Ларри пошел к выходу рядом с бригадиром.
– По поводу операции, сэр, – начал он, – знаю, заправлять всем будут канадцы. Но не найдется ли у вас местечка для меня?
– Мы не на пикник едем, лейтенант.
– Это и моя война, сэр.
– Ну что ж, вы правы.
Они вышли во внешний двор. Водители уже стояли около автомобилей, дожидаясь офицеров.
– Вы мне пригодитесь, лейтенант. Но следует сдать дела в Штабе совместных операций.
– Спасибо, сэр.
Бригадир направился к своей машине. Китти открыла заднюю дверь.
– На базу, капрал.
Ларри посмотрел, как «хамбер», миновав гигантские секвойи, скрылся из виду, и побрел к конюшням, где оставил мотоцикл. И долго еще стоял там со шлемом в руках, прежде чем его надеть.
Усевшись на заднее сиденье, бригадир спросил Китти:
– Вы знакомы с лейтенантом Корнфордом?
– Да, сэр.
– Он только что спрашивал, может ли присоединиться к нам во время боевых действий. – Бригадир покачал головой, размышляя о просьбе Ларри. – Вот она какая, война. Оставляя дом и родных, мужчина по собственной воле встает на линию огня. И не надо говорить, что он делает это ради свержения тирании или во имя своей страны. Он делает это ради своих товарищей. Война – такое дело. Когда твои товарищи сражаются и умирают, ты хочешь сражаться и умереть рядом с ними.
– Так точно, сэр, – ответила Китти.
* * *
Как работает система, Ларри уже усвоил. Вместо того чтобы передавать прошение по инстанции, он заглянул к Джойс Уэддерберн.
– Мне всего на пару минут, – пообещал он секретарше Маунтбеттена.
– Его сейчас нет, – ответила Джойс. – Но если вы можете подождать…
– Конечно, могу.
– «…не меньше служит тот высокой воле, кто стоит и ждет», – продекламировала она с улыбкой.
– Спорим, вы не знаете, откуда это, – улыбнулся Ларри. – Понятия не имею.
– Мильтон. Сонет «О слепоте». «Служа ему, по тысячам дорог мы все спешим, влача земное бремя». Речь о Боге конечно же.
– Надо же, какой ты умный!
– Только невостребованный, – вздохнул он, усаживаясь в кресло для ожидающих.
Маунтбеттен вошел минут через пятнадцать, в сопровождении Гарольда Уэрнера – стремительным шагом, явно очень торопясь. Заметив Ларри, остановился у дверей кабинета:
– Меня ждете, лейтенант? – Небольшая просьба, сэр.
В кабинете Маунтбеттен выслушал Ларри и повернулся к Уэрнеру:
– Вот почему мы одержим победу в этой войне, – и обратился к Ларри: – Если соглашусь, твой отец мне спасибо не скажет.
– Отец будет гордиться мною, сэр, – пообещал Ларри, – если вы скажете ему, что я исполняю свой долг.
– Ей-богу, ты прав! – Маунтбеттен пожал ему руку. – Жаль, я не могу поступить так же. Но ты понимаешь, что на командную должность я поставить тебя не могу?
– И не надо, сэр. Я пойду рядовым.
Растроганный Маунтбеттен вглядывался в его лицо.
– Благослови тебя Бог, мальчик мой, – произнес он. – Если таково твое желание, я не буду тебе препятствовать.
9
Теперь погреба Иденфилд-Плейс были заперты, и единственный ключ хранился у Джорджа Холланда. Он отпер дверь и, пригнувшись, повел Ларри вниз по крутым ступенькам.
– Осторожней, низкий свод.
Сквозь пыльные, затянутые паутиной узкие окна в прохладное подземелье просачивался свет. Все ниши вдоль стен были заполнены бутылками.
– Большая часть досталась мне от отца, – объяснил Джордж.
– Честное слово, вы совсем не обязаны это делать… – Ларри был смущен.
– Кто-то же должен это пить, – возразил Джордж. – Вы ведь его друг? – Он двигался вдоль ниш, разглядывая этикетки. – Сент-эмильон тридцать восьмого, – прочитал он, остановившись. – Наверняка хорошее. – Джордж достал две бутылки и протянул Ларри.
– Вы должны к нам присоединиться, Джордж, – сказал Ларри.
– Нет-нет. Это им двоим. Подарок. – Джордж вынул еще две бутылки. – Держите. Передайте Китти мои поздравления.
Ларри вез бутылки в багажнике мотоцикла, завернув в свитер, чтобы они не звякали по дороге и случайно не разбились. Он протер бутылки и оставил вино на столе в кухне деревенского дома – стекло мерцало в закатных лучах сочным фиолетовым цветом.
Открылась входная дверь, на пороге появился Эд со словами:
– Никак не могу держаться отсюда подальше… – и замер, увидев вино. – Бордо гран крю! Ради бога, где ты его достал?
– Это вам, – ответил Ларри, – тебе и Китти от хозяина особняка. Он поздравляет вас. И я тоже.
– От молвы не уйдешь. А я как раз пришел, чтобы рассказать…
– Мы с Китти встретились в Уэйкхерсте, – перебил Ларри.
– Она по-прежнему рада?
– С ума по тебе сходит, Эдди, сам знаешь.
– А я схожу с ума по ней. – Эд рассматривал одну из бутылок. – С чего это хозяин особняка так расщедрился?
– Он неравнодушен к Китти. По крайней мере, был, скажем так.
Едва Эд вышел во двор по нужде, как явился Рекс – явно расстроенный.
– Я только что узнал, что пакгаузы в доках оборудуют под полевые госпитали.
– Скоро все кончится, – утешил его Ларри.
Рекс машинально расставил бутылки в ряд, очевидно не осознавая, зачем он это делает, и вдруг улыбнулся:
– Посмеяться хочешь? Один парень у нас в медслужбе при виде крови хлопается в обморок.
– Видимо, это не его.
– Со мной-то все в порядке, – продолжал Рекс. – Кровь меня не пугает. Страшно другое: вдруг я не буду знать, что делать? Вдруг совершу ошибку?
– Такое случается, – пожал плечами Ларри.
– Но тогда человек умрет. – Рекс снял очки и, моргая, уставился на Ларри.
– Рекс, – успокоил его Ларри, – гони такие мысли. С ума ведь сойдешь. Ты медик и выполняешь свой долг. Вот и все.
Возвратился Эд и поделился радостной новостью с Рек-сом. Тот, поглядывая на Ларри, поздравил жениха. Эд предложил открыть бутылку подаренного вина:
– Выпьем за Китти!
– Пас, – отказался Рекс, – я не любитель вина.
– Знаю, ты трезвенник, – буркнул Эд, – но это же бордо гран крю.
– Мне не нравится вкус вина, – объяснил Рекс.
– Ты выпьешь, Ларри?
– Конечно.
Вино оказалось замечательное.
– Ты сам не знаешь, от чего отказываешься, Рекс! Видишь, я улыбаюсь, а это говорит само за себя. – Эд подлил себе и Ларри. – Две улыбки лучше, чем одна.
Эд решил остаться на ужин, и они с Ларри допили бутылку.
Рекс извинился: он вынужден уйти, надо лечь пораньше.
Друзья остались вдвоем. Эд, устремив на Ларри холодный взгляд голубых глаз, произнес:
– Возникает вопрос: не открыть ли нам бутылку номер два?
– Она может оказаться хуже, чем номер один, – заметил Ларри.
– Это правда.
– И тогда мы чертовски расстроимся, – продолжил Ларри.
– Может быть, – подтвердил Эд.
– Но мы же справимся с разочарованием?
– Как всегда. – Эд кивнул. – Шоу должно продолжаться.
– Рискнем!
Эд открыл вторую бутылку и наполнил бокал Ларри.
– Пока мне нравится, – сказал Ларри, попробовав.
– Пока да, – согласился Эд.
– Мы живем надеждой, – заметил Ларри.
– Еще одна причина, по которой я сегодня пришел, – попросить тебя быть шафером у нас на свадьбе.
– Почту за честь.
– Китти хочет венчаться в церкви. Без всякого шика, конечно. Но ей хочется, чтобы мы принесли все обеты, как полагается.
– Значит, надо пойти ей навстречу.
– Легко тебе говорить. Я-то от всего этого далек.
– И что? Притворись, да и все. Неужели не сможешь?
Эд откинулся на спинку старого глубокого кресла и уставился в потолок.
– Да могу, конечно, но я женюсь на девушке, которую люблю, и хочу, чтобы все было по-настоящему. Хочу верить в то, что говорю, не желаю лгать.
– Ты и не лжешь. Просто произносишь слова, которые для тебя мало что значат.
– А ты бы на собственной свадьбе так поступил?
Ларри промолчал.
– Китти верит в Бога. Я спросил почему. Она ответила, что не знает.
– Не принято спрашивать, кто и по какой причине верит в Бога, – заметил Ларри. – Вера иррациональна. Веруешь, и все тут.
– Почему же со мной не так?
– Понятия не имею. Должно быть, ты когда-то тоже верил. – Могу привести тысячу доводов, опровергающих существование Бога, и не знаю ни одного, подтверждающего его существование. Но почти все в мире верят, что Бог есть.
– Ну и кто же тогда шагает не в ногу?
Эд стремительно вскочил и, подлив вина в бокалы, принялся расхаживать по комнате.
– Я хочу верить, что ошибаюсь, Ларри. Поверь мне! Хочу быть на стороне Китти, на твоей стороне. Но я не знаю, как к вам попасть. Мне достаточно выглянуть в окно, чтобы увидеть, в каком абсолютном дерьме мы живем.
– Ну уж абсолютном. А как же красота?
– Сплошные страдания, сплошная жестокость. С человечества за многое спросится. Хотя бы за эту проклятую войну!
– Да, – согласился Ларри. – В нашем мире есть негодяи. Но есть и хорошие люди. На каждого Гитлера найдется Франциск Ассизский.
– Только твой хороший человек давно умер, а негодяй живет и здравствует.
– Тогда Ганди.
– Ну, не знаю… Не доверяю я вегетарианцам.
– Он живет по собственным законам. Простота. Ненасилие. Самопожертвование.
– Так почему Господь не сделал нас всех такими, как Ганди?
– Да ладно тебе! – фыркнул Ларри. – Ты не хуже меня знаешь, что Бог создал нас свободными. Сотвори он людей покорными своей воле, получились бы рабы или машины.
– Но я не могу понять, почему он не сделал по крайней мере так, чтобы в нас было больше хорошего, а не плохого.
– Он и сделал. По-моему, хорошего в нас все-таки больше. Несомненно. Уверен, в человеке заложено стремление любить, а не причинять страдания.
– Правда уверен? – Эд остановился и угрюмо, с сомнением посмотрел на Ларри. – Правда?
– Правда.
– Меня в любой момент могут отправить в богом забытый угол Франции убивать людей, которые спят и видят, как убить меня. О какой любви ты говоришь?
– Я тоже еду.
– Что?
– Я временно переведен в Гамильтонский пехотный полк. По собственному желанию.
Эд схватил Ларри за плечи и повернул к себе:
– Что случилось?
– Я солдат. Солдаты сражаются.
Голубые глаза Эда недоверчиво вглядывались в лицо Ларри.
– Солдаты еще и убивают. Ты собираешься убивать?
– Если придется.
– За короля и страну?
– Ну да.
Эд, хохотнув, отпустил друга:
– Значит, и ты тоже. На что тогда надеяться человечеству? – Если мне нельзя убивать, то и тебе нельзя.
– Конечно, нельзя! Никому нельзя!
Вопрос Эда поверг Ларри в смятение. Убить человека? Это невозможно даже представить! Ларри не для этого рвется в бой. А чтобы попасть под огонь. Ради самоуважения. Или гордости. Или Китти.
– В любом случае война – случай особый. В обычной жизни мы же не пытаемся друг друга убить.
– Ладно! – ответил Эд. – Забудь о войне, об убийстве. Возьмем обычную, привычную штуку – несчастье. Ты не станешь отрицать, что большую часть жизни человек несчастен. Какой в этом смысл?
«Китти любит тебя, – думал Ларри. – Уж ты-то можешь быть счастливым. Чего тебе еще не хватает?» И одновременно сознавал всю неуместность подобной дискуссии о счастье.
– Видишь ли, если сводить жизнь только к этому миру, то смысла и правда нет. Попробуй взглянуть на него в свете вечности.
– Ах, в свете вечности!
– Ты считаешь, насколько я понимаю, что жизнь обрывается после смерти.
– Конечно. Лампочка выключается, и все.
– А по-моему, мы находимся на пути к божественной жизни.
– Божественной! – засмеялся Эд. – Богами, что ли, станем?
– Проще я объяснить не могу.
– И усядемся все вместе на небесном престоле.
– Объясняю как могу. Ты хотя бы попытайся отнестись к моим словам серьезно.
– Да. Да, конечно. Ты прав, мой дорогой товарищ по оружию! Как насчет третьей бутылки?
– Это вино для вас с Китти.
– Мне оно сейчас нужнее. – Эд начал открывать третью бутылку. – Давай поступим так, – объявил он, выковыривая пробку. – Чтобы окончательно не опьянеть, выйдем подышать ночной прохладой, прихватив эту великолепную бутылку, ты расскажешь, почему вы с Китти правы, а я выслушаю со всей серьезностью.
Они брели по двору фермы, направляясь к сенокосному лугу, и передавали друг другу бутылку, отпивая прямо из горлышка. Над ними было чистое ночное небо, низко над холмами висел тонкий лунный серп.
– Видишь ли, Эд, – говорил Ларри, – как там оно на самом деле, никто знать не может. У нас есть только убеждения, а их формируют наши чувства. Я, например, не могу представить, что смерть – это конец. Должно быть что-то еще. И так совпало, что Иисус сказал: есть что-то еще. Он сказал, что принес нам жизнь вечную. Что он Сын Божий. Не знаю, как это понимать, но таковы его слова. И еще – что нет ничего важнее любви и что царствие его не от мира сего. Все это кажется мне вполне возможным. Подумай, что станет с миром, если я буду знать все? Мир станет крошечным. Бытие куда громаднее, чем я. И оттого, что я не в силах понять всего, подобная возможность представляется мне не менее, а более вероятной. Мир не ограничивается моими знаниями. И твоими тоже. Это тебе и следует признать. Главное – принять, что нельзя познать всего. Оставь в своей философии место для чудесного. Оставь место надежде.
К концу этой речи Ларри по-настоящему разгорячился, – может быть, еще и от вина, окружающей темноты и величия усыпанного звездами неба.
– Знаешь, – рассмеялся Эд, – лучше бы я был тобой, чем собой. Столько любви. Столько надежды. Замечательно!
Он передал Ларри бутылку и, раскинув руки, пошел по траве, выделывая танцевальные па. Ларри поднес бутылку к губам, запрокинув голову, допил вино и отшвырнул ее прочь. Она упала в ручей.
Эд, покачиваясь, подошел к Ларри и взял его за руку:
– Ну что, шаферочек! Уж если мы собрались умирать, давай умрем вместе!
Они танцевали, громко смеясь, пока не потеряли равновесия и не повалились на землю. И так и лежали, не разнимая рук, тяжело дыша и улыбаясь звездам.
* * *
В субботу пятнадцатого августа Эд и Китти обвенчались в часовне Иденфилд-Плейс. Свадьба была скромной – и невеста, и жених в военной форме. Родители невесты, преподобный Майкл Тил и его супруга Молли, прибыли из Малмсбери. Родители Эда, Гарри и Джиллиан Эйвнелл, – из Хаттона в Дербишире. Шафером был Ларри Корнфорд. За столом на свадебном завтраке, устроенном Джорджем Холландом и бригадиром Уиллсом, молодых поздравили Луиза Кавендиш и командир Эда, полковник Джо Пиктон-Филлипс.
Гости старательно улыбались, изображая радость по поводу знаменательного события, особенно родители Китти. Впрочем, удавалось это с трудом. Семьи встретились впервые. Гарри Эйвнелл – высокий привлекательный мужчина, директор пивоваренной компании, но на пивовара больше походил розовощекий отец Китти. Джиллиан шутливо выговаривала сыну за то, что он венчается не в католической церкви.
– Да какая разница, мамочка? Ты ведь знаешь, что мне все равно, – ответил Эд.
– Так я тебе и поверила!
Китти понравилось это «мамочка», но ее немного смущало то, как он держится со своими родителями: ни объятий, ни поцелуев. Гарри во время брачной церемонии сохранял странную отрешенность, будто он лишь временно замещает отца жениха, покуда тот не явится.
Мать Китти болтала без умолку:
– Жаль, Гарольд не приехал, но, даже если бы ему дали увольнительную, толку бы не было. Понимаете, он в Северной Африке, с одиннадцатым гусарским полком, их еще прозвали «сборщики вишен». Они еще участвовали в атаке Легкой бригады. Теперь-то у них бронемашины. Помню, как моей матери сообщили о гибели Тимми: он находился за линией фронта, в Пашендале, но один снаряд залетел туда – и все. Конечно, такое случается со многими, и все же… А теперь Гарольд там, в пустыне, хотя должен быть здесь с нами, и меня не оставляет мысль: что-то тут не так…