах, мне как будто язык развязали, и я поведала всё, что могла им доверить. Разумеется, я не говорила про Вижна. Вижн был солнцем, горевшим в моей груди, даже если временно оно потухло.
Чёрт меня дёрнул за язык сказать, что я рисую и пишу стихи. Родители тотчас же попросили меня показать им все свои творения. Пьетро же тактично молчал и посматривал на меня сквозь бокал белого вина. Я видела его постоянную ухмылку. Он родился с ней?
Отчасти такое его поведение заставляло меня сидеть в гостиной как можно дольше. Я боялась оставаться одна в отведённой для меня комнате на втором этаже. Ведь он мог зайти туда в любой момент.
А когда родители вдоволь налюбовались моими работами, я напомнила им о том, что они хотела мне рассказать. Мои биологические папа и мама. Что с ними? Почему они оставили меня? И вот что я узнала.
Мои родители, Эрик и Магда Леншерр, были учёными, специалистами в области психологии. Довольно успешными, кстати сказать. К двадцати пяти годам они уже успели построить себе научную карьеру и зарекомендовали себя как компетентных, надёжных учёных. Осознав, что их интересы довольно схожи, они поставили перед собой грандиозную цель и с тех пор посвятили свою деятельность такому важному аспекту человеческой жизни, как страхи.
Они познакомились, когда поступили в один и тот же университет Соковии и попали в одну группу. Это была взаимная симпатия с первого взгляда, а с течением времени эта симпатия переросла в более глубокое чувство. Меж тем, они не уделяли огромное внимание своей связи, сосредоточившись на науке. Они стали крепкими друзьями и сотрудниками. Они много экспериментировали, проводили опыты в собственной лаборатории, находившейся в закрытом подвале университета, и писали статьи на такие ошеломляющие темы, что их не сразу воспринимали всерьёз. Параллельно между ними возникала любовная связь, и они даже подозревали о её существовании с того момента, как только встретили друг друга. Для них это не стало неожиданностью. Чувства развивались у них плавно, так же, как разгорается костёр, и лишь затем — со вспышками и страстью.
Они были лучшими на своём курсе. Пара, подающая всем надежду и пример. На них равнялись даже некоторые студенты со старших курсов, а преподаватели и вовсе видели в них людей, определяющих своё поколение, а может, даже опережающих его. Они участвовали в научных конференциях и предлагали такие сумасшедшие проекты, от которых у специалистов в области психологии волосы дыбом вставали — в первую очередь, из-за их напористости, решительности, рискованности.
Пытаясь каким-то образом наградить их за активную деятельность, руководство учебного заведения отправило их учиться по обмену в крупный американский университет. В Штатах у них бы появилась более крупная возможность реализовать свои планы и перевернуть мир науки и психологии своими по истине уникальными открытиями. Там-то они и познакомились с такими же активными студентами — будущей четой Максимофф. Они поделились с ними идеей своего проекта, над которым корпели целые годы, и те с энтузиазмом приняли их задумку, пообещав помочь в её осуществлении. Студенты понимали, что для такого масштабного проекта потребуется немалое количество человек, в связи с чем решили подыскать себе помощников на время его реализации. Ими стали некоторые аспиранты и выпускники, готовые на всё, чтобы наконец написать свои выпускные квалификационные работы и получить учёную степень.
Их план состоял в создании некоего психологического эксперимента, который бы помог людям бороться со своими страхами. В течение долгих столетий люди искали путь избавления от собственных боязней и фобий. Одной из самых главных и масштабных идей стала идея полного погружения в страх, и молодые студенты взяли его за основу своей работы, даже понимая, что такая концепция была отвергнута из-за своей неполноценности. Но они пошли дальше: они хотели доработать её и довести до идеала.
Они смутно представляли себе идею, зато энтузиазма в них было хоть отбавляй. Таким образом, студенты смогли отыскать приличную лабораторию и раздобыли специальные приборы. Они учли возможность нанесения морального и физического вреда, они прорабатывали этот проект долгие годы.
Так долго, что параллельно не забывали и про личную жизнь. Эрик и Магда, не в силах дождаться окончания доработки своего проекта, решили завершить его уже женатыми. Они встречали новое будущее настоящей семейной парой, и не только это радовало их — Магда забеременела.
И всё шло хорошо.
Однако нельзя быть таким беззаботным, когда работаешь с самим страхом.
Студенты условились не экспериментировать до тех пор, пока проект не приведут в действие. Это может быть нанести непоправимый ущерб: как морально, так и физически. Особенно строго это правило применяли по отношению к Магде: она оставалась разработчиком на теоретическом уровне, её даже запретили подпускать к изобретению.
А потом настала череда необъяснимых событий. Эрик и Магда стали гораздо скрытнее от своих новых друзей. Поначалу все полагали, что они уклоняются от ставших традицией встреч в баре для обсуждения проекта и отдыха из-за плохого самочувствия Магды — ведь она ждёт ребёнка, за ней нужен уход! Но затем их сотрудники стали находить в их рабочих столах какие-то чертежи и толстые тетради со странными, не связанными по смыслу записями. Все эти разработки относились к их общему проекту.
Тогда-то они и поняли, что что-то не так.
Потому что вскоре пропал Эрик. Просто, резко, в один из самых спокойных будней. Он должен был прийти на финальное обсуждение проекта, которое было запланировано ещё пару недель назад. Уже прошёл год, учёба четы Леншерр в американском университете подходила к концу. Это значит, что и проект был на финальной стадии завершения. Осталось лишь подвергнуть его некоторым испытаниям — а там, заметив неполадки и недоработки, наконец подвести его к концу и вывести на публику. Но он не явился. А когда одного из студентов подослали к Магде, тот нашёл её совсем не похожей на себя: она не билась в истерике, её глаза не выглядели заплаканными, она стояла на пороге совершенно спокойной, будто ничего и не произошло. Только переживание было заметно в её взгляде и речи: она отвечала односложно, неохотно, словно хранила какой-то секрет, который боялась разболтать. Пока студент пытался узнать, всё ли в порядке, Магда лишь кивала и пыталась уклониться от разговора, придумывая нелепые отговорки. Он сразу заметил некую странность: Магда всегда была такой общительной, импульсивной, сосредоточенной и остроумной, а сейчас терялась, не в силах подобрать слов. Пытаясь ничего не выдать, она от переизбытка чувств упала в обморок.
Спустя пару дней, как-то поздно ночью, на пороге дома Максимофф предстала Магда и со слезами на глазах попросила, если с ней что-то случится, непременно отыскать её дочь, которую она пока хранила под сердцем и собиралась назвать Вандой. Никто так и не понял, что же произошло и в каком заговоре участвовали Магда и Эрик.
После этого она исчезла. А дочь пришлось искать шестнадцать лет. Максимофф обошли всю Америку, опрашивали полицию, больницы, родильные дома, детские приюты на предмет появления младенца по имени Ванда. Понимая, что сначала стоит разобраться с таинственными исчезновениями семьи Леншерр, они не предпринимали решительных действий, пока не расследуют дело об их пропаже.
И теперь же они наконец отыскали их дочь и решили приютить её у себя, как того хотела сама мать ребёнка.
Корзинку в приют подкинула Магда, положив туда записку с просьбой наречь девочку определённым именем, наверняка отправившись спасать мужа.
И теперь они официально считаются пропавшими.
Под конец рассказа по моей щеке спустилась одинокая слеза. «Простите», — лишь произнесла я и выбежала из гостиной в ванную, закрыв за собой дверь. Они ещё долго пытались успокоить меня, и я вроде сдавалась, просто чтобы показать, что их старания не напрасны, но в глубине души у меня засела такая печаль от потери родителей, стремившихся выполнить дело жизни и при этом не потерять друг друга, что я поставила себе задачу в определённый день найти их.